Второй шанс

Кстати, такие же зарубки прошедшего здесь Самохвалова тоже встречались довольно часто, и уповать на то, что командир банально заблудился на обратном пути, не стоило. Если чем-то предводитель и отличался от своих подчиненных, то смекалкой и предусмотрительностью – скорее всего. Следовательно, причина его отсутствия была более чем серьезной. Очень серьезной…

Лес оборвался внезапно, будто магнитофонная лента, кажущаяся бесконечной, но обрезанная взмахом ножниц. И вся поисковая команда разом увидела командира.

Не увидеть его сразу было немыслимо: Самохвалов висел, уцепившись руками, ногами и вроде бы даже зубами за одну из могучих ветвей раскидистого дерева, одиноко растущего посреди огромной поляны. Висел на десятиметровой высоте, делая титанические усилия, чтобы не свалиться вниз со своего насеста, сотрясающегося словно мачта корабля в бурю.

Источник бешеной тряски следопыты разглядели даже раньше, чем пропавшего шефа…

– Вот ни хрена себе!..

Конечно, выражения, которыми обменивались потрясенные увиденным охотники и боевики, имели значительно более высокий градус эмоциональности, но ведь эти строки могут читать и дамы…

Никто из них никогда не был в Африке, но для того, чтобы узнать в монстре, беснующемся у древесного ствола, носорога, визит в Кению или Танзанию не требовался. Правда, носорог этот имел размеры, раза в два превосходящие привычные, и к тому же был с ног до кончика морды, увенчанной длинным изогнутым рогом, покрыт свалявшейся рыже-бурой шерстью, но это мало что меняло.

– Атас! Валим! – пискнул один из Самохвалоских бойцов и, не дожидаясь реакции «соратников», рванулся обратно в чащу, проламываясь сквозь нее почище иного носорога: ужас придал ему поистине нечеловеческие силы.

– Стой, чудило! – запоздало прикрикнул на него командир, но дурной пример уже сделал свое черное дело, и еще двое «бойцов», пятясь испуганными раками и выставив перед собой автоматы с побелевшими на спусковых крючках пальцами, втянулись в только что проделанную просеку.

Нужно отдать им должное – отступали они по всем правилам военного искусства, но переполох, наделанный первым беглецом, все-таки привлек внимание разъяренной твари.

Принято считать, что носороги, обладая довольно слабеньким зрением, имеют очень чуткий слух. Вот и теперь, отвлекшись от обработки древесного ствола, который бодало с размеренностью свайного молота, чудище развернулось всем телом в сторону источника нового звука.

Нужно заметить, что спереди этот представитель непарнокопытных выглядел еще кошмарнее, чем сзади, и воинство тут же уменьшилось еще на двух человек. Собственно говоря, теперь оно состояло всего из трех – двух друзей-охотников и Клеща – командира боевиков, временно замещавшего раненого Макара, да и тот, судя по виду, многое бы отдал, чтобы вновь оказаться во главе своих подчиненных… Но самообладание у бывалого вояки все равно оставалось на высоте.

– Тих-хо… – прошелестел одними губами Костя, сжимая в мигом вспотевших ладонях карабин и лихорадочно вспоминая: дослан ли в ствол патрон или по-прежнему покоится в магазине. – Он нас не видит…

Действительно, покинуть спасительные сейчас заросли следопыты так и не успели, надежно скрытые от настороженного животного полупрозрачной кисеей изрядно облетевшего кустарника. По тому, как настороженно прядали лохматые уши, было ясно, что туповатый зверь вслушивается в непрестанный шорох листвы, скрип трущихся друг о друга ветвей и птичий стрекот, пытаясь определить источник привлекшего его внимание звука. Человеческий шепот, видимо, казался ему неотъемлемой частью этой лесной мелодии.

– А не учует?

– Ветер на нас…

Треск постепенно удалялся, и это обстоятельство успокаивало носорога. Шумно вздохнув, он переступил огромными ногами и опустил уродливую башку, словно разглядывая опавшую листву под ногами. Казалось, он вспоминал, от какого именно важного занятия его отвлек инцидент.

Может быть, он так и убрался бы восвояси щипать пожухлую травку, скажем, или искать самку (хотя вряд ли она интересовала самца в предзимний период), но держащийся наверху из последних сил шеф неосторожно пошевелился, и прямо на шерстяную холку рухнул увесистый гнилой сук.

От неожиданности носорог подскочил на месте, словно резиновый, и мгновенно вернулся к прерванному занятию, да так активно, что от измочаленного дерева только щепки полетели.

– Сейчас я ему… – протянул Клещ, который уже стыдился только что проявленного малодушия, и вскинул «калашникова», беря на прицел тушу, в которую не промахнулся бы с такого расстояния даже солдат-новобранец.

– Стой! – схватился за ствол автомата Павел, пригибая оружие к земле. – У тебя калибр какой?

– Знамо дело, – фыркнул боевик, норовя вновь поднять оружие. – Пять-сорок пять мэмэ. А что?..

– А то, что этому громиле твои пули – как слону дробина! Даже слабее.

– Почему слабее?

– А у слона шерсти такой нет. Взгляни сам: это же не шерсть, а войлок! Твои пульки даже до шкуры не дойдут, а если и дойдут…

– Не пробьет «калаш» шкуру, – вмешался Лазарев. – В Африке на носорога со специальными ружьями ходят. Калибр, как у нашей двустволки, а пуля, как у противотанкового ружья. Да и попасть нужно в убойное место. В глаз, например… Калашниковская его только разозлит. Мне, помнится, один знакомый про охоту на кабана рассказывал…

– Слушай, охотник, – Клещ оглянулся на дерево, судя по всему, собирающееся сдаться натиску мохнатого «лесоруба». – Может, байки не в тему на потом оставим? Шеф, думается, на одной злости держится…

– Как раз в тему, – хладнокровно ответил Костя. – Тот знакомый на номере с СКС стоял… Ну ты представляешь: магазин на десять «маслят», семь шестьдесят два и все такое…

– Спрашиваешь!

– Потому и рассуждал, как ты: «Куда, мол, животине против моих десяти трехлинейных! Изрешечу гада!..»

– Ну.

– Не нукай. Кабан прямо на него выскочил, метрах в двадцати пяти – тридцати – дистанция плевая, как в тире.

– Я с двадцати пяти метров да из карабина все десять пулек в гривенник уложу!

– Вот и он так думал. Вскинул дуру, прицелился… Щелк!.. Бежит. Щелк! Бежит! Вот так восемь из десяти и расщелкал.

– Ну!

– Загну. Хорошо егерь рядом был и из своего «лося» [91]секача завалил. В трех шагах от стрелка. Одним выстрелом, между прочим.

– А в чем фишка-то?

– А нет фишки. Все пули либо в сале застряли, либо от шкуры срикошетили, либо ото лба.

– От костяного лба эскаэшная пуля?! Не свисти!

– Да ведь и лоб у кабана не чета твоему – скошенный, словно броня у танка, да и сама кость потолще пальца будет. Хотя твой тоже…

– И как же быть? – озадаченно потер лоб Клещ, даже не заметив насмешки. – У носорога ведь броня еще мощнее. Вон он какой…

– Я и говорю… Но есть план…

Животное довольно скоро устало и снова замерло у древесного ствола с зияющей в нем огромной выбоиной, ощетинившейся белоснежной щепой. Однако никуда убираться от дерева гигант не собирался, задумчиво объедая молодую поросль, идущую от корня. На первый выстрел он даже не обратил внимания, лишь дернув шерстью на хребте и недовольно мотнув куцым хвостом, будто пасущаяся корова, укушенная слепнем. Зато второй, ужаливший его в другой бок, заставил мотнуть страшной башкой и крутнуться на месте (только представьте себе, как резво может двигаться с виду неповоротливая туша!), а третий, поразивший в самую, похоже, уязвимую часть тела – крестец, заставил издать истошный визг, вроде свиного, и ринуться в атаку на невидимого противника.

Но не тут-то было: не давая зверю пробежать и пяти шагов в избранном направлении, охотники, расположившиеся с разных концов поляны, поочередно дырявили его шкуру не причиняющими особенного вреда, но болезненными уколами.

Неизвестно, сколько подобная экзекуция могла продолжаться, но после очередного жгучего привета, вырвавшего изрядный клок из оттопыренного уха, носорог, покрытый потеками крови, сочащейся из многочисленных ран, жалобно взревел и бросился напролом через заросли подлеска. Слава Богу, что выбрал для своей ретирады он ту оконечность поляны, где не оказалось ни одного стрелка…