Похищение в Европу

— Что, не узнаешь?

— М-м, честно говоря… Вы — бабушка?…

— Н-да, а я-то тебя сразу узнала. Мать я ЕЕ.

От неловкости ОН даже поперхнулся.

— Ой, простите Бога ради, я просто в темноте не разглядел.

— Да ладно тебе, сама знаю как выгляжу. А ты вот все такой же… Консервируют вас там, что ли…

Она принялась было распаковывать рюкзак, но смутилась и взглянула вопрошающе: мол, кому это? ОН снова поперхнулся и бросился разбирать вещи. Пока старушка охала да ахала, ОН оглядел комнату и ошеломленно сглотнул — нет, такую нищету он не ожидал увидеть. Старушка, почувствовав его замешательство, язвительно-грустно заметила:

— Да уж, милый, обеднели… А ты что думал? Я одна, помочь некому, друзья все поразбегались, носу не кажут, ты вот в какие веки заглянул…

Она ворчала, но все добродушнее — по мере доставания вещей и ему казалось, что он действительно лишь по дурости и черствости своей не заглядывал все эти долгие годы. Опомнившись, он спросил:

— А где же…

— В спальне, где ей еще быть. Депрессует, — пояснила старушка, все более увлекаясь разглядыванием этикеток и упаковок.

Потрескивающий фитилек безуспешно пытался выбросить ночь за дверь. Было затхло, пахло старыми духами, фармакопеей, отчаянием. На продавленной, шатающейся кровати кто-то свернулся в клубок, лицом к стене и старался делать все, чтобы его не заметили и побыстрее ушли. Подъерзав к кровати на коленях и склонившись над телом, ОН еле слышно прошептал:

— Милая, любимая, не бойся — это просто я приеxал.

И, сглатывая слезы, выскочил на кухню — за переносной лампой, которую принес с собой. При ярком свете комната выглядела еще более убого, но с намеком на былое благополучие. Стиль сохранился, но блеск был безвозвратно утрачен.

ОНА села на кровати и ОН, успевший внутренне подготовиться, с трудом подавил восклицание. ОНА похудела так, что казалась высохшей, скулы еще резче натягивали пергаментно-желтую кожу; какие-то посеревшие волосы были собраны в ненавидимый им кукиш. Не поднимая глаз, ОНА пыталась спрятать под одеялом руки с обкусанными ногтями… И лишь когда молчание затянулось до невыносимости, ОНА посмотрела на НЕГО, глаза были не испуганные, не больные, даже не усталые, скорее — опустошенные — ни искорок, ни чертиков — и едва слышно сказала:

— Здравствуй…

… ОН сразу засуетился и начал убеждать мать, что ЕЕ просто необходимо прямо сейчас забирать в гостиницу. Женщины сопротивлялись вяло и недолго. Оставив подарки старушке, ОН собрал самое необходимое, вручил прибежавшему на свист коротышке, а сам взял ЕЕ на руки и медленно пошел к «драбадану». За всю дорогу они не сказали друг другу ни одного слова.

Читавший в холле детектив Островитянин принял живейшее участие: заказал в ресторане ужин в номер, добился от портье, чтобы включили горячую воду, расплатился с водителем, в общем, руководил вполне толково. Он вообще питал страсть к такого рода романтическим приключениям. Распорядившись обо всем, он почувствовал, что его долг выполнен и снова уселся читать детектив и дымить трубкой.

Ванна наполнилась, ароматическая пена наводила на мысль о неком тропическом побережье. Не обращая внимання на ее слабые просьбы, ОН отнес ЕЕ в ванную, приговаривая что-то невразумительно-ласковое, как ребенку, раздел ее, окунул и начал мыть, негромко намыливая. ЕЕ смущение не беспокоило ЕГО. Впрочем, вскоре ОН вышел, оставив ЕЕ нежиться в ванне, и зашел лишь чтобы занести распакованную из чемодана одежду.

Когда посвежевшая, с легким румянцем, явно довольная новой одеждой, ОНА вышла, стол уже был накрыт, ОН почти не ел и лишь время от времени подкладывал ЕЙ. Как он и предполагал, поев, она почти сразу заснула, сидя, с открытыми глазами. ОН осторожно перенес ее на кровать, где уже было постелено, а себе приготовил диванчик. В тот момент, когда убрав со стола, ОН выключил свет, ОНА неожиданно сказала:

— Спасибо… — и снова заснула.

VIII

На следующее утро она выглядела уже лучше. "Еще одно подтверждение теории о влиянии комфорта на женщин” — подумал он, наблюдая с какой радостью она рассматривает подарки, с каким аппетитом кушает.

О прошлом говорили мало; ЕГО — ЕЙ было откуда-то известно, наверно все же за счет его писем; о себе ОНА говорила мало. Бурные романы, фантасмагорические любовники, пикники, рестораны, круизы. Потом банкротства, аресты, незаметные убийства, аборты, выкидыш… Переход совершился естественно, как весна сначала переходит в лето, а затем — в осень. ОНА ничего не забыла и ни о чем не жалела. Просто ОНА устала. И постарела. И не пыталась скрывать это. ОНА не просила ничего. ОНА была благодарна ЕМУ за все, не уточняя что именно это «все» — в прошлом, настоящем и будущем.

Разница между НЕЙ в ЕГО памяти и НЕЮ нынешней была настолько разительна, что только какие-то мелкие черточки помогали ЕМУ постоянно устанавливать непрочную связь между “тогда" и «сейчас». Вспомнил об ученике Авиценны. "Так что же, воду я любил?…" Все равно, решение было принято и отменять его ОН не собирался. Не допускающим возражений тоном ОН сообщил, что увезет ЕЕ с собой. К удивлению, ОНА согласилась легко и быстро:

— Как скажешь, так и будет…

ОН несколько обалдел от этой неожиданной кротости:

— Почему же ты не ехала, когда я раньше приглашал?!

— А ты не так просил.

Но, прежде всего, ЕЙ надо было окрепнуть, а ЕМУ заняться процедурой оформления брака. Отдавая дань традиции, ОН подъехал к матери. Старушка приняла его куда более любезно, выслушала с пониманием, все планы одобрила и лишь попросила разрешения попрощаться с дочкой. ОН пытался ее успокоить, что они уедут еще не скоро, но мать стояла на своем, объясняя это тем, что тогда она сможет переехать в Поля, где жизнь все же полегче. ОН был в душе рад, что она не захотела поехать с дочерыо, это усложнило бы и без того непростую ситуацию.

Прощались спокойно, без слез, вроде и не навсегда. Мать заметила ЕМУ:

— Ты за НЕЕ не беспокойся, ОНА теперь-то ученая-переученая-перевоспитанная… Хорошая жена будет. А ты, однако, своего добился. Вот уж никогда не ожидала. Из всех-то высокородных, один селект человеком оказался…

Благословив подобным образом, она бодро вскинула на плечи рюкзачок с пожитками и бодро заковыляла по перелопаченной траншее улицы. ОН снова недоумевал, все разрешилось слишком легко. ОН рассчитывал, что все будет даваться куда большей кровью. Депрессия и апатия были вызваны элементарным недоеданием и обнищанием, сопротивления матери, которого так боялся, не было вообще; да и ОНА сама относилась очень тепло. ОН такого не ожидал, привыкнув к постоянной безответности н невостребованности своих чувств.

В местной БиРКе (Брачной и Разводной Конторе) за аналогичные портреты Отцов Основателей бледная от недоедания и близящегося климакса служащая мгновенно оформила все документы и, искательно поглядывая, предложила сверх программы стриптиз с массажем. Дополнительный портрет избавил ЕГО от этой неожиданной напасти. Теперь ОН стал обладателем внушительного вида скрижали, на которой было вырублено топором, что: "согласно Незыблемым Законам Бессмертной Орбо-Нова, волею населяющих ее народов, а также умозаключению Всемудрейшего Управления всемилостиво признается брак такого-то с такой-то.” Печать и подпись были вырезаны традиционно неразборчиво. Это было уже что-то — можно отправляться в Бюро по выпуску.

Выходя из гостиницы, ОН столкнулся с Островитянином, помогавшим коротышке грузить на «драбадан» два тяжеленных сундука. Из стеклянных окошек сундуков выглядывали хорошенькие девичьи личики. Смущенно пощипывая бородку, Островитянин сообщил, что он приобрел, нет — скорее выкупил этих красоток у давешнего туземца. На таможне, в Потрошилке уже все обговорено и в декларации будет записано: "восковые фигуры", так что осложнений не предвидится. ОН поздравил островитянина с приобретением. Тот, выбивая трубку о каблук, поздравил с женитьбой и, уже садясь в экипаж, заметил: