Это у меня в крови (ЛП)

Здесь собралось около сотни людей. За пюпитром впереди зала стоял Сильвио Фриман, которого мы застали на середине представления оратора.

– Доктор Элизабет Бержерон расскажет о полезных свойствах какао.

Доктор Бержерон была бледной, худощавой женщиной с высоким голосом. Она носила «вареную» юбку до лодыжек.

– Я доктор, – начала она. – Именно с этой позиции я и буду сегодня говорить. – В ее лекциях рассматривалось то же самое, что рассказал мне Тео в Чьяпасе. Я посмотрела на Вина и заметила, что он заскучал. Казалось, он не здесь.

– Так почему, – заключила она, – натуральное какао, богатое микроэлементами, стало нелегальным? Наше правительство разрешает торговлю многих вещей, совершенно токсичных. Мы должны руководствоваться здравым смыслом, а деньги не должны определять, что нам потреблять.

Сторонники «Какао сегодня» меня не впечатлили. Они неорганизованы, и как мне представляется, их главный план включает в себя митинги перед правительственными зданиями и раздачу листовок.

На обратном пути Вин заговорил о следующем годе.

– Я тут подумал, что хочу поступить на медицинский, – сказал он.

– Медицинский? – Прежде об этом я не слышала. – А что насчет твоей группы? Ты так талантлив!

– Анни, мне не нравится говорить это, но я всего лишь на уровне. – Он смущенно на меня посмотрел. – У группы еще нет названия, и если бы ты была рядом, то знала бы, что в этом году мы почти не играли. Во-первых, потому что мне было больно, во-вторых, меня ничего не интересовало. И, ну, большинство парней из группы не улучшили ее жизнь. Я, впрочем, тоже. Не хочу делать то же, что и отец, но хочу помочь людям. Та доктор на митинге. Я смотрел на нее и думал, как здорово это сделать.

– Что именно сделать?

– Помочь людям уменьшить невежество о собственном здоровье. – Он помолчал. – Плюс если я останусь с тобой, мои медицинские навыки очень пригодятся. Всех вокруг тебя ранят.

«Если»...

Когда автобус притормозил у светофора, я искоса посмотрела на Вина. Уличные огни частично осветили его лицо, видеть которое я привыкла.

В наш разговор вмешалась Дейзи Гоголь, следовавшая за нами целую ночь.

– Я думала, что стану певицей, но так рада владению Крав-Мага.

– Спасибо за поддержку, Дейзи, – ответил Вин. – Что же тогда делать защитникам какао? – спросил он у меня.

– Думаю, мыслят они не масштабно. Им нужен юрист. И много денег. Стояние перед зданием суда с грязными волосами и листовками погоду не сделает. Они нуждаются в рекламе. Для начала им нужно убедить общественность, что они заслуживают шоколад и ничего плохого в нем нет.

– Аня, знаешь, я поддерживаю тебя, но разве в мире нет больших проблем, чем шоколад? – спросил Вин.

– Не уверена, Вин. Если эта проблема не велика, не значит же, что рассматривать ее не стоит. Мелкие несправедливости скрывают крупные.

–Это твой отец так говорил?

Нет, отвечала я ему. Это моя собственная мудрость, основанная на опыте.

***

В воскресенье после церкви я отправилась поговорить с Толстым в Бассейн. Его живот надулся, глаза покраснели. Я забеспокоилась, не отравили ли его.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – поинтересовалась я.

– На твой взгляд, выгляжу я плохо? – Он хихикнул и похлопал по пузу. – Я из тех, кто ест на эмоциях.

Я спросила, что именно его беспокоило.

Он покачал головой.

– Не забивай свою хорошенькую головку. Ночами работаю в баре, а днями – здесь. Просто скажу, что по некоторым причинам ребята в моем положении живут недолго.

Толстый перемежал высказывания смешком, подразумевая под ними шутку. Я напомнила, что мой отец был тем самым «парнем в его положении».

– Я не хотел выказать неуважение, Анни. Так что там у тебя на уме?

– У меня есть предложение, – сказала я. – Бизнес-предложение.

Толстый кивнул.

– Я навострил уши, ребенок.

Я глубоко вдохнула.

– Ты слышал о целебном какао?

Толстый медленно кивнул.

– Да, наверное.

Я пересказала почерпнутое мной из бесед с мистеров Делакруа и человеком с рынка.

– Так вот какова твоя большая затея? – спросил Толстый.

Я глубоко вдохнула. Я не хотела признаваться себе, как эта идея пришла мне в голову. Перед тем как огреть меня по голове, София Биттер назвала меня «дочерью полицеской и преступника», воюющей самой с собой. С ее стороны было жестоко так сказать, но в то же время и честно. Я чувствовала это в каждом своем порыве и невероятно устала так жить. Эта идея – мой способ положить конец войне.

– Ага, я подумала, что вместо торговли шоколадом Баланчина на черном рынке мы могли бы открыть аптеку с целебным какао. – Я взглянула на Толстого, чтобы узнать его мысли по этому поводу, но его лицо было пустым. – И наконец даже целую сеть, – продолжала я. – Все будет без обмана. Мы наймем врачей подписывать рецепты. И диетологов – придумывать нам составы. Использовать будем только шоколад Баланчина, конечно. Нам будет нужно чистое какао, но я знаю, откуда его импортировать. Если аптеки станут пользоваться успехом, может, мы пройдем долгий путь к смене общественного мнения и убедим законодателей, что шоколад не должен быть вне закона. – Я бросила на Толстого еще один взгляд. Он слегка кивал. – Я пришла к тебе по той причине, что ты знаешь все о ресторанном бизнесе и, разумеется, потому что ты глава семьи.

Толстый посмотрел на меня.

– Ты хороший ребенок, Анни. И всегда им была. Могу сказать, ты чертовски много обдумывала на эту идею. И она наверняка интересна. Я рад, что ты пришла ко мне. Но должен признать, это никогда не сработает с семьей по другую сторону баррикад.

Я еще не готова отпустить синицу из рук.

– Почему не сработает?

– Все очень просто, Анни. Техника «Шоколада Баланчина» создана для обслуживания рынка, где шоколад нелегален. Если шоколад становится легальным или распространенным способом борьбы против запрета – а-ля медицинская аптека, как ты и предлагаешь – «Шоколад Баланчина» вылетит из бизнеса. Мы существуем обслуживать черный рынок, Аня. Вот что я знаю из опыта управления рестораном, если тебе хочется назвать это так, что такой бизнес выживает только в условиях незаконности. Шоколад легален, Толстый снят с поста. Может, в один прекрасный день шоколад снова будет законен, но откровенно говоря, я надеюсь, что только после моей смерти.

Я ничего не ответила.

Толстый смотрел на меня грустными глазами.

– Когда я был ребенком, моя дряхленькая ба читала мне истории о вампирах. Ты знаешь, кто они такие, Аня?

– Вроде да. Не уверена.

– Они сверхлюди, пьющие человеческую кровь. Знаю, это бессмысленно, но бабушка Ольга была на них помешана. Так вот, я помню одну историйку о вампирах. Наверное, по той причине, что она длинная. Человеческая девчонка влюбляется в вампира, он тоже любит ее, но вроде как слишком хочет убить. Это продолжалось довольно долго. Ты не поверишь как долго! Поцелует он ее или убьет? Закончилось все поцелуями – не представляешь, сколькими! Но в конечном итоге он убивает ее, обращает в вампира, – тут я его перебила.

– К чему ты клонишь, Толстый?

– К тому, что вампиры есть вампиры. Мы, Баланчины – вампиры, Анни. И всегда ими будем. Мы живем в ночи. Во тьме.

– Нет, я не соглашусь. Фабрика Баланчиных существовала и до запрета шоколада. Папа не всегда был преступником. Он был честным бизнесменом, имел дело с помехами. – Я покачала головой. – Этот путь лучший.

– Ты молода. Опасно так считать, – сказал Толстый. Он протянул через весь стол руку. – Приходи ко мне с другой большой придумкой, ребенок.

Я вышла из Бассейна и отправилась домой. Это была долгая прогулка мимо Троицы и через парк. Парк не изменился со времени моей последней прогулки – все такой же усохший и захудаленький. Я почти добежала до конца газона и чуть не врезалась в южную стену «Маленького Египта», как мне послышался детский крик. Она стояла за разрисованным граффити бронзовым медведем. Обуви на ней не было, а из одежды только футболка. Я подошла к ней.