Конечная остановка (сборник)

– Как вы догадались привлечь к делу Баккенбауэра? – Виталий не мог справиться с возбуждением, он понимал, что должен остановиться, перестать задавать вопросы, на многие из которых сам знал ответы, а на некоторые вопросы ответы не знал никто, но остановиться он не мог, что-то переключилось в его сознании, и столько слов – в основном, бессмысленных, – сколько он произнес за час, прошедший после окончания судебного заседания, Виталий, пожалуй, не сказал за весь последний год.

Начал он с Ланде, подошедшего к нему в зале суда. Виталий спросил, откуда Эндрю узнал, что может помочь, почему вообще стал помогать своему научному противнику, каким образом доказывал наличие многосистемной модели темного вещества, и еще какие-то вопросы слетали с его губ, не задерживаясь в голове, чтобы быть осознанными. Ланде сначала что-то отвечал, а потом перестал, молча потянул Виталия из зала, по коридорам, мимо репортеров, не обращая внимания на вспышки камер и вопросы, выкрикиваемые, похоже, не с целью услышать ответ, а только для того, чтобы показать телезрителю картинку и прокричать журналистский комментарий.

У выхода к ним, запыхавшись, присоединился адвокат и начал говорить что-то о необходимости срочно разыскать Мэнтага, потому что говорить с Макинтошем у него, Спенсера, нет никакого желания. Но и адвоката Виталий не слушал, хотя, вероятно, надо было – на Спенсера он тоже обрушил град вопросов: как адвокат нашел Ланде, каким образом сумел заполучить в свидетели Баккенбауэра, и еще какие-то бессмысленные вопросы Виталий задавал, не думая, не воспринимая сути и, главное, не слушая ответов.

В себя он пришел около часа спустя, когда они втроем заняли столик в ресторане, названия которого Виталий не разглядел, точнее – не обратил внимания. Здесь было относительно тихо, музыка из динамиков лилась спокойная, медитативная, предназначенная для неспешных разговоров во время приема пищи. Когда принесли меню, и Виталий оказался вынужден сосредоточиться на чем-то реальном, а не порожденном его собственным воображением, он неожиданно вынырнул на поверхность из бурной глубины, в которой причудливым образом перемешались воспоминания и мысли обо всем, что происходило в последние два-три дня. Вынырнул и успокоился. Успокоился и почувствовал дрожь во всем теле, будто вышел голым из теплого моря на холодный, пронизанный порывистым северным ветром пляж, как в детстве, когда родители ездили с ним в Крым и каждое утро водили окунаться в море, чего он не любил, но вынужден был подчиняться и дрожал от холода, пока на него не набрасывали огромное махровое полотенце, и мать жестко обтирала его, говоря при этом: «Это для здоровья, для здоровья!»

На столе стояли фужеры с апельсиновым соком, и Виталий осушил свой фужер, сок оказался ледяным, но – минус на минус, естественно, дал плюс – дрожь в теле прекратилась, стало тепло, даже жарко, Виталий почувствовал, как по спине стекает струйка пота, и тогда, окончательно придя в себя, задал первый осмысленный вопрос, на который хотел получить ответ.

Похоже, и Спенсер понял – по взгляду Виталия или по иным каким-то признакам, – что можно говорить серьезно и быть услышанным на рациональном уровне, а не только на уровне эмоций. Он отложил меню и ответил одновременно Виталию и Ланде:

– Вообще-то надо отдать должное миссис Болтон. Это старшая сестра в психиатрическом отделении. Она позвонила мне в субботу и потребовала встречи. Именно потребовала, голос у нее был такой, что мне в голову не пришло отказаться. Она приехала в офис и рассказала о вашем, Виталий, посещении, и об этом мальчике Линдоне, и о том, что произошло в день смерти вашей жены. Труднее оказалось уговорить Баккенбауэра – только он мог дать разрешение использовать в деле имя мальчика и его историю болезни.

Спенсер замолчал и отодвинулся от стола, давая возможность официанту расставить тарелочки с салатами, корзинку с булочками и металлическую соусницу, от которой шел вкусный запах. Впрочем, аппетита у Виталия не было, он положил себе на тарелку кусок говядины, но есть не стал.

Ланде сосредоточенно разрезал свой кусок мяса на небольшие кусочки, слушая рассказ адвоката, и время от времени поднимал на Виталия внимательный взгляд – что-то он тоже хотел сказать, но ждал своей очереди.

– Правда, – говорил Спенсер, – я так и не понял толком, какое отношение к этой истории имеет бедняга Линдон. Сестра Болтон, конечно, кое-что объяснила, и я себе записал, чтобы на заседании произнести правильные слова и не попасть впросак, но черт меня возьми, Витали, если бы я точно знал, о чем говорить в каждый момент времени! Ни разу в моей практике не было такого нелепого дела. Да, нелепого, это слово больше подходит. И теперь вы оба объясните мне, наконец, что происходит. Главное, что я хотел бы знать – не только я, наш общий знакомец Мэнтаг наверняка отдал бы за это свое месячное жалование, – каким образом вам удалось подменить отпечатки пальцев на предметах, находившихся в сейфе в запертой комнате.

– Вы тоже думаете, что вещественные доказательства подменили? – подал, наконец, голос Ланде, успевший за время эмоциональной речи адвоката съесть мясо и подобрать хлебом соус.

– Что значит – думаю? – возмутился адвокат. – Не мог Дарсон, лучший эксперт в полиции города, ошибиться в таком элементарном деле, как отождествление отпечатков. Никто не мог. Ну?

– Вы готовы выслушать лекцию по квантовой космологии? – осведомился Ланде. – Или подождем, пока подадут кофе?

– Лекцию по космологии я уже выслушал, – буркнул Спенсер. – Вы мне забили голову космологией в воскресенье, я уж не знал, куда деться…

– И что вы поняли? Это не экзамен, я просто хочу знать, как двигаться дальше.

Адвокат положил вилку.

– Это правильная тактика, – сказал он. – Заставить полицию копать в нужном нам направлении. Если удастся.

– Послушайте, мистер Спенсер, – раздраженно произнес Ланде. – Давайте поставим все точки над «i». Вы позвонили мне, оторвали от работы и воскресного отдыха, мы с вами весь день посвятили анализу ситуации, вы заставили меня приехать и выступить…

– Заставил? – задумчиво сказал адвокат. – То есть, вы сами не поехали бы?

– Поехал! Не нужно играть словами. Мне казалось, я вас убедил. Вы хорошо выступили сегодня. Добились, чего хотели – Виталий на свободе.

– Черта с два мистер Дымов был бы сейчас на свободе, если бы не инцидент с отпечатками пальцев, – мрачно заявил Спенсер. – А этого мы с вами не предусматривали.

– Предусматривали, – вмешался в разговор Виталий. – То есть, я хочу сказать, что ждал чего-то подобного.

– Вы? – удивился Спенсер.

– Мне было… как это сказать? Если скажу «знамение», это будет неправильно, а иное слово я подобрать не могу. Потому я и просил проверить…

– Вы действительно знали? Тогда почему не сказали мне сразу, до суда? Что за голливудские штучки?

– Нет, я… просто вспомнил. В нужный момент. То есть, знал, конечно, все время, но не понимал смысла. А когда понял, что мне не выйти… Что-то щелкнуло в мозгу, и я вспомнил, что говорила мне Дина несколько месяцев назад.

– С ума с вами сойдешь, – пробормотал адвокат. – Ваша жена? Несколько месяцев назад? Человек, лежавший в коме? Виталий, вы скрываете от меня множество фактов. Вы не говорили мне всей правды. Вы построили для меня – и для Мэнтага – схему, согласно которой детектив мог вас обвинить, а я должен был защитить. Мне не нравится, когда мной манипулируют. Я верю вам, когда вы говорите, что мисс Гилмор не убивала вашу жену, и верю, что сами вы тоже к этому не причастны. Но ваша система доказательств…

– Вчера вы сказали, что она безупречна, – напомнил адвокату Ланде.

– А что мне оставалось? Я ухватился за соломинку! Но теперь, надеюсь, я услышу правду?

Виталий и Ланде переглянулись.

– Что есть правда? – вздохнул Ланде. – То, что происходит, – не криминальная проблема, а научная. И пока это не поймет детектив, пока не поймет суд, пока вы, мистер Спенсер, не убедите в этом самого себя, ничего не получится.