Точка преломления (ЛП)

Я уже давно не слышала речей Скарборо. Мы с мамой смотрели по телевизору его выступления в первые годы Войны, когда он был сенатором своего штата. Даже сейчас я могла представить его лицо: пучок седых волос на необычно широком лбу, поджатые в беспокойстве губы, пронизывающий взгляд, который, казалось, через экран телевизора проникал прямо в нашу гостиную. Мама говорила, что нельзя доверять тому, кто разговаривает с телекамерой, как с живым человеком.

Позже в школе я узнала, что движение Скарборо, "К новой Америке", существовало уже много лет, проповедуя традиционную мораль, цензуру и отмену разделения церкви и государства. "Единая вера, единая семья, единая страна" — таким был их первый слоган, который позже, когда Скарборо избрали президентом, превратился в следующий: "Единая страна — единая семья". В своей предвыборной кампании он обвинил в нападении на наше государство моральные слабости существующей администрации, и жаждущие изменений граждане ему поверили.

Обычно он говорил тихо. Если не вслушиваться в смысл его слов, то его голос звучал почти гипнотизирующе.

Доказать узы. Уничтожить каждого террориста.

Что же, я знала, кого он называл террористами. Людей вроде моей мамы. Вроде меня. Тех, кто стоял между ним и идеальным, послушным миром. Он разделил наш народ на покорных домашних питомцев и отбросы, но у меня было мрачное предчувствие, что скоро нам станет еще хуже.

Мисс Барлоу закончила передачу девизом ФБР: "Единая страна — единая семья".

— Кто-то пытался убить Рейнхардта? — спросила наконец Кара. Она выглядела шокированной, как и все остальные. Я попыталась представить себе канцлера, но не могла. Он пришел к власти посредством телевидения во время того, как Скарборо формировал ФБР, и руководил деятельностью солдат.

— Интересно, как к нему подобрались так близко. — В тоне Уоллиса слышались коварные нотки, но его слова имели смысл. Президент и его советники путешествовали тайно, не имели постоянной резиденции, не останавливались где-либо надолго. Насколько я знала, так было заведено во время Войны, когда вероятность нападения на политиков была очень высока.

— Какая разница, кому-то ведь это удалось, и это главное! — выкрикнул парень, который стоял за моей спиной. Остальные согласились с ним.

— Следующий ход за нами, — сказала Кара. — Пришло время чего-то масштабного. Мы должны ударить, пока они еще не опомнились.

Слишком много кивков, слишком много жаждущих крови ухмылок. Людей захватила инерция новой войны.

— Нападите на них, и они отыграются на остальных! — выкрикнула я, стараясь перекрыть общий шум. — Вы слышали сообщение, комендантский час уже продлили. Мы знаем, что военные удерживают провизию. Станет только хуже.

— О, это ты, милая, — сказала Кара. — Разве ты не должна сейчас готовить ужин или что-то в этом роде?

Я яростно на нее поглядела, а остальные рассмеялись.

— Наши действия — это послание, — объяснил Уоллис. Он больше не казался особенно терпеливым, каким был на крыше.

— Какое послание? "Смотрите, мы добрались до семерых из вас"? У них же есть тысячи солдат, которыми можно заменить каждого падшего! — Мой голос сорвался.

— Это послание не для ФБР. Оно для народа.

Услышав низкий голос, который я узнала бы где угодно, я обернулась к двери. Мой взгляд быстро нашел Чейза. Крови нет. Синяков — тоже. Когда я посмотрела ему в глаза, часть меня, которая сжималась в его отсутствие, расслабилась. "Ты вернулся", — мысленно сказала я. Будто услышав меня, он едва заметно кивнул.

— Послание для народа, — повторила я, раздраженная тем, что была, похоже, единственной, кто не понял. Шон, работая локтями, протолкался сквозь последний ряд и встал рядом с нами.

— Оно показывает, что нас больше, чем их, — сказал Уоллис. — Что мы не обязаны соглашаться с тем, что нам говорят. Что не все боятся.

— Вы хотите, чтобы все эти люди, у которых ничего нет, сражались против вооруженных солдат? Они умрут. — Другое дело мы — те, кто находились в этой комнате. Мы согласились на это. Но мои оставшиеся дома друзья? Бет? Райан? Мама? Было время, когда я посчитала бы невероятной саму мысль о том, что они окажутся в подобном месте. Сейчас подобная идея была вполне трезвой.

— Они и сейчас умирают, — заметила Кара. — Если они станут сопротивляться, у них будет нечто большее, чем ничего, – они будут вместе. А это, девочка моя, и есть самый большой страх ФБР.

Меня задел ее тон, но Уолллис выглядел очень гордым. Я вспомнила, как на крыше он советовал мне понять, что для меня важно. Но самопожертвование во имя идеи не помогает узнать, кто ты. Оно просто делает тебя мертвым.

— Никто ничего не предпринимает, во всяком случае, пока, — сказал Уоллис, отвечая на мой вопрос. Он вдохнул через нос, как будто его рассердило собственное объявление.

— Да ладно, — проныл Билли.

— Я серьезно, — говорил Уоллис, пока остальные успокаивались. — Как бы сильно я ни хотел оседлать волну, вы знаете порядок. Мы ждем, пока Три даст добро.

Я взглянула на Чейза, но он смотрел на меня с тем же немым вопросом. Незаметно я схватила Шона за запястье и заставила его наклониться ко мне: не хотела, чтобы Кара и остальные слышали.

— Кто такой Три?

Чейз придвинулся ближе.

— Три — это не "кто", а "что", — ответил Шон. — Центр паутины, узел, который объединяет подполье. Все существующие ячейки, как эта, докладывают туда о своих операциях, а Три говорит им, что делать дальше.

— Как они докладывают? — спросил Чейз.

— Через перевозчиков, — сказал Шон.

— Перевозчики работают на Три? — Разумно, что они были связаны с какой-либо ячейкой сопротивления, вместо того чтобы действовать на свой страх и риск.

Шон покачал головой.

— Это все секретная информация. Как я слышал, перевозчики не знают, кто работает на Три. Они просто собирают послания, когда отправляются в убежище, а оттуда привозят ответы на места. Перевозчики — они больше похожи на независимых подрядчиков.

— Значит, Уоллис кому-то подчиняется. — Я думала, что "Веланд" действует самостоятельно, независимо от "остального подполья", как сказал Шон. Теперь, когда я знала, что это не так, вся деятельность казалась мне немного более надежной, как будто мы больше не были утлой лодчонкой, плывущей по океану.

— Благодарю за доверие, — прошептал Уоллис сзади, заставив меня подпрыгнуть. — Да, веришь ты или нет, но даже я кому-то подчиняюсь. Так же, как и все вы кому-то подчиняетесь, — прикрикнул он, чтобы услышали остальные. — И, если вдруг вы забыли, у нас все еще есть посылки, которые надо доставить, люди, которых надо накормить, и рекрут, за которым надо проследить.

Кара застонала.

— А можно перестать быть такими серьезными? Нас только что повысили до террористов! Мы должны это отметить!

На этом все и кончилось.

Я была шокирована всеобщей радостью по поводу снайпера и покушения на жизнь Вождя Реформации, но еще больше — тем, как быстро все вернулись к своим привычным занятиям, будто кто-то нажал на кнопку выключения. Меня изумило то, что никто, кроме меня, не думал об усилении безопасности "Веланда" или разумности избегать Площади и других мест, где бывало много солдат.

Все вернулось на круги своя. Возможно, только так эти люди и дожили до сих пор.

Уоллис объявил начало ужина, и все разошлись, оставив в радиокомнате только Чейза и меня. Чейз прислонился к стене. Он казался отвлеченным, и когда я присела рядом с ним, то осознала, что мы уже давно не были наедине. Как новичка, Чейза назначали на ночные смены патрулирования периметра. Технически мы разделяли одну комнату, но это не значило, что мы часто виделись.

Теперь, когда остальные ушли, его настороженность уступила место усталости от двойной смены, и он потер ладонями глаза. Но я видела, что его беспокоило что-то еще.

— В чем дело? — спросила я.