Рыцари кувалды

– Не допустят… – равнодушно вымолвил он. – Я уже задушиться пробовал – щелчка дали…

– И правильно сделали! – убежденно проговорил Василий. – Дураков учить надо. Вместо того, чтобы Креста просто взять и послать – он душиться вздумал!..

– Да при чем здесь Крест?.. – Кляпов поморщился – еле-еле, словно экономя силы.

– А кто же? – опешил Василий.

Кляпов закрыл глаза и долго не отвечал.

– Я не хочу ломать… – еле слышно молвил он наконец.

– Устал, что ли?

Никита презрительно скривил рот и не ответил.

– Он говорит: это произведения искусства, – пояснил Ромка.

Василий крякнул, почесал в затылке и взглянул на Сократыча. Выручай, мол…

– Никита, – с трепетом обратился к голодающему дедок Сократыч. – Вы в самом деле полагаете, что камушки – это что-то вроде скульптур?..

Ответа не последовало, но дедок в нем и не нуждался.

– Ах, какая прелесть… – выговорил он, и потер ладошки, как перед трапезой. – Иными словами, перед нами две версии. Первая: хозяева – гуманоиды, и тогда мы, стало быть, имеем дело в лице камушков с искусством абстрактным…

– Ох, гоняли когда-то за эту самую абстракцию… – ворчливо заметил Василий. – И правильно, кстати, гоняли! Вот еще дурь-то полосатая…

Дедок Сократыч резко выпрямился и повернулся к Василию. Голубенькие глаза его мистически вспыхнули.

– Вы хотите сказать, Василий, что хозяева таким образом тоже ведут борьбу с абстрактным искусством? – озадаченно спросил он. – Конфискуют скульптуры… и отправляют их сюда, к нам?

Недвижно лежащий Никита зажмурился и тихо застонал. Сократыч поглядел на него с интересом.

– Не спешите стонать, Никита, – утешил он. – Предположение, конечно, остроумное, но не более того. Какое-то оно, знаете, больно уж простенькое… человеческое больно…

Пристально взглянул на авоську с капсулами, поколебался, не взять ли одну, потом перевел взгляд на голодающего – и решил воздержаться.

– Гораздо интереснее вторая версия, – бодро сообщил он. – Хозяева – негуманоиды. В этом случае перед нами опять возникают два варианта. Либо хозяева все-таки приверженцы абстрактного искусства, либо… (и этот вариант мне как-то ближе)…либо они – реалисты! То есть камушки – это изваяния, изображающие наших с вами хозяев.

– Так они же все разные! – возмутился Ромка.

– Разумеется, – согласился дедок. – И это наводит на мысль, что постоянной формы хозяева не имеют. Как, скажем, амебы.

– Так они и по размеру разные!..

– Ну, Ро-ома… – укоризненно молвил Сократыч. – Вашу статую тоже можно сделать и с палец размером, и с эту вот колонну… Хотя… – Он призадумался, прищурив глаз и закусив губу. – Знаете! А вполне возможно, что они ваяют самих себя именно в натуральную величину. То есть маленький камушек – это как бы портрет ребенка…

Никита скрипнул зубами. Сократыч испуганно замер.

– Слу-шай-те… – потрясенно выдохнул он. – Так может быть, еще проще?.. И это, кстати, не противоречит тому факту, что раньше камушки были помельче… Не монументализм, а просто акселерация!

– Дед!.. – приглушенно взвыл Василий.

– Сейчас объясню, – заторопился Сократыч. – Суть предположения такова: камушки – это не копии хозяев. Это оригиналы.

Он сделал паузу. Все, включая Никиту, смотрели на него, жалобно приоткрыв рты.

– Боже мой! – искренне огорчился дедок, видя такое непонимание. – Да все же просто! Камушки – это мумии усопших хозяев. Как бы окаменелости!..

Ромка взвизгнул и захохотал, ударяя себя ладонью по худому узловатому колену. Никита вскочил.

– Да что же это такое?! – плачуще выкрикнул он. – Дайте спокойно умереть с голоду!..

Смех оборвался. Никита упер подбородок в грудь и, немилосердно косолапя, устремился вдоль стены. Простынка на спине и на заднице Кляпова была почти уже насквозь проедена жадным мелкогубчатым покрытием. Дошел до угла – и канул.

Несколько секунд никто не мог выговорить ни слова.

– Слушай, дед! – повернулся наконец Василий к Сократычу. – Ну ты хоть соображай, что говоришь! Видишь же: интеллигент! Так с ним помягче надо, побережнее… А ты! Я не знаю… Меня – и то замутило, когда ты про покойников начал! Ты из нас-то могильных червей – не надо, не делай… Обидно, знаешь…

Он засопел и хмуро глянул на золотистый выступ, за которым скрылся Никита.

– Догнать? – предложил Ромка.

– Да ладно… – буркнул Василий. – Все равно он сейчас ничего слушать не будет… Сколько он уже голодает? Часа три? Вот пусть пару деньков помается, а там посмотрим…

– Н-да… – печально молвил Сократыч. – Конечно, Василий, вы правы… И, главное, убежал-то зря! Ни к черту ведь версия-то! – Хрупкая старческая ладошка взмыла в направлении гряды довольно мелких глыб. – Не может же у них быть, в самом деле, такой детской смертности…

Бочком подобрался взъерошенный Телескоп, о котором в пылу разговора забыли напрочь, и первым делом стянул из сетки тюбик. Все это время он ошивался поблизости, сердито чирикая и выжидая, когда наконец Никита уйдет. Вот дождался…

– И вообще, – расстроенно сказал Василий. – Даже если статуи… Чего их ломать, спрашивается?

– Бракованные, – предположил Ромка.

– Хм… – задумчиво молвил Сократыч, как бы машинально извлекая капсулу из авоськи. – Вы полагаете?.. А ведь вполне вероятно. Помните, когда-то в продажу поступали бракованные стаканы из напряженного стекла? Чуть дотронешься – стакан вдребезги… Так что, знаете, Рома… Весьма, весьма возможно, что так называемая напряженка в камушках – это тот же брак… И, обратите внимание, как сразу увязываются все концы с концами! Брак – стало быть, надо уничтожить. Произведение искусства – стало быть, уничтожать нельзя. Единственный выход: пригласить существо без моральных запретов, и оно мигом все расколотит, даже не задумываясь… Хотя… При их технологическом уровне – и такой процент брака?..

Сократыч с задумчивым видом отбросил оболочку. Василий вздохнул и тоже взял капсулу. Ромка подтянул сетку поближе и долго ворошил тюбики пальцем, выбирая нечто особенное.

Из-за противоположной опоры, воинственно размахивая пластиковым мешком, вылетела растрепанная деловитая Клавка. В мешке погромыхивало что-то железное. Поравнявшись с закусывающими, правдоискательница вдруг остолбенела и уставилась на них в злобном изумлении.