Сотрудник гестапо

- Да-да! Точно. Город Клин! - оживилась Валентина.- Там еще фотография была напечатана.

- Вот вам и культурный народ,- вмешалась в разговор Елена.- А вы еще им служите,- сказала она, укоризненно глянув на Дубровского.

- Но если не ошибаюсь, ведь и вы у них работаете.

- У нас другого выхода нет. Иначе пошлют в Германию. Да и есть надо. Только на работе и кормимся.

- А мне, думаете, слаще? И у меня небольшой выбор: или лагерь военнопленных, или служба в качестве переводчика. Не захотел пухнуть с голоду в лагере, вот и согласился у них работать.

- Сейчас многие так. Иван Козюков тоже…- с грустью проговорила Валентина.

- А-а! Это Леночкин приятель? - воскликнул Дубровский, припомнив разговор с девушками во время знакомства.

- Он самый! - с достоинством ответила Елена.

- Ну что ж, познакомили бы и меня с ним. Четверо - это уже компания.

- Ой, правда, Ленка! - оживилась Валентина.- Давай познакомим его с Иваном. Вот увидишь, они подружатся.

- Можно и познакомить,- согласилась та.- У Ивана, кроме нас, никого друзей нет.

На другой день, вечером, как и договорились, подруги пришли в городской сквер вместе с Иваном Козюковым. Был он худощав, среднего роста, с целой россыпью веснушек на бледном лице. Протягивая Дубровскому руку, он настороженно разглядывал его немецкую форму. Но Валентина представила Дубровского как своего друга, и это несколько успокоило Козюкова. Когда же они вчетвером присели на пустующую скамейку, Леонид рассказал Ивану и девушкам о том, как попал в плен.

Выслушав нехитрую историю, Иван Козюков оживился и стал рассказывать о себе:

- Родился в двадцать втором году. Третьего июня сорок второго уехал на фронт. Был командиром пулеметного взвода. И двух месяцев не провоевал. В конце июля часть попала в окружение под Воронежем. Неравный бой… Ранение… Подобрали немцы. Очнулся у них в лазарете. Так и оказался в плену.

- А как в пекарню попал? - спросил Дубровский.

- Случай помог. Отбирали из лагеря на работу и меня выкликнули. Думал, в Германию повезут, а они в пекарню определили. Только надолго ли? Боюсь, как бы в добровольцы не заставили пойти.

- А ты согласился бы? - вырвалось у Валентины. Козюков чуть склонил голову, исподлобья посмотрел на нее, перевел взгляд на Дубровского и как-то нерешительно пожал плечами. Помолчав немного, тихо, вполголоса, добавил:

- Хлеб для них печь - это одно дело. А с винтовкой против своих я бы не смог.

- Вот и я так же думаю,- поддержал его Дубровский.

- Нет, добровольцем я не пойду,- уже решительно проговорил Козюков.- Уж лучше опять в лагерь.

- В лагерь я тебя не пущу! - испуганно выпалила Елена.

- А в добровольцы? - спросил Иван.

- И в добровольцы тоже.

- Что же прикажешь делать?

- Тебя никто в добровольцы пока не тянет. А будут предлагать - тогда и решим, как быть.

Дубровский молча слушал их перепалку. Он уже понял, что судьба Козюкова не безразлична Елене. И чтобы установить с ними дружеские отношения, он по-приятельски похлопал Ивана по плечу:

- Чего спорите раньше времени? Возникнет необходимость, может, и я чем-нибудь смогу помочь.

- Ой, правда? - обрадовалась Елена.

- Конечно. У меня есть знакомые среди немцев. Пристроим Ивана так, чтобы в добровольцы не взяли. Мы же теперь друзья? Значит, должны помогать друг другу.

- Спасибо вам, Леонид,- сказала с нежностью Валентина и погладила его руку.

- А у меня завтра день рождения! - выпалила Елена.

- Сколько же вам исполнится? - спросил Дубровский.

- Ровно двадцать.

- Счастливая,- мечтательно проговорила Валентина,- А мне двадцать будет только в декабре. Еще дожить надо…

Дубровский и Козюков рассмеялись.

- Чего вы смеетесь? - обиделась Валентина.

- Смеемся, что и ты будешь счастливая в декабре,- ответил Дубровский,- К великому сожалению, не знаем, какого числа.

- Восемнадцатого.

- Эту дату я запомню. Если не будем вместе, письмо пришлю.

Перед расставанием договорились отметить день рождения Елены.

- Знаете, Леонид,- смущенно сказала Валентина,- если у вас есть гражданский костюм, то можно завтра вечером посидеть у нас дома. Правда, Ленка?

Та молча кивнула.

- А то нам перед соседями неудобно, если вы в немецкой форме придете,- пояснила Валентина.

- Я понял. Осталось выяснить, где вы живете.

- Иван знает. Договоритесь с ним. Вместе и приходите часов в восемь.

Попрощавшись с девушками, Дубровский отправился провожать Ивана Козюкова. Оказалось, что тот работает всего в трех кварталах от здания, где располагался штаб тайной полевой полиции. По дороге Иван признался Леониду, что неравнодушен к Елене.

- Хорошая девчонка. И товарищ настоящий.

- А ты давно ее знаешь? - спросил Дубровский.

- Почти полгода уже.

- А Валентину?

- И Валентину тоже. Они вместе дружат.

- Валентина тебе нравится?

- Она хорошая. Правда, несмышленая еще, все стесняется. А с Ленкой мы как муж и жена живем,- доверительно сказал Козюков.- Только расписываться пока не торопимся.

- Почему так?

Иван замялся, но потом ответил уклончиво:

- Немецкие документы, они ведь сейчас хороши. А расписываться на всю жизнь надо.

- Что ж, логично.

Теперь Иван Козюков показался Дубровскому не таким уж простым и бесхитростным парнем, каким казался всего минуту назад. Они условились встретиться завтра вечером. Леонид пообещал раздобыть бутылку вина, а Иван заверил, что принесет свежий хлеб.

И действительно, когда они увиделись на другой день, у Ивана как-то неестественно оттопыривалась куртка. Со стороны могло показаться, что у этого молодого парня уже обозначился живот.

- Что это с тобой? - удивился Дубровский.

- Целая буханка,- лукаво проговорил Козюков.- На, потрогай, тепленькая еще.

Только теперь Дубровский уловил аромат свежевыпеченного хлеба.

- Молодец! Слово держать умеешь,- сказал он.- И я не подвел. Целую бутылку французского вина выменял у чеха на сигареты.

- Вот Ленка обрадуется! Настоящий пир в её день рождения устроим. Наверно, и девчонки что-нибудь приготовили.

Небольшой квадратный стол выглядел празднично. Кроме бутылки вина и целой горки тоненьких ломтиков белого хлеба на столе на глубокой тарелке дымилась молодая картошка, присыпанная укропом; одна-единственная селедка, разделанная на маленькие дольки, отливала синевой на фоне белых кружочков лука. Яблоки и сливы лежали на небольшом хромированном подносе. А букет ярко-красных и бордовых георгинов торчал из обыкновенного трехлитрового бидона, возвышаясь над всем столом.