Беззумный Аддам

— Итак, Люцерна видит Аташа и подозревает, что он на самом деле Горацио, — говорит Тоби. — Или наоборот.

Ей хочется как можно скорее проскочить эту болезненную для нее часть; при некотором везении ей больше не придется слушать про жаркий безудержный секс и рассыпание лепестков, о котором неустанно твердила Люцерна.

— Да. И это было очень плохо, поскольку из «Здравайзера» мне пришлось срочно валить. В одном компьютере была охранная система — и я ее заметил слишком поздно. Она засекла, что в компьютер кто-то забрался. Я залогинился, сразу увидел капкан и понял, что произошло. Они начнут проверять, кто был в здании, когда сработала тревога, и это сразу укажет на меня. Я тут же зашел в чат Беззумных Аддамов и запросил экстренную помощь, и криптики связались с Адамом. У него был контакт, который сумел устроить меня садовником в «НоваТы», хотя мы оба понимали, что это временный вариант и что меня скоро нужно будет оттуда убрать.

— Итак, она знает, и ты знаешь, что она знает, и она знает, что ты знаешь, что она знает, — подытоживает Тоби. — В тот момент, когда вы встретились на газоне.

— Совершенно верно. У меня было два возможных выхода: убийство и совращение. Я выбрал наиболее привлекательный вариант.

— Понятно, — говорит Тоби. — Я выбрала бы то же самое.

По его словам выходит, что им двигал голый расчет, но они оба знают, что это не единственный мотив. Прозрачный розовый пеньюар — сам по себе чрезвычайно веский довод.

В каком-то смысле Зебу не повезло с Люцерной. Хотя в другом смысле повезло, ведь никто не будет отрицать, что она…

— Эту часть можешь пропустить, — говорит Тоби.

— Хорошо, вот тебе сокращенная версия: она держала меня за яйца. В нескольких смыслах сразу. Но я не заложил ее тогда, после встречи в туалете, и она собиралась отвечать мне тем же при условии, что я буду к ней достаточно внимателен. Потом она на меня запала и никак не могла успокоиться: вынь да положь ей романтический побег с таинственным незнакомцем, который впервые явился — со свиным рылом — ее взору.

Мы направились в глубокий плебсвилль и по моему настоянию все время переселялись с места на место, что поначалу сходило за романтику. К счастью, никто — в смысле, никто из К.К.Б — не заинтересовался ее побегом, поскольку она не украла никакой ИС. Корпоративные жены иногда сбегали из охраняемых поселков, чисто от скуки. Это не было чем-то неслыханным. ККБ рассматривала подобные вещи как частное семейное дело — ну, насколько для нее любое дело могло быть семейным и частным. Поэтому ККБ почти не преследовала беглянок, особенно если муж не поднимал шума. А муж Люцерны, по-видимому, шуметь не стал.

Беда была в том, что Люцерна забрала с собой Рен. Милая, хорошенькая девочка, она мне нравилась. Но ей было слишком опасно жить в глубоком плебсвилле. Таких детей крали в секс-рабство — прямо днем, посреди улицы, даже если с ними были взрослые. Плебратва устраивала потасовку, брызгала секрет-бургеровским красным соусом, переворачивала тележку-гриль или солнцекар — иными словами, старый добрый отвод глаз — и когда родители вспоминали про ребенка, его уже рядом не было. Я не мог рисковать.

Зеб снова поменял форму ушей, отпечатки пальцев и рисунок радужки глаз — в «Здравайзере» уже наверняка знают, что он интересовался содержимым их компьютеров, и станут его искать, и тогда…

— И тогда вы трое объявились у вертоградарей, — говорит Тоби. — Я это хорошо помню; у меня с первого дня было ощущение, что тебе там не место. Ты не вписывался в общий фон.

— Ты имеешь в виду, что я не принимал обетов чего-то там и не пил эликсир жизни? Бог любит тебя, и червяков тоже?

— Ну да, что-то в этом роде.

— Да, я этого не делал. Но Адаму все равно приходилось меня терпеть. Я ему брат или как?

«Райский утес»

— К этому времени Адам уже собрал и построил свой парад уродов-экофилов, — говорит Зеб. — В саду на крыше «Райский утес». Ты там была. Еще там были Катуро и Ребекка. Нуэла — интересно, что с ней стало? Марушка-повитуха и все прочие. И Фило. Жалко его.

— Парад уродов? — переспрашивает Тоби. — Это как-то недобро звучит. Движение вертоградарей было чем-то бо́льшим.

— Да, согласен. Но жители плебсвиллей считали их именно парадом уродов. И хорошо: в тех местах было гораздо безопаснее слыть безобидными чокнутыми нищими. Адам ничего не делал, чтобы опровергнуть эту репутацию; наоборот, старался ее укрепить. Разгуливал по плебсвиллям в простом, но броском кретинском балахоне из вторсырья, а за ним шествовал хор, распевающий кретинские гимны. Проповедовал любовь к нашим копытным братьям перед тележками «Секрет-бургера». По всеобщему мнению, такое могли вытворять только полные психи.

— Если бы он этого не делал, меня бы сейчас тут не было, — говорит Тоби. — Он и дети вертоградарей утащили меня во время уличной потасовки. Я тогда работала… застряла в «Секрет-бургере», и на меня положил глаз тамошний менеджер.

— Твой приятель Бланко, — говорит Зеб. — Три ходки в больбол, насколько я помню.

— Да. Девушки, на которых он положил глаз, после этого долго не жили, и я была следующей в списке. Он уже перешел к побоям и накручивал себя, чтобы убить: это чувствовалось. Так что парад уродов или нет, но я многим обязана Адаму… Адаму Первому. Я только под этим именем его и знала.

— Не пойми меня неправильно. Он мой брат. У нас бывали размолвки, у нас были разные методы работы, но это другое.

— Ты ничего не сказал про Пилар, — Тоби переводит разговор. Ей неудобно слушать, как критикуют Адама Первого. — Она ведь тоже там была. В «Райском утесе».

— Да. Она в конце концов решила, что «Здравайзера» с нее хватит. Она давала Адаму инсайдерскую информацию, полезную для него — он хотел знать о возможных дезертирах из корпораций, чтобы попытаться уговорить их перейти на сторону добра. То есть на сторону Адама. Но Пилар сказала, что больше не может. После того как ККБ захватила так называемые обязанности по поддержанию правопорядка, корпорации получили право хватать, стирать в порошок и аннигилировать все, что захочется. Они делали деньги как безумные, и Пилар утверждала, что ей вредно находиться в такой атмосфере. Как она выразилась, это отравляло ее душу.

Криптики помогли составить легенду, чтобы по следам Пилар не помчались ищейки: у нее произошел инсульт, ее немедленно отправили в «Криогений» в заморозине, и вуаля, вот она уже на крыше здания в плебсвилле, одетая в тряпичный мешок, смешивает зелья.

— А также растит грибы, учит меня обращаться с опарышами и держит пчел. И все это она замечательно умела делать. Убедительно. Она научила меня говорить с пчелами — это я отнесла им весть о ее смерти. — Тоби взгрустнулось.

— Угу. Я помню. Но она не пудрила тебе мозги. Она по правде во все это верила. В каком-то смысле. Потому и соглашалась ежедневно рисковать жизнью в «Здравайзере». Помнишь, что случилось с отцом Гленна? Пилар могла точно так же отправиться через перила на шоссе. Если бы ее поймали. Особенно если бы ее поймали с шахматным слоном и тремя пилюлями.

— Она оставила их у себя? — удивляется Тоби. — Она же вроде бы собиралась отправить их на анализ. После того как Адам отдал их ей.

— Она решила, что это слишком опасно, — говорит Зеб. — Их вскрывать. И выпускать наружу то, что внутри, тоже могло быть опасно. Так что слон оставался в «Здравайзере-Центральном» все время, пока она была там. При побеге она взяла его с собой и переложила таблетки в собственного белого слона — из того набора шахмат, что она сама вырезала. Мы с тобой играли этим набором, помнишь, когда я выздоравливал. После того как меня порезали на очередном задании в плебсвилле. Куда меня послал Адам.

У Тоби перед глазами мелькают образы: послеполуденная дымка, Зеб лежит в тени. Его рука. Ее собственная рука передвигает белого слона. Смертоносного. Но тогда она этого не знала. Она вообще тогда очень многого не знала.