Второй шанс

– И что это такое? – близоруко сощурился академик, шаря по карманам в поисках очков.

– Лист медный М1-2М, ГОСТ 495-92, толщина – три миллиметра, – буркнул сзади сумрачный долговязый субъект с крупно вылепленным лицом отпетого уголовника-рецидивиста по классификации Ломброзо [88]– кандидат физико-математических наук Дыгайло, заведующий АХЧ [89].

– Да-а?.. В самом деле?.. А что он здесь, позвольте поинтересоваться, делает? Ему ведь здесь, э-э-э… совсем не место…

– Вы меня спрашиваете? – взвился Пинскер, возмущенно сверкая очками. – Это ему ЗДЕСЬ совсем не место! А вот там, – тощий палец указал куда-то за спины столпившихся научников и администраторов. – Ему ВООБЩЕ было не место. Он там, если вам угодно, блокировал всю работу цепи Д18 и экранировал…

Далее последовало пять минут такого отборного научно-технического жаргона, который в ушах непосвященного звучал бы чем-то вроде забористого многоэтажного мата пьяных грузчиков. Собравшиеся же только согласно кивали головами и даже вставляли такую же абракадабру в качестве замечаний.

– И все-таки, – повысил голос академик Девятеровский. – Кто засунул туда эту… эту гадость?

– Вероятнее всего, слесарь-электрик Багдасарян… – послышался тихий и виноватый голос откуда-то из задних рядов.

Собравшиеся сурово расступились, насколько позволяла ширина прохода, и на авансцену протолкался полный лысоватый мужичок, виновато помаргивающий коровьими ресницами – заместитель директора по режиму Иванов.

– Откуда такая информация? И где этот самый… как его там?

– Багдасарян. Уволен за попытку хищения цветных металлов. Примерно полтора года назад он был задержан при попытке вынести за территорию точно такой же лист… Здесь, наверное, он прятал свои запасы…

– Почему не сообщили? Уголовное дело возбуждено?

– Дело рутинное… Далеко не первый раз и вряд ли последний… У него трое детей и жена беременна… Тогда была. Решили ограничиться увольнением…

– Черт знает что! Где он сейчас?

– Скорее всего, давно уехал из города…

Страсти кипели еще долго, но, как водится, ни к чему особенному не привели.

Когда вся компания разбрелась по своим рабочим местам, академика поймал за рукав один из его старых друзей и соратников, а с некоторых пор – один из заместителей.

– Ты ведь только что из Москвы, Арнольд? Что там слышно о наших перспективах? Не пора еще должность управдома в Кедровогорске присматривать?

– Да нет, Коля, еще покоптим небо… Американцы свернулись и отчалили восвояси. Вся эта свистопляска с «тем светом» оказалась чепухой… Одним словом, вопрос о закрытии нашего НИИ снят с повестки дня.

– Ну и чудненько! Кстати, как ты насчет рыбалки в субботу?

– Приглашаешь?

– А то!..

Друзья, мирно переговариваясь, не торопясь вышли из здания на свежий воздух, под яркое весеннее солнышко…

А в нескольких сотнях километрах от них яркий мотылек вынырнул ниоткуда прямо из пустого пространства между развороченными взрывом бетонными глыбами и озадаченно замер в воздухе, привыкая к новому для себя миру, оценивая его пригодность.

Все в мире шло своим чередом…

Часть без номера

Затерянные в Парадизе

38

Коршун, почти неразличимой с земли букашкой, описывал в бесцветном от жары алюминиевом небе огромные круги, выглядывая добычу. Хотя, может быть, это был вовсе не коршун, а, скажем, ворон. Да, почти наверняка ворон.

– Ты не вейся, черный во-орон, над моею голово-о-ой… – тут же где-то неподалеку заголосил некто невидимый хрипловатым тенорком. – Ты добычи-и-и не дождешься-я-я, черный во-о-орон – я не твой…

«Вот разорался! – неприязненно подумал Макар, лежавший в горячей степной траве навзничь, подставляя жаркому невидимому солнышку лицо. – Накличет сейчас… Вороны, они, говорят, до глаз охочи… Выклевывают их у покойников в первую очередь…»

«Стоп! Почему у покойников? – перебил он сам себя. – При чем тут покойники? Я же живой!»

– Ты не вейся, черный во-орон… – словно заезженная пластинка выводил в сотый, наверное, раз невидимый певец.

Ворон-коршун в поднебесье будто споткнулся и, клюнув носом, начал снижаться по пологой спирали, постепенно увеличиваясь в размерах. Заметил…

– Ты добычи-и-и не дождешься-я-я…

«Сейчас встану и рыло этому певцу начищу! – не выдержал Макар, тем не менее не делая даже попытки подняться. – Тоже мне, Леонтьев недоделанный!.. Кобзон!»

Стервятник все снижался и снижался, превращаясь во что-то совсем уже несуразное – некое подобие российского гербового орла с двумя головами, только не стилизованного, а абсолютно живого.

Вот двуглавый монстр тяжело плюхнулся в хрусткую траву метрах в двух от лежащего и, тяжело переваливаясь на кривых лапах, неуклюже приблизился. Обе головы, казалось, плотоядно ухмылялись, если такое можно сказать о роговых птичьих клювах.

«Два клюва на два глаза! – в панике думал Макар, делая титанические попытки пошевелиться. – Враз выклюет!..»

– Ты не вейся, черный во-о-орон…

Кошмарная птица не торопясь, будто зная, что жертва не в состоянии пошевелить даже пальцем, обошла вокруг лежащего человека, тяжело взгромоздилась на живот, карябая жуткими когтями кожу, и принялась с интересом разглядывать беспомощного человека, по-куриному наклоняя головы из стороны в сторону.

Непонятно почему, парень вдруг вспомнил, как в ОМОНе, где ему тоже довелось послужить за свою недлинную, но полную приключений жизнь, российский герб пренебрежительно называли «курицей». Точно ведь! Вылитая курица…

– Ты добычи-и-и не дождешься-я-я…

Стервятник, весивший, наверное, не меньше центнера, давил на грудь и живот, словно бетонный «пасынок», которых довелось натаскаться вдоволь на железобетонном комбинате… Дышать было нечем: раскаленный, просто какой-то печной воздух, неподъемная тяжесть…

«Клюй же уже, зараза!!!»

И орел ударил.

Только не в глаза, а куда-то в бок, норовя забраться поглубже черными от засохшей крови остриями клювов…

– А-а-а-а!!!..

– Успокойся, успокойся, миленький…

Пожилая женщина ласково, будто малого ребенка, успокаивала мечущегося в жару раненого, осторожно промокая его сухие, древесной корой растрескавшиеся губы влажной салфеткой.

– Попить бы ему… – подал голос мающийся на соседней койке парень.

Он бережно баюкал перебинтованную руку, переломанную в двух местах лопнувшим буксирным тросом.

– Нельзя ему, Сереженька, – покачала головой сиделка, отжимая компресс в дребезжащей на столике алюминиевой миске и пристраивая его на раскаленный лоб бредящего. – Врач строго-настрого запретил… Пока кишки не срастутся – только капельница.

– В живот угодила – на тот свет проводила, – сумрачно изрек собеседник вековечную солдатскую мудрость.

– Типун тебе на язык! – рассердилась женщина.

– «Типун, типун»! – буркнул «переломанный», отворачиваясь. – Все равно не жилец больше Макар на белом свете. Отгулялся… Я на такие раны в Чечне насмотрелся. Не лечатся они.

– Так то в Чечне… А у нас Валентина Егоровна – вылечит.

– Да-а… Не то она лечила раньше-то…

– Молчал бы, умник! Что-то чересчур разгулялся, смотрю! Выгоню вот обратно – нечего койку занимать.

– Ладно, ладно…

Раненый перестал стонать и принялся бормотать что-то неразборчивое.

– Вейся… черн… моею… – с трудом разобрала, нагнувшись к самым его губам, сиделка. – Я не твой…

– Бредит… – устало распрямилась она, поправляя косынку. – Вторую неделю уже бредит…

Вторую неделю уже караван вездеходов торил свою бесконечную тропу в нехоженой тайге, наматывая на гусеницы никем и никогда не измеренные километры.

Как оказалось, выпущенные с земли наугад пули не только вспороли бок телохранителя Владислава, но и пробили бак. Просто чудо, что среди них не оказалось трассера, иначе вертолет ждала бы печальная участь его собратьев, догоравших на аэродроме…