Город и город

Маленькая девочка в ветровке не по размеру и в подрезанных джинсах, к которой я подошёл, посмотрела на меня скептически. Я показал ей банкноту в пять динаров и запечатанный конверт.

— Видишь вон то? Ворота видишь?

Она кивнула, настороженная. Помимо всего прочего, эти дети при случае выступали в роли курьеров.

— Откуда вы? — спросила она.

— Из Парижа, — сказал я. — Только это секрет. Никому не говори. У меня для тебя есть работёнка. Как думаешь, сможешь ты уговорить тех охранников позвать к тебе кое-кого?

Она кивнула.

— Я назову тебе имя, я хочу, чтобы ты пошла туда и нашла человека с таким именем, только этого человека, и чтобы ты вручила ему это послание.

Либо она была честной, либо сообразила, умница этакая, что оттуда, где я стоял, мне виден почти весь её путь к воротам Бол-Йеана. Она его доставила. Она ныряла в толпы и выныривала из них, крошечная и быстрая — чем быстрее будет выполнено это прибыльное задание, тем быстрее она сможет получить другое. Легко понять, почему у неё и других беспризорных детей появилось прозвище «рабочих мышек».

Через несколько минут после того, как она достигла ворот, появился некий человек с опущенной головой и поднятым воротником, он скованной, но быстрой походкой стал удаляться от раскопок. В одиночку, как и ожидалось. Хотя он был далеко, я точно знал, что это Айкам Цуех.

Я делал такое раньше. Я мог держать его в поле зрения, но в городе, которого я не знал, это трудно, потому что одновременно приходится обеспечивать собственную невидимость. Он облегчил мне задачу, ни разу не оглянувшись и всегда, кроме пары мест, выбирая самые большие, заполненные народом и заштрихованные дороги, что, по моему предположению, было самым прямым маршрутом.

Сложный момент наступил, когда он сел в автобус. Я устроился неподалёку от него и мог прятаться за свою газету. Когда у меня зазвонил телефон, я вздрогнул, но такое в автобусе случалось не в первый раз, так что Айкам на меня не взглянул. Звонил Дхатт. Я отклонил вызов и выключил звонок.

Цуех сошёл и привёл меня к лежащей на отшибе сплошной зоне уль-комских жилищных массивов, за Бишам-Ко, очень далеко от центра. Здесь не было ни красивых кручёных башен, ни культовых газовых комнат. Бетонные дома между обширными кучами мусора не пустовали, но были полны шума и людей. Похоже на беднейшие жилые массивы Бещеля, только ещё беднее, со звуковым сопровождением на другом языке, с детьми и карманниками в другой одежде. Только когда Цуех вошёл в одну из промокших высоток и стал подниматься, пришлось мне проявить настоящую осторожность, ступая бесшумно, как только можно, по бетонной лестнице мимо граффити и экскрементов животных. Я слышал, как он поспешает впереди, наконец останавливается и тихонько стучит в дверь. Я замедлил шаг.

— Это я, — послышался его голос. — Я здесь, это я.

Отвечающий голос был полон тревоги, хотя это впечатление, возможно, возникло потому, что тревоги я и ожидал. Я продолжал красться за ним. Жалел, что у меня нет при себе моего пистолета.

— Ты же звала меня, — сказал Цуех. — Сама написала. Впусти меня. В чём дело?

Дверь легонько скрипнула, и зашептал второй голос, но лишь немного громче, чем раньше. Теперь меня от них отделяла только покрытая пятнами колонна. Я затаил дыхание.

— Но ведь ты писала…

Дверь открылась шире, и я, услышав, что Айкам шагнул вперёд, обогнул колонну и быстро двинулся по маленькой площадке. У него не было времени заметить меня или повернуться. Я сильно толкнул его, и он влетел в приоткрытую дверь, распахнув её настежь, кого-то за ней оттеснил, упал и растянулся на полу в коридоре. Я услышал крик, но уже проследовал через порог и захлопнул за собой дверь. Стал возле неё, блокируя выход и глядя вдоль мрачного коридора между комнатами, на полу которого хрипел и пытался встать Цуех, на кричащую молодую женщину, которая пятилась в ужасе.

Я приложил палец к губам, и она мало-помалу смолкла — конечно, по совпадению: у неё просто кончился воздух в лёгких.

— Нет, Айкам, — сказал я. — Ничего она не писала. То послание было не от неё.

— Айкам, — пролепетала она, всхлипывая.

— Перестаньте, — сказал я, снова прикладывая палец к губам. — Я не собираюсь причинять вам зло, я здесь не затем, чтобы вам навредить, но мы оба знаем, что есть другие, которые этого хотят. Я же хочу помочь вам, Иоланда.

Она снова заплакала, и я не мог определить, что было тому причиной: страх или облегчение.

Глава 19

Айкам поднялся на ноги и попытался напасть на меня. Он был мускулист и держал руки так, словно обучался боксу, но если это правда, то он не был хорошим учеником. Я поставил ему подножку и толкнул его лицом вниз на запятнанный ковёр, скрутив ему руки за спиной. Иоланда выкрикивала его имя. Он привстал, несмотря даже на то, что я его оседлал, поэтому мне пришлось снова ткнуть его лицом в пол, постаравшись, чтобы у него пошла носом кровь. Я оставался между ними обоими и дверью.

— Достаточно, — сказал я. — Готов успокоиться? Я пришёл не затем, чтобы причинять ей боль.

Сила на силу, он в конце концов одолел бы меня, если бы я не сломал ему руку. Ни то, ни другое желательным не было. Я перехватил взгляд девушки, следившей, как он ёрзает.

— Иоланда, успокойтесь. — Я перешёл на английский ради лжи. — У меня пистолет — не думаете ли вы, что я выстрелил бы, если бы хотел причинить вам вред?

– ’Кам, — сказала она наконец, и он почти сразу затих.

Она смотрела на меня, вжавшись в стену в конце коридора.

— Пустите руку, больно, — сказал Айкам из-под меня.

— Жаль это слышать. Если я отпущу его, он будет хорошо себя вести? — Это я снова сказал ей по-английски. — Я здесь, чтобы помочь вам. Знаю, вы боитесь. Вы слышите меня, Айкам?

Переходить с одного иностранного языка на другой при таком обилии адреналина было ничуть не сложно.

— Если я дам вам встать, вы присмотрите за Иоландой?

Он и не подумал стереть кровь, капавшую из носа. Нянча руку, он, будучи не в состоянии успокоительно обнять Иоланду, беспокойно топтался около неё. Наконец он встал между ней и мной. Она смотрела на меня из-за его спины с настороженностью, но не с ужасом.

— Что вам надо? — спросила она.

— Я понимаю, что вы испуганы. Я не из уль-комской милицьи — им я доверяю не больше вашего. И не собираюсь их вызывать. Позвольте мне вам помочь.

В комнате, называемой ею гостиной, Иоланда Родригез съёжилась в старом кресле, которое они, вероятно, притащили из заброшенной квартиры в той же высотке. Там имелось несколько таких предметов меблировки, по-разному сломанных, но чистых. Окна выходили во двор, из которого доносились крики уль-комских мальчишек, игравших в грубую доморощенную версию регби. Самих их через побелённые стёкла видно не было.

Книги и другие вещи лежали в коробках, расставленных по всей комнате. Дешёвый ноутбук, дешёвый струйный принтер. Хотя электричества, насколько я мог судить, там не было. На стенах не висело никаких плакатов. Дверь в комнату была открыта. Я стоял, прислонившись к ней и глядя на две фотографии на полу: на одной был изображён Айкам, на другой, в лучшей рамке, — Иоланда и Махалия, улыбающиеся за коктейлями.

Иоланда встала, снова села. Она избегала смотреть мне в глаза. Не пыталась скрыть страха, который не утихал, хотя я уже не был его непосредственной причиной. Боялась показать растущую надежду или дать ей чрезмерную волю. Выражение, воцарившееся на её лице, я не раз видел раньше. Люди нередко жаждут освобождения.

— Айкам хорошо потрудился, — сказал я, опять по-английски.

Айкам, хоть и не понимал этого языка, перевести не просил. Он стоял возле кресла Иоланды и смотрел на меня.

— Вы поручили ему попытаться выяснить, как выбраться из Уль-Комы, не попадая на радар. Удалось?

— Как вы узнали, что я здесь?

— Ваш парень делал именно то, что вы ему велели. Пытался выяснить, что происходит. С чего бы ему заботиться о Махалии Джири? Они никогда друг с другом не разговаривали. А вот о вас он печётся. Так что когда он, выполняя ваше поручение, расспрашивал о ней, это выглядело странно. Наводило на мысли. Зачем он это делает? Это ведь вы, вы о ней волновались, и вы же волнуетесь о себе самой.