Апокалиптическая фантастика

Кристофер отвернулся, притворившись, что любуется отражением заката в лужах, и с трудом сдержал слезы. Осталось две минуты. Когда он решил, что сможет говорить без дрожи в голосе, он сказал:

— Слушай, а давай возьмем кофе с собой, посидим возле обсерватории, полюбуемся на закат.

Она пожала плечами:

— Хорошо.

Когда они шли по улице, он поддался внезапному порыву и взял ее за руку. Она искоса взглянула на него, но руку не отняла. Ладонь у нее оказалась прохладной, а пальцы в его руке — удивительно маленькими. И он решил, что вполне достаточно просто идти с ней по улице и держать ее за руку в последний вечер мира. Он не этого хотел — ему хотелось прижать ее к себе, прожить с ней всю жизнь, разделить все ее секреты и радости. Но достаточно и держать ее за руку. Ведь это обещание. Обещание того, что случится когда-нибудь, но теперь уже не наступит никогда. И держать ее за руку — вполне достаточно на всю оставшуюся жизнь.

На востоке в небе появилось темно-красное свечение, медленно ползущее вверх и подсвечивающее сзади низкие облака над горизонтом.

— Смотри, — сказал он.

Она обернулась и замерла. В ее глазах ярко блестели отсветы.

— Какая красота! — сказала она. — Никогда не видела такого заката. Что это?

Свечение уже растянулось от горизонта до горизонта, а на востоке стало сине-фиолетовым и ярче солнца.

— Это конец света, — сказал он.

А потом говорить стало нечего.

ПОСЛЕ АРМАГЕДДОНА

УИЛЬЯМ БАРТОН

Моменты инерции

«В следующем произведении мы переходим от пред- к постапокалипсису, повествование проводит нас сквозь катастрофу и дальше, за ее пределы.

Уильям Бартон был инженером, специализировавшимся на военных технологиях, и некоторое время занимался обслуживанием американских ядерных подводных лодок. В настоящее время Бартон является писателем-фрилансером и разработчиком программного обеспечения. В 1970-х годах он опубликовал пару научно-фантастических романов, однако всерьез занялся творчеством в 1990-х. С тех пор Бартон выпустил много сложных, мощных работ: дюжину романов и около пятидесяти рассказов.

О представленном ниже произведении автор говорит так: „Моменты инерции“ задумывались как роман, который, по мере развития, оказался некоммерческим. Тогда я разбил его на серию рассказов и повестей и опубликовал в разных изданиях, от „North Carolina Literary Review“ до „Asimov’s Science Fiction“. В конце концов эта история даже вылилась в статью о том, что делать с романом, который не удается продать, для „Writer’s Digest“ — „Не трать, и не будешь нуждаться!“ Бартон также считает это произведение настолько апокалиптическим, насколько возможно»!

Стало быть, все кончено. Остается только кричать.

Я сидел вместе со всеми в аудитории Национального Редута, глядя, как все кончается на большом экране, лишенном бытия и заполоненном воспоминаниями.

Господи.

Жизнь была паршивой, но это была жизнь, пусть и грустная, а жизнь продолжается, какой бы вы ее ни считали. А потом открыли Конус — конус аннигиляции — вроде нелепой модернизации старого доброго облака Хойла. [57] Дальше — затмение Солнца, снег, оледенение, потоп…

Рядом со мной, словно прочитав мои мысли, вздрогнула Мэриэнн, державшая меня за руку. Склонившись так близко, что я уловил в ее дыхании съеденную на завтрак грудинку, она шепнула:

— Мы…

Поздно.

На большом экране вдруг загорелось бледно-розовое Солнце, усеянное остывшими выбросами и черными пятнами, — точь-в-точь как красный гигант на иллюстрации Чесли Бонстелла Антарес [58].

Внезапное затемнение.

Голубая вспышка.

Изображение Солнца как будто свернулось вокруг себя и резко дернулось.

Оно сжалось в ослепительную точку. Потом экран залило сверкающее серебро, и кто-то даже вскрикнул: «Ух ты!» — словно любовался каким-нибудь фейерверком.

Мэриэнн шепнула:

— Я чувствую себя такой бессильной.

Глядя на серебряные блестки — словно триллионы горящих оберток от жвачки летели по ветру, — я ответил:

— Мы и в самом деле бессильны.

— А что бы ты сделал, если бы мог?

Я сжал ее руку:

— Что бы ни сделал, решать надо быстро. Потом… — Я усмехнулся. — А что изменилось? Можно сходить поужинать. Вернуться домой и побуянить. — (Она улыбнулась, чуточку покраснев.) — Можно посмотреть видео. Я бы охотно прокрутил еще разок «Ганга Дин» [59]. Кэри Грант, Виктор Маклаглен… «Бил, бранил тебя я много…» Что-нибудь в этом роде.

Она обняла меня за плечи:

— И все равно, что происходит, да?

— Теперь все равно.

Не осталось ничего важнее нас с ней.

Понадобилось пятнадцать минут, чтобы шар горящего серебра раздулся до орбиты Меркурия, мгновенно превратившегося в точку серебряного света. Перед самым ударом волнового фронта он взорвался тускло-оранжевыми язычками магмы и разлетелся, как лопнувший помидор. Как не бывало.

В зале было тихо.

— Что будет, когда он дойдет сюда?

Я взглянул на часы:

— Минут через пятнадцать он достигнет Венеры. А дальше… думаю, у нас еще есть полчаса.

В ее глазах зарождалась паника.

— Ох, Скотт… — И чуть слышным шепотом она закончила: — Только не теперь.

А почему бы и нет? Разве это не в обыкновении Бога? Только вспомнить, каким коротким бывало счастье, пока Он не выдергивал коврик у тебя из-под ног. Ручаюсь, там на небесах кто-то любит лупить по задницам, оттого мы и оказываемся каждый раз лицом вниз у Него на колене.

Я встал, взял обе ее руки в свои и поднял ее на ноги:

— Нет смысла здесь оставаться.

— Куда же нам пойти? — спросила Мэриэнн. — Обратно в комнату?

Классический вариант, вполне в моем характере. Забраться в постель с женщиной моей мечты и ждать, пока падет тьма раз и навсегда. Умереть, не снимая сапог, по-солдатски. Я сказал:

— Надо надеть скафандры, Мэриэнн. Если выйти наружу, мы сможем наблюдать.

Наблюдать… Я видел, как загорелись ее глаза — только для меня.

Мы рука об руку прошли между рядами и, выйдя за дверь, почти пробежали по длинному коридору к лифту, поднимающемуся в промышленный комплекс у поверхности. Лифт уже подходил, когда я услышал голос Поли:

— Подождите! Подождите меня!

Он бежал к нам один, без Ольги, длинные пряди волос и борода развевались.

Мэриэнн нажала кнопку «стоп», улыбнулась мне:

— Вежливость не повредит. Уже не повредит.

Мы поднялись в большой воздушный шлюз и забрались в скафандры, имея в запасе несколько минут. Здесь уже собралось удивительно много народу, и подходили еще люди. Я подумал о команде МКС [60]. Вот и говорите о теплых местах! Они уйдут последними. Когда мы с Мэриэнн и Поли садились в тележку, меня хлопнул по плечу Джонас.

— Куда едем?

— А, только до склона горы, — отозвался он. — Помнишь, откуда мы смотрели посадку?

Кто-то нажал кнопку спуска давления, и воздух, выходя, зашипел, наши костюмы немного раздулись, потом все прошло, и пол завибрировал, когда дверь сдвинулась вверх.

— Господи!

Это сказал Джонас, а не я.

Я прошептал:

— Мэриэнн…

Она обернулась ко мне: лицо залито серебристым сиянием — тележка катила вверх под ярким полуденным светом. Небо было черным, на нем сияли окружавшие нас вершины. Высоко в небе, где полагалось быть солнцу, висел огромный серебряный шар, по нему пробегали искорки, переливались волшебные огоньки.

Мэриэнн сказала:

— По крайней мере, это красиво.

Поли вскрикнул:

— Смотрите, это же луна!

Луна разбухала, горя серебром, как и все вокруг.

Шар серебряного пламени быстро рос, в перспективе казалось, будто огромный стальной мяч падает на нас с неба.