Coda in crescendo (СИ)

— Здравствуй, госпожа, — откликнулся дядька на камиссе, не отрываясь от экрана. — Что привело тебя в нашу скорбную обитель в сей хмурый предутренний час?

— Здравствуйте, господин доктор, — с облегчением откликнулась девочка, наблюдая на краю поля зрения синюю точку индикатора языка. — Меня зовут Рикона Кэммэй. Госпожа… э-э… господин…. э-э… Дзии сказал мне прийти, чтобы поговорить с Дзарой Мэйдо.

— А, вот как? — дядька наконец оторвался от экрана, с интересом посмотрел на девочку и вдруг перешел на общий. — Я полагаю, Рикона Кэммэй из графства Цветов, воспитанница Академии высокого стиля в Цетрии?

— Д-да… — автоматически откликнулась на родном языке Рикона, и на сей раз невидимый переводчик промолчал, позволив ей самостоятельно двигать собственными губами. — А ты откуда знаешь, господин?

— Меня, юная госпожа, зовут Кулау. Доктор Кулау Цмирк, бывший хирург с Текиры, ныне декан факультета экзобиологии, — лицо дядьки расцвело в добродушной улыбке. — Я паладар. Ты у нас знаменитость, так что не знать тебя даже неприлично. Рад знакомству, молодая госпожа. Ты знаешь, что такое экзобиология?

— Не-а, — польщенная Рикона помотала головой. — В школе только про обычную биологию рассказывали, и то я еще ничего выучить не успела.

— Замечательно! — доктор Кулау ухмыльнулся еще шире и потер руки. — Вот ты мне и попалась, молодая госпожа. Видишь ли, Дзара сейчас спит. Она уснула всего несколько минут назад. Снотворные на нее больше не действуют, а сама она нервничает так сильно, что спать не может. Не надо ее пока будить. Но чтобы тебя обратно не выгонять… ну-ка, давай сюда.

Он пододвинул к себе еще один стул и приглашающе похлопал по сиденью. Рикона нерешительно обогнула стойку и замерла, не рискуя садиться. На экране терминала светилась картинка: какая-то каменистая пустыня, а на переднем плане — неаппетитный бесформенный кусок серой грязи.

— Как думаешь, что видишь? — поинтересовался доктор Кулау.

— Не знаю, — честно ответила девочка. — Грязюка какая-то.

— Хм. Ладно, принято. Отныне она так и называется: грязюка малая. Поздравляю, ты только что дала название условно живому существу в вашей вселенной.

— Живому?

— Точно. Конечно, что такое жизнь, вопрос до сих пор остается открытым. Вот ты живая?

— Ну… да. Наверное… — Рикона на секунду задумалась. — Госпожа Яна говорила, что жизнь — когда мыслишь. Я ведь умерла когда-то давно, а потом меня в вир-ту-альном мире оживили и воспитывали. У меня когда-то было настоящее тело, но оно погибло, а я все равно живая.

— Да, верно. Ты мыслишь, следовательно, жива. Но не все формы жизни умеют мыслить — растения, например. Или микробы. Так что у нас определение жизни следующее: живым является все, что может сопротивляться энтропии, а также способно вести себя по-разному в одних и тех же условия. Ты про энтропию слышала?

— Нет…

— Ясненько. Да ты садись! — Кулау положил руку девочке на плечо и заставил опуститься на угрожающе заскрипевший под ней стул. — По-научному энтропия — процесс рассеивания энергии в окружающем пространстве. Он идет всегда, и неживые предметы из-за него разрушаются. Вот, скажем, если стол, за которым мы сидим, вынести на улицу, под дождем и солнцем он сначала покоробится, потом сгниет и распадется. Под действием бактерий энергия, связывающая волокна дерева в стуле, рассеется в пространстве, и стул превратится в кучку молекул, которые поглотят другие существа. Однако живые деревья годами и десятилетиями мокнут под дождем и греются на солнце, но не гниют и не рассыпаются. Они живые, а потому способны восстанавливать разрушенное и развиваться дальше. Понятно?

— Ага.

— Но способность сопротивляться энтропии — не всегда определяющий показатель. Скажем, если мы растворим в воде много-много соли…

— Насыщенный раствор, да? — быстро переспросила Рикона. — Нас в Академии немного учили химии.

— Молодец, именно так. Если мы возьмем насыщенный раствор соли и опустим в него затравку на ниточке, вокруг нее быстро образуется и вырастет солевой кристалл. Процесс кристаллизации — тоже сопротивление энтропии, но кристалл точно не живой. И если мы возьмем один и тот же раствор, разольем в разные стаканы и опустим одинаковые затравки, то получим два идентичных кристалла. Зато если мы вернемся к растениям, то два одинаковых семечка на одной клумбе вырастут в два совершенно разных куста. Вот тебе и еще один признак жизни. То есть в совокупности сопротивление энтропии и неоднозначное поведение позволяют отнести объект к живым. А теперь снова посмотри на нашу грязюку малую. Хоп!

Доктор Кулау щелкнул пальцами в воздухе, и картинка на терминале ожила. Комок грязи, медленно перетекая с места на место, пополз вокруг одного из булыжников и вскоре скрылся за ним.

— На самом деле грязюка очень медленная. Запись прокручена с ускорением в восемьдесят раз, так что при беглом взгляде ты бы ее движение и не заметила. Но она движется! Ты заметила, как она избегает тени от камня? Видимо, пытается все время оставаться на свету.

— А зачем? Она тоже фо-то-синтезом занимается?

— Нет. Во всяком случае, не так, как растения. Грязюка происходит с планеты вокруг тусклой звезды в четырехсот годах… стандартных световых годах отсюда. Планета холодная, почти без атмосферы, без свободной воды и кислорода, так что грязюка полностью неорганическая, к биологической жизни отношения не имеет. Но она состоит из натуральных неорганических полимеров, способных накапливать электрический заряд под действием солнечных лучей и сокращающихся под действием разрядов тока. Нити полимера внутри нее работают так же, как человеческие мускулы. Хотя она и походит на комок грязи, на самом деле обладает довольно сложным поведением: умеет избегать тени, где ее электрический заряд постепенно рассеивается, ищет пятна пыли, содержащие нужные ей минералы, и даже умеет делиться. По степени организации она примерно соответствует известной, наверное, тебе амебе.

— А она эволюциони… э-э… ционирует? — Рикона выругала себя за то, что не может толком произнести умное слово, но рот к нему еще не приноровился. Тьфу. Но все лучше, чем переводчик, за тебя говорящий, словно по книжке читает.

— Возможно. И даже наверняка. Сейчас на всей планете обнаружено четыре основных разновидностей грязюк, и две из них точно когда-то являлись близкими родственниками. Через миллиард лет или около того из такой вот грязюки, наверное, произойдет девочка вроде тебя. Когда доживешь, сможешь познакомиться.

— У-у… — разочарованно протянула Рикона. — Целый миллиард лет! Это же долго!

— Долго, — согласился доктор Кулау. — Но Вселенная — штука вообще неторопливая. Так что ты уж постарайся дождаться, а то все самое интересное пропустишь. Кстати, несколько таких грязюк мы привезем на Паллу через три декады, когда контейнер долетит с орбиты за пределами аномальной зоны. Мы станем их изучать — если, конечно, они смогут здесь жить. Ну что, хочешь заниматься экзобиологией, когда подрастешь… выучишься?

— Конечно, — вежливо ответила девочка. На самом деле грязюка ее вовсе не впечатлила. Заниматься изучением таких вот комков? Пфэ… Ладно бы что-то интересное, а то какие-то инопланетные амебы! Но огорчать дядьку, тем более — паладара, не хотелось.

— Не обманывай, молодая госпожа! — доктор погрозил ей пальцем. — Ничего-то ты не хочешь. Ох уж нынешняя ленивая молодежь…

— Ох уж нынешние ворчливые старикашки! — в тон ему откликнулся знакомый голос, и Рикона радостно вскочила со стула. Она не видела Маюми уже три или четыре дня. Рыжая лиса неторопливо семенила от входа к стойке, а рядом с ней переваливался с лапы на лапу толстый неповоротливый енот с несколькими черными кольцами на длинном пушистом хвосте. — И зудят, и зудят, и зудят, дай только до беспомощного ребенка дорваться!

Лиса одним изящным движением запрыгнула на ощутимо содрогнувшийся под ней стол и почесала за ухом задней лапой.

— Привет, Рика, — сказала она, наблюдая за неуклюжими попытками енота забраться на тот же стол. Енот тоже подпрыгнул, но его хватило лишь, чтобы ухватиться за столешницу передними лапами и беспомощно заскрести по боковой тумбе задними. — Тебя тоже захомутали в качестве скорой помощи?