Беззумный Аддам

— Ты всегда играл черными, — говорит она. — Что случилось со слоном после смерти Пилар?

— Она завещала свои шахматы Гленну вместе с запечатанным письмом. Ведь это Пилар научила его играть в шахматы — давно, в «Здравайзере-Западном», когда Гленн еще был маленький. Но к тому времени, как Пилар умерла, мать Гленна вышла замуж за типа, с которым раньше кувыркалась в койке, — так называемого дядю Пита — и их перевели с повышением в «Здравайзер-Центральный». Пилар держала связь с Гленном через криптиков, и это Гленн организовал для нее анализы. И выяснилось, что у нее терминальная стадия.

— Что было в письме?

— Оно было запечатано. Наверное, инструкции, как открывать слона. Я бы наложил на него лапу, но Адам не позволил.

— Значит, Адам попросту отдал все это добро Гленну… Коростелю? Шахматы с таблетками внутри? Он же был еще мальчишкой.

— Пилар сказала, что он взрослый не по годам. А Адам счел необходимым выполнить ее предсмертное желание.

— А ты что? Это было до того, как я стала Евой, но ты-то уже был в совете. Такие важные вопросы выносились на обсуждение. У тебя наверняка было что сказать. Ты ведь был Адамом. Адамом Седьмым.

— Другие согласились с Адамом Первым. Я считал, что этого делать нельзя. Что, если мальчик попробует таблетки на ком-нибудь, не зная, к чему это приведет, как я когда-то?

— Похоже, он так и сделал. Добавив кое-что от себя. Судя по всему, они легли в основу «НегиПлюс» — отвечали за то, что происходило с человеком на следующей стадии, после так называемой неги.

— Да. Думаю, ты права.

— А как ты думаешь… Пилар знала, что он сделает с этими вирусами, или микробами, или как их? В конце концов?

Она вспоминает морщинистое личико Пилар, ее доброту, ее безмятежность, ее силу. Но под всем этим всегда крылась железная решимость. Не злоба, не вредность, нет. Может быть, фатализм.

— Скажем так, — говорит Зеб. — Все настоящие вертоградари считали, что нашу цивилизацию ждет крах. Что ему уже давно пора произойти. И что, может быть, чем раньше он произойдет, тем лучше.

— Но ты же не был настоящим вертоградарем.

— Пилар считала, что был. Из-за моего бдения. По уговору с Адамом я должен был принять должность. Ну это, Адама Седьмого. Адам сказал, что это придаст мне нужный авторитет. Повысит статус, как он выразился. А для этого обязательно было пройти бдение. Увидеть своего животного духа-покровителя.

— Да, я тоже это делала, — говорит Тоби. — Говорящие помидоры и недра звезд.

— Да-да, весь набор. Уж не знаю, что старуха Пилар туда намешала, но зелье вышло термоядерное.

— И кого ты увидел?

Пауза.

— Медведя. Которого я убил и съел, когда выбирался из пустошей в горах Маккензи.

— Он тебе что-нибудь сказал? — интересуется Тоби. Ее собственное животное-видение только загадочно на нее посмотрело.

— Не то чтобы. Но дал понять, что продолжает жить во мне. Он даже не очень на меня сердился. Был вполне дружелюбен. Человеческий мозг вытворяет просто удивительные вещи, если поковыряться в нейронах.

Став Адамом Седьмым, Зеб на законных основаниях поселился сам и поселил Люцерну с Рен среди вертоградарей. Но они не слишком хорошо вписались в компанию. Рен тосковала по охраняемому поселку и по отцу. А Люцерна слишком берегла маникюр, чтобы стать хорошей вертоградаршей. Ее участие в огородных делах равнялось нулю, и она всем сердцем ненавидела предписанную форму одежды — мешковатые темные платья с фартуками. Зебу следовало бы знать, что она недолго выдержит.

У самого Зеба тоже не было особых склонностей к переселению улиток и слизняков, варке мыла или уборке в кухонном отсеке, и они с Адамом пришли к договоренности о том, чем Зеб будет заниматься. Он учил детей искусству выживания и «предотвращению кровопролития в городских условиях». По мере того как движение вертоградарей росло, ширилось и обзаводилось новыми ячейками в других городах, Зеб выполнял обязанности курьера, связного между группами. Вертоградари не признавали мобильных телефонов и любой другой технологии; то есть кроме одного навороченного лаптопа, который Зеб держал в своем распоряжении, оборудовал шпионскими программами, чтобы следить за ККБ, и сплошь утыкал файрволлами.

Работа курьером на Адама имела свои плюсы — Зеб меньше бывал дома, и ему не приходилось выслушивать нытье Люцерны. Но и свои минусы — он меньше бывал дома, тем самым давая Люцерне пищу для жалоб. Она все время пилила его за то, что он избегал серьезных отношений: например, почему он так и не предложил ей проделать вертоградарскую брачную церемонию?

— Это когда вдвоем прыгали через костер, потом обменивались зелеными ветвями в общем кругу, а потом все вместе устраивали этакий благочестивый банкет, — поясняет Зеб. — Она очень хотела. Я говорил, что считаю это бессмысленным, пустым обрядом. Тогда она обвиняла меня в том, что я поставил ее в унизительное положение.

— Если ты считал это пустым обрядом, почему нельзя было согласиться? Может, она тогда успокоилась бы. И была счастлива.

— Ага, щаз, — говорит Зеб. — И вообще. Я просто не хотел. Не люблю, когда на меня давят.

— Да, она была права, ты избегаешь серьезных отношений.

— Ну, наверное. В общем, она меня бросила. Вернулась в ОП. И Рен с собой забрала. А потом я стал добиваться того, чтобы вертоградари вели более активную борьбу, и все развалилось.

— Меня в это время уже не было, — говорит Тоби. — Бланко выпустили из больбола, и он решил меня достать. Я стала опасной для вертоградарей. Ты мне тогда помог сменить личность.

— Да, у меня уже был многолетний опыт, — он вздыхает. — После того как ты ушла, ситуация обострилась. Организация вертоградарей стала слишком крупной и процветающей, и нас заметила ККБ. Они сочли нас чем-то вроде зарождающегося подпольного сопротивления.

Адам тогда использовал сад на крыше как конспиративную квартиру для беглецов из биотехкорпораций, и это начало доходить до ККБ; поэтому ККБ платила бандам из плебсвилля, чтобы они на нас нападали. Адам Первый, будучи пацифистом, отказался вооружать вертоградарей. Я бы научил его, как из детской картофельной пушки сделать вполне приличный метатель шрапнели для ближнего боя. Но Адам и слышать не желал. Для него это было аналогично святотатству.

— Ты смеешься надо мной, — говорит Тоби.

— Нет, я все рассказываю как есть. Что бы ни стояло на кону, Адам отказывался переходить в прямое наступление. Не забудь, он был первенцем; преподобный обрабатывал его с младенчества, и лишь гораздо позже мы с ним поняли, что старый козел — шарлатан и жулик. Но у Адама в мозгу накрепко засела потребность быть хорошим. Суперхорошим, а то Бог его не будет любить. Я так думаю, он собирался сделать все, что делал преподобный, только по правде: всем, чем преподобный притворялся, Адам собирался быть по-настоящему. На такое жизни не хватит.

— А в тебе, кажется, ничего такого нет.

— Нет, насколько я знаю. Я был отродьем дьявола, ты же помнишь. А значит, не обязан был вести себя хорошо. Адам этим пользовался: сам, своими руками он никогда не превратил бы преподобного в клюквенный кисель. Но он устроил все так, чтобы это сделал я. И все равно страдал комплексом вины: как ни крути, преподобный был его отцом, чти отца своего и мать свою, и все такое, даже если один из них зарыл другого под альпийской горкой. Адам считал, что обязан был все простить. Он много занимался самобичеванием. А когда он потерял Катрину Ух, все стало еще хуже.

— Она с кем-нибудь сбежала?

— Если бы. Корпорации решили подмять под себя торговлю сексом как чрезвычайно выгодное занятие. Они подкупили нескольких политиканов, добились легализации, основали «СексТорг» и заставили всех, кто работал в этой отрасли, влиться в него. Катрина сперва соглашалась, но потом они решили ввести ряд политик и процедур, которые она сочла неприемлемыми. Это они так выражались: «ввести ряд политик и процедур». Она как человек с принципами стала для них неудобна. От питона они тоже избавились.