Мёртвая зона

– Спасена! – доносился настойчивый голос матери. – Спаситель! Спасена! Спаситель!

Джонни пытался сказать, что не может дать им ни исцеления, ни спасения, но прежде чем он успел произнести хоть слово, первый взял его за плечи и встряхнул.

Джонни действительно трясли. Он открыл глаза: его будил Вейзак. Салон машины заливал яркий оранжевый свет, искажая доброе лицо доктора. Джонни решил, что все еще спит и кошмар продолжается, но тут заметил, что источник света – фонари на стоянке. Судя по всему, их заменили, пока он лежал в коме. Теперь они излучали не холодный белый свет, а непонятный оранжевый, ложившийся на кожу как краска.

– Где мы? – спросил он, с трудом ворочая языком.

– Около больницы, – ответил Сэм. – Камберлендской больницы общего профиля.

– Понятно. Хорошо.

Он выпрямился на сиденье. Перед глазами еще мелькали обрывки сна.

– Вы готовы пойти? – спросил Вейзак.

– Да.

Они шли по стоянке под стрекотание летних сверчков. В темноте кружились светлячки. Все мысли Джонни занимала мать, однако он все же заметил чарующую прелесть ночи и нежное прикосновение легкого ветерка. Его радовал здоровый воздух, словно наполнявший силой. При сложившихся обстоятельствах это ощущение казалось почти кощунственным, но именно «почти», и оно не отпускало его.

2

Эрб шел по коридору им навстречу, и Джонни заметил, что отец в старых брюках, ботинках на босу ногу и пижамной куртке. Это свидетельствовало о том, что все произошло неожиданно, и сказало больше, чем Джонни хотелось знать.

– Сынок! – Эрб пытался что-то добавить, но не смог. Он весь как-то съежился и казался меньше ростом. Джонни обнял отца, и тот заплакал, уткнувшись ему в плечо.

– Пап, не надо. Все хорошо, пап, все в порядке.

Отец обнял Джонни и никак не мог успокоиться. Вейзак отвернулся и разглядывал невыразительные акварели местных художников, развешанные по стенам.

Эрб вытер глаза.

– Видишь, так и приехал в пижаме. До «скорой» было время переодеться, но я об этом даже не подумал. Наверное, совсем выжил из ума.

– Нет, пап, не выжил.

– Ладно… – Эрб пожал плечами. – Тебя привез доктор? Очень любезно с вашей стороны, доктор Вейзак.

– Ерунда.

Джонни и Эрб прошли в маленькую приемную и сели.

– Пап, она…

– Угасает, – ответил Эрб. – Она в сознании, но угасает. Спрашивала про тебя, Джонни. Мне кажется, ее держит только то, что она хочет дождаться тебя.

– Это я виноват, – сказал Джонни. – Это все из-за ме…

Он умолк, почувствовав резкую боль, и изумленно уставился на отца – тот схватил его за ухо и вывернул. А за минуту до этого плакал у него на груди! Отец прибегал к этому, наказывая Джонни за самые серьезные проступки. Джонни вспомнил, что последний раз отец драл его за уши, когда ему было лет тринадцать. Он залез в их старенький «рэмблер» и случайно нажал на сцепление. Машина покатилась под горку и врезалась в сарай за домом.

– Никогда не смей так говорить! – воскликнул Эрб.

– Пап, ты что?!

Эрб отпустил ухо сына, и уголки его губ тронула улыбка.

– Забыл, наверное, как тебя драли за уши? И решил, что я тоже? И не надейся, Джонни!

Джонни все так же изумленно смотрел на отца.

– Не смей винить себя!

– Но она же смотрела этот чертов телевизор…

– Да, новости. Она пришла в исступленное возбуждение… а потом вдруг оказалась на полу и стала хватать воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. – Эрб наклонился поближе к сыну. – Врач, конечно, ничего толком не говорит, но спросил у меня насчет «героических усилий». Я не стал ему ничего рассказывать. Она, по-своему, сама совершила грех – вообразила, что знает замысел Божий. Поэтому не смей винить себя за ее ошибку. – В глазах Эрба снова заблестели слезы. – Бог – свидетель: я любил ее всю жизнь, но в последние годы мне было ох как непросто. Может, оно и к лучшему.

– Я могу увидеть ее?

– Да, она в конце коридора, тридцать пятая палата. Тебя там ждут, и она тоже. И вот еще что, Джонни. Соглашайся со всем, что она скажет, и ни в чем не перечь. Не дай… умереть ей с мыслью, что все было напрасно.

– Конечно. Ты со мной?

– Не сейчас. Позже.

Джонни кивнул и направился по коридору. На ночь свет приглушили, и сейчас короткое мгновение мягкой и ласковой ночи казалось далеким прошлым, а приснившийся кошмар – очень близким.

Палата 35. На маленькой карточке, пришпиленной к двери, значилось: «Вера Хелен Смит». А он знал, что ее второе имя Хелен? Наверное, хотя точно припомнить не мог. Но зато помнил другое. Как жарким летним днем они гуляли по пляжу «Оулд Орчад», и мать, веселая и радостная, принесла ему мороженое, обернув его носовым платком. Как он с отцом и матерью играл в карты на спички. Потом, когда религия стала занимать в жизни Веры все больше места, она запретила держать карты в доме даже для криббиджа. Джонни помнил, как однажды его ужалила пчела, и он прибежал к ней, ревя во все горло, а она поцеловала опухшее место, вытащила пинцетом жало и обмотала ранку бинтом, смоченным в питьевой соде.

Джонни толкнул дверь и вошел. Увидев на кровати какую-то бесформенную фигуру, подумал: Совсем как я после аварии.

Медсестра считала Вере пульс и обернулась, услышав, как он входит. Приглушенный свет из коридора скользнул по линзам очков.

– Вы сын миссис Смит?

– Да.

– Джонни? – послышался безжизненный надтреснутый голос. У Джонни мурашки поползли по телу. Он подошел ближе. Левая часть ее лица была перекошена и напоминала ухмыляющуюся маску, а рука, лежавшая на одеяле, – клешню.

Инсульт, подумал он. Старики называют это ударом. Да. Именно так она и выглядит. Будто перенесла страшный удар.

– Это ты, Джон?

– Это я, мама.

– Джонни? Это ты?

– Да, мам.

Он подошел еще ближе и заставил себя взять ее скрюченную руку.

– Мне нужен мой Джонни, – жалобно произнесла Вера.

Медсестра бросила на него сочувственный взгляд, и он ощутил неприязнь к ней.

– Вы не оставите нас одних? – попросил он.

– Я не должна уходить, пока…

– Это моя мать! И я хочу побыть с ней наедине! Это что – запрещено?

– Нет, но…

– Отец, принеси мне сока! – хрипло воскликнула Вера. – Я выпью целый литр!

– Да уйдете же вы наконец?! – не выдержал Джонни, охваченный невыразимой тоской.

Медсестра вышла.

– Мам!.. – шепнул он, сев рядом и чувствуя, будто время повернулось вспять и они поменялись местами. Сколько раз она сидела возле него, держа безжизненную, высохшую руку и разговаривая с ним?

Джонни вспоминал, как во время комы ощущал сквозь пелену тумана склонившееся над собой лицо матери, которая произносила неразличимые слова.

– Мам, – снова шепнул он и поцеловал скрюченные пальцы.

– Дайте мне гвозди, я сама сделаю, – сказала Вера. Левый глаз ее неподвижно застыл, а правый вращался. – Мне нужен Джонни.

– Это я, мама.

– Джон-ни! Джон-ни! Джон-ни!

– Мам, – позвал он, боясь, что сестра вернется.

– Ты… – Она чуть повернула голову. – Наклонись, чтобы я могла видеть тебя, – прошептала она.

Он так и сделал.

– Ты пришел. Спасибо! Спасибо!

Из здорового глаза потекли слезы. Другой – на парализованной стороне лица – безразлично смотрел вверх.

– Ну а как же иначе!

– Я видела тебя, – прошептала Вера. – Какой силой наградил тебя Господь! Я же говорила тебе! Разве не так?

– Говорила.

– Он уготовил тебе великую миссию. Слушайся Его, Джонни. Не прячься, подобно Илие, в пещере и не заставляй Его посылать кита, чтобы проглотить тебя, как Иону. Обещай мне, Джонни.

– Обещаю, мама! – Он держал ее за пальцы. В голове стучало.

– Ты не горшечник, а глина в Его руках, Джон. Помни об этом.

– Хорошо.

– Помни об этом! – воскликнула Вера, и Джонни решил, что она снова погружается в мир религиозных грез. Но он ошибался. Во всяком случае, сейчас она «грезила» ничуть не больше, чем все время после того, как он вышел из комы. – Слушай свой внутренний голос, – сказала она.