Бетагемот

Така кивнула:

— У местных только шесть человек на колесах. Семь, если Рикеттс еще не уехал.

— Больше никому культуру не давай, — сказал Кен. — Из горячей зоны люди пешком вовремя не выберутся. Также не советую говорить о подъемниках кому-либо кроме тех, кому знать нужно.

Она покачала головой:

— Всем нужно, Кен.

— Люди без машины решат украсть ее у тех, у кого она есть. Я сожалею, но паника может поставить под удар...

— Забудь об этом. Их надо хотя бы предупредить. Если они не смогут обогнать огнеметы, то хотя бы найдут место, где спрятаться.

Кен вздохнул:

— Хорошо. Просто хотел напомнить о риске. Спасая десяток человек сейчас, ты можешь обречь на смерть намного больше потом.

Така не смогла сдержать улыбки:

— А разве ты раньше сам не считал, что всех спасать не стоит?

— Дело не в этом, — вступила в разговор «Лори». — Ему просто нравится, когда люди умирают.

Така удивленно заморгала. В лицах рифтеров не от­разилось ничего.

— Надо торопиться, — сказал Кен. — Если они вы­летят из Монреаля, у нас всего час.

Лаборатория Мири могла высевать культуру как спе­реди фургона, так и сзади. Така залезла внутрь лазарета и ввела команды.

— «Лени»?

— Да... — откликнулась «Лори» и тут же замолчала.

— Нет, — тихо сказала Уэллетт. — В смысле, что бу­дем делать с «лени»?

Другая женщина не ответила. Ее лицо походило на маску.

Зато ответил Кен:

— Ты уверена, что она не выберется?

— Я физически отрубила питание систем навигации, связи и GPS, — ответила Така, не сводя глаз со стояв­шей перед ней женщины. — Фактически провела этой девочке лоботомию.

— Она не может повредить культуре?

— Не думаю. По крайней мере не исподтишка.

— Значит, ты не уверена.

— Кен, я сейчас ни в чем не уверена.

«Хотя кое о чем уже составила определенное мне­ние...»

— Она где устроилась? В справочно-аналитическом отделе?

Така кивнула:

— Ей только там места хватило.

— Что произойдет, если его отключить?

— В инкубаторах своя сеть питания. С культурами все должно быть в порядке, если только нам вдруг не понадобится их исследовать.

— Тогда вырубай, — сказал Кен.

Из раздатчика выпал запаянный по швам мешок для образцов, наполовину заполненный жидкостью цвета со­ломы, и повис на верхней кромке. Тока оторвала его и передала Кену.

— Держите диффузионный фильтр открытым, иначе культура задохнется. А так, в зависимости от температу­ры, неделю с ней должно быть все в порядке. У вас в подлодке есть лаборатория?

— Только стандартный медотсек, — ответила Лени. — Такого как у тебя нет.

— Что-нибудь придумаем, — сказал Лабин. — А фильтр морскую воду выдержит?

— Максимум девяносто минут.

— Отлично. Пошли.

Кен развернулся и пошел к берегу.

Така крикнула:

— А что, если...

— Мы потом с тобой встретимся, — ответил он, не оборачиваясь.

— Ну, значит, все тогда, — согласилась Така.

Лени, все еще стоявшая рядом, попыталась некстати

улыбнуться.

— А как вы меня найдете? — спросила у нее Така. — Я онлайн выходить не буду

— Понятно. — Рифтерша сделала шаг к океану. От ее партнера остались только круги на воде. — У Кена полно тузов в рукаве. Он тебя выследит.

Белые глаза, утопленные в плоти и крови. Белые глаза, насмехающиеся в схемах неокортекса Мири.

Белые глаза, несущие огонь, воду и несметное число катастроф на головы невинных по всей Северной Аме­рике. А возможно, и по всему миру.

И обе пары глаз звали Лени.

— Вы... — начала Така.

Лени, — Слово, Ставшее Плотью, — покачала головой.

— А ведь и в самом деле, нам надо идти.

Ахилл разводил экзорцистов, когда узнал, что его по­дозревают.

Настоящая эквилибристика, черт побери. Если сделать этих уродцев неизменными, они не смогут адаптировать­ся; тогда даже вымирающая фауна, ошивающаяся в каком-нибудь жалком уколке сети, прожует их и выплюнет. Но если дать генам свободу, отдать мутацию на откуп случайности, то существует большая вероятность, что уже через несколько поколений программа забудет о своем задании. Естественный отбор отсеет любые предзаданные императивы в то самое мгновение, когда те войдут в конфликт с инстинктом выживания.

Стоило выставить баланс неправильно, и агент за­бывал о миссии и переходил на сторону врага. А тому помощь была не нужна. «Мадонны» — или шредеры, или Золотые рыбки, — за много лет они приобрели нема­ло мифических имен, которые произносили только ше­потом, — уже и так зажились в этом гнойном болоте, опровергнув все прогнозы. А не должны были; они кодэволюционировали лишь с одной целью — служить ин­терфейсом между реальным миром и виртуальным, быть рупором для супервидового сообщества, действующего как коллективный организм. И когда большая его часть погибла, когда вымерло девяносто процентов фауны Во­доворота, «мадонны» должны были умереть — ибо как жить лицу, если тело отправилось на тот свет?

Но они плюнули на логику и выжили. Они измени­лись — точнее, изменялись, — превратившись во что-то намного более самодостаточное. Чистое. С чем даже экзорцисты Дежардена едва могли справиться.

А потом «мадонн» стали использовать в военных це­лях. В желающих недостатка не было. Страны Мадонны, доморощенные террористы, хакеры из культов смерти — все они выпускали их в систему быстрее, чем естествен­ный отбор уничтожал, а без надежной физической инфра­структуры у любого действия есть предел. Лучшие войска в мире не протянут и минуты, если забросить их на зы­бучий песок, а кроме песка, Северная Америка сейчас не предлагала ничего: несколько сотен изолированных крепостей, державшихся из последних сил, чьи жители были слишком напуганы, для того чтобы выйти и по­чинить оптоволокно. Разлагающаяся электронная среда обитания не давала шансов ни фауне, ни человеческим программам, но дикари развивались со скоростью сто генов в секунду и по-прежнему обладали адаптационным преимуществом.

К счастью, Дежарден обладал талантом к экзорцизму. На то существовали причины, не все из них были широко известны, но результаты его работы не оспаривал никто. Даже неэффективные и лицемерные тупицы, спрятавши­еся на другой стороне мира, отдавали ему должное. По крайней мере они, укрывшись за баррикадами, каждый раз аплодировали, когда Ахилл запускал в жизнь новый пакет контрмер.

Правда, как выяснилось, они не только не аплоди­ровали.

Его не посвящали в их дела — да и в принципе не должны были, — но Дежарден был достаточно хорош и суть уловил. Пустил «гончих» по следу: те рыскали в спутниковой связи, вынюхивали случайные информаци­онные пакеты, выискивая цифровые оригами, которые могли — после расшифровки, разворота и глажки — со­держать слово «Дежарден».

Похоже, люди считали, что он терял хватку.

С этим Ахилл смирился. Никто не смог бы набрать лучшие результаты в схватке с агонией всей планеты, и, если последние месяцы он лажал чуть больше, чем обычно, количество неудач у него все равно было го­раздо ниже среднего. Дежарден превосходил любого из тех идиотов, которые тихо ворчали на телеконферен­циях, совещаниях и разборах полетов после очередного фиаско. А фиаско на этой войне случались все чаще. И все правонарушители знали, насколько хорош Де­жарден; ему приходилось постоянно вертеться, лезть из кожи вон, иначе кто-нибудь из Патруля тут же на него наехал бы.

Тем не менее. Обстановка менялась, появились не­приятные звоночки. Обрывки зашифрованных перего­воров между ветеранами из Хельсинки, новобранцами из Мельбурна и статищейками среднего звена из Нью-Дели. Недовольство и постоянные просьбы Веймерса, самого короля симуляций, который настаивал, что в его прогнозах должна быть какая-то переменная, вносящая в них хаос. И...

И прямо сейчас несистематический обрывок беседы, вырванный из эфира миньоном Дежардена. Всего пару секунд длиной — из-за засоренного спектра и динами­ческого переключения каналов было практически невоз­можно схватить больше, не зная начальное число, — но, похоже, сигнал связывал двух «правонарушителей» в Лон­доне и Мак-Мердо. Потребовалось сорок секунд и шесть вложенных «байесов», чтобы превратить околесицу во внятную английскую речь.