Серебряное небо

— И что дальше?

— Ждем.

Ждать пришлось недолго. Минут через пять из крайнего справа домика выскочила девчонка в выцветшем не пойми-какого цвета платье, такая рыжая, что, казалось, ее косички сделаны из медной проволоки. Побежала через площадь, вроде не к ним, а по своим делам, но вдруг резко свернула и затормозила перед Джедаем.

— Папаня спрашивает, че вам надо, — выпалила она.

— Передай ему, что мы маркетиры, — ответила вместо него Лесли, — а я еще и лекарь.

— Мар-ке..? — наморщив веснушчатый нос, переспросила девочка.

— Мар-ке-ти-ры, — по слогам повторила Лесли.

— Ага, — кивнула девчонка и стремглав понеслась домой.

Следующими из этого же дома вышли две женщины — одна постарше, в темной юбке и вязаной кофте, вела за руку ребенка лет трех, вторая, совсем молоденькая, нарядилась в платье из розовой в цветочек ткани.

— Здравствуйте! — сказала старшая. — Внучка сказала, что вы вроде как врач. Глазки малышу посмотрите?

— А у вас ленты есть? — нетерпеливо вмешалась младшая, кокетливо встряхнув пышными медными кудрями и покосившись на Джедая.

— И ленты есть, и глазки посмотрю, — ответила Лесли. — Но не здесь же, не на улице?

— А туда пойдемте! — кивнула старшая женщина на развалины и первая шагнула вверх по лестнице.

Удивленно переглянувшись с Джедаем, Лесли подхватила вещмешок. Через плечо покосилась на площадь — там появились еще три женщины и стайка ребятишек, все двигались в ее сторону.

Ну, кажется, дело идет на лад!

Как оказалось, главный дом развалился не полностью — полуподвальный этаж сохранился. Туда и направилась женщина — добралась по проложенной среди обломков тропке до внутренней лестницы и спустилась вниз, в большую комнату с окнами под потолком — кое-где в них даже были стекла. Кивнула на стоявший посреди комнаты деревянный стол:

— Вот здесь — подходит?

— Да, вполне, — ответила Лесли, продолжая оглядываться. — Еще бы свету…

— Сейчас, — женщина взяла в углу масляную лампу, зажгла ее и, встав на цыпочки, повесила на свисавший с потолка крюк. Лампа незнакомой конструкции горела необыкновенно ярко, в ее свете стала видна барная стойка у стены, еще один стол и несколько железных стульев с самодельными сидениями. Судя по всему, жители поселка использовали это помещение как общинный центр.

Лесли принялась выкладывать на стол товар, для начала — несколько разноцветных мотков нейлоновой ленты, пайетки и ожерелье из позолоченной цепочки и блестящих граненых бусин. Рыжеволосая девушка встречала все это восторженными ахами и охами. Джедай присел сбоку, его обязанностью было приглядывать, чтобы никто ничего не спер втихомолку, а главное — со злыми намерениями не подобрался к Лесли со спины.

За лекарство для малыша Лесли выторговала большой свежий хлеб. Ей сразу стало ясно, что у ребенка конъюнктивит, но она минут пять разглядывала его глаза в лупу, задумчиво цокала языком, говорила: «Посмотри наверх… а теперь вправо…» — словом, все убедились, что осмотрела она его на совесть. Результатом осмотра явился врученный бабушке ребенка мешочек с травами и подробные указания, как их заваривать и как делать малышу примочки.

Девушка тем временем сграбастала ожерелье — мое, не трогать! — и принялась выбирать ленты, хватаясь то за одну, то за другую, и дергая пожилую женщину за рукав: «Ба! Ну ба-а! Какая лучше?» В конце концов отобрала четыре мотка, попросила отрезать от каждого по два фута. За все, включая ожерелье, предложила головку сыра — Лесли потребовала три головки, заранее зная, что согласится на две.

Бабушка несколько раз пыталась осадить юную франтиху, но та отмахивалась, в конце концов сказала: «Ба, ну че ты? Ща папаню приведу, увидишь, он разрешит!» — убежала и минут через пять привела не только отца — долговязого мужчину с такой же медной, как у нее, шевелюрой, но и мать — худенькую востроносую брюнетку. Заодно пришла и сестренка — та самая девчонка, которая на площади подбежала к Лесли — сунулась к лентам, но тут уж бабушка без церемоний хлопнула ее по рукам: «Нишкни!»

Судя по всему, старшая дочь была отцовской любимицей. Вошел он со словами: «И не проси! Три головки за баловство отдавать?!» — но девушка принялась прикладывать к волосам ленты, показывая, как хорошо они будут на ней смотреться. При этом умоляюще хлопала глазами и ныла: «Папулечка, ну ты только глянь!» — пока ее отец, обернувшись к Джедаю, не сказал решительно:

— Ладно. Даю две головки сыра за все!

Перехватив взгляд Лесли, тот кивнул.

Торговля шла бойко — похоже, маркетиры в этот поселок не заходили уже давно. Лесли за ее товар предлагали хлеб и муку, сало и пряжу, одна из женщин принесла даже медовую коврижку. Поначалу вокруг стола с товарами толпились лишь женщины и детишки, потом по лестнице стали спускаться и мужчины. Она тут же сориентировалась и выложила на стол патроны, гвозди и литые пряжки для ремней.

Заправлял здесь всем мужик лет пятидесяти, ростом чуть ли не с Джедая, с буйной черной шевелюрой и такой же бородой. Она поняла это сразу, едва он, зажав под мышкой большой глиняный кувшин, вошел в комнату и по-хозяйски рявкнул:

— Эй, а че так темно? Ну-ка, еще лампы зажгите!

Несколько человек сразу бросились выполнять приказ. Мужчина подошел к столу.

— Ну-ка, че тут?

Сгрудившиеся вокруг стола Лесли люди расступились, и он придвинулся ближе, но смотрел не на содержимое стола — на нее. Взгляд этот, пристальный и словно бы ощупывающий, ей не понравился.

— Эй, красавица, а у тебя нож свежевальный есть? — нахально, вроде бы подтрунивая над ней, спросил чернобородый.

— Есть, — вежливо улыбнулась Лесли, достала нож из рюкзака и положила перед ним. Мужчина вытащил его из ножен, попробовал на ногте.

— Хоро-ош! Ну, и че ты за него хочешь?

— Лампу! — она кивнула на висевший над головой светильник. — Вот такую.

— Не. Слишком дорого, — он положил нож на стол.

— Дам еще две дюжины патронов, — сказала Лесли, но чернобородый уже шел к барной стойке; вскинул вверх кувшин:

— Эй, парни, кто горло промочить хочет? И ты иди сюда. Ты, ты, маркетир! — махнул он Джедаю. — Первой — бесплатно угощаю!

— Дядя Мик, а смотри, че у меня есть! — приплясывая, подбежала к нему рыжеволосая девушка. Закрутила головой, показывая вплетенную в волосы ленту, потеребила на груди ожерелье: — Вот и вот!

Это дало Лесли возможность незаметно махнуть Джедаю и, когда он нагнулся к ней, шепнуть, почти не шевеля губами:

— Иди, но будь осторожен.

Джедай прикрыл глаза, показывая, что понял.

Теперь внимание Лесли разрывалось между ним и очередной покупательницей. Торгуясь с ней из-за куска цветочного мыла и сушеных корешков аира, она одновременно краем глаза наблюдала за тем, что происходит на другом конце комнаты.

Джедай подошел, облокотился о стойку. Чернобородый по-свойски подмигнул ему, что-то сказал, чуткий слух Лесли выловил два слова: «…женка твоя…» Она отвлеклась на покупательницу и когда следующий раз взглянула в сторону стойки, на ней уже стояли в ряд полдюжины одинаковых стаканчиков и чернобородый разливал в них из кувшина желтоватую жидкость.

Очередная покупательница — этой нужны были змеиные шкурки и пуговицы на платье. Лесли выложила перед ней связку шкурок, поставила жестяную коробку с пуговицами — выбирай! — сама же снова взглянула на Джедая. Они с чернобородым бок о бок стояли у стойки, опершись на нее локтями — поселковый заправила ему что-то втолковывал, а Джедай качал головой: «Нет, нет».

Следующей за стол присела пожилая женщина, которая раньше привела малыша с больными глазами. На этот раз ей хотелось посоветоваться насчет кашля — ее внуки каждую осень простужаются и кашляют так, что сердце болит слушать. Лесли предложила ей на выбор растирание из перетопленного с травами кабаньего жира и настойку, которую нужно было разводить в теплой воде и давать ребенку пить.