Починить Гановера

Детская голова на камне. Тело, превратившееся в красную тень. Город в развалинах. Мужчина с оторванными конечностями. Везде одно и то же.

К тому времени, как я добрался до императора, получил его благословение и меч в награду, мне было нечего ответить. Я был молчаливее любого пленника. Покорным орудием. А когда вернулся, когда понял, что едва способен выносить самого себя, нашел способ сбежать из своей клетки.

Только чтобы меня выбросило на берег. На другом конце света.

Выбравшись из волн, а потом из песка, промокший до костей, полумертвый, я смотрю на них снизу вверх, в неярком утреннем свете, заслонившись рукой от первых лучей солнца, и гадаю: меня сейчас то ли убьют, то ли бросят обратно в море.

Леди Солт мрачна, слоено в чем-то сомневается. Но широкое лицо Блейка расплывается в улыбке.

— Добро пожаловать, незнакомец, — произносит он и протягивает руку.

Я с облегчением пожимаю ее. В этот момент нет ни Гановера ни боли, ни печали. Только крепкое пожатие. Только рука поднимающая меня с песка

Они приходят на рассвете, гораздо быстрее, чем я предполагал: десять золотистых воздушных кораблей. Гул их пропеллеров перекрывает шум прибоя. Из-за решетки я наблюдаю их смертоносное, прекрасное приближение на фоне свинцово-серого неба и темно-синих волн. Все так, словно ко мне возвращаются мои дети. Если они не наделены милосердием, то лишь потому, что я ни разу не подумал о милосердии, когда создавал для них корпус, гондолу, топливо и шестерни.

Несколько часов спустя я сижу в главной каюте воздушного корабля «Вечный триумф». Каюта обставлена столами и стульями красного дерева. Блюдо с фруктами на возвышении. Телескоп на треножнике. Глобус. Запах нюхательного табака. Мы сидим у окна: леди Солт и я.

За нашими спинами слегка поднимаются и опускаются прямоугольные окна, за которыми проплывают скалы, холмы и небо. Я не смотрю вниз.

Капитан Эванс пытается поддерживать с нами светскую беседу. Ему пятьдесят. Тощий как палка. Глаза полуприкрыты веками, что придает ему скорбный вид. Я не совсем понимаю, что он говорит: не могу сосредоточиться. Я как будто окоченел. Ощущение такое, словно я нахожусь совсем не здесь.

Блейк настаивал на битве, в которой невозможно победить. Его поддержали почти все. Стоя у окна, я наблюдал, как сначала появились бомбы, а потом — войска. Не видел, но слышал, как умирал Блейк. Он проклинал их. Вопил непристойности. Его уход был нелегким. Подстреленный в ногу Шайвер со стонами уполз. Не знаю, удалось ли ему спастись.

Я вынуждал себя слушать.

У них был приказ брать меня живым. Приказ они выполнили. Нашли леди Солт с мясницким ножом в руках, но отвели на корабль, когда я сказал капитану, что не буду сопротивляться и сделаю все, как велено, если ей подарят жизнь.

Ее присутствие в каюте кажется чем-то неожиданным и ужасающим. Что она может испытывать? Думает ли, что я мог бы спасти Блейка, но не захотел?

Ее глаза сухи.

Она смотрит вперед.

В пустоту.

И не слышит, как капитан рассыпается в объяснениях, лести и угрозах.

— Ребекка, — зову я. — Ребекка.

Ответный шепот леди Солт включает в себя все, что мог ожидать главный инженер:

— Когда-нибудь я убью тебя и сбегу в море.

Я устало киваю и вновь прислушиваюсь к капитану, пытаясь понять смысл его слов.

Подо мной горит деревня. Как горят все деревни. Повсюду во времени и пространстве.