Непереплетенные - книга сэмплов (ЛП)

Дженсон показывает на двух тайцев. Один, маленький и хрупкий, забился в угол и едва сдерживает рыдания. Второй, чуть покрепче, выглядит полной противоположностью первого — сидит в позе лотоса с бесстрастным выражением лица.

— Гэмон у нас плакса, — объясняет Дженсон. — По-моему, не говорит по-английски. Второго звать Кемо. Этот и не пискнет. Он хотел уйти в буддистский монастырь, но его продали Да-Зей, чтобы оплатить долги отца-игрока. А Гэмона продали, чтобы оплатить свадьбу его брата.

Дженсон пинает «плаксу» — не больно, только чтобы продемонстрировать власть, и рявкает:

— Кончай ныть!

Всхлипы Гэмона переходят в хныканье.

— Он все время так выпендривается, когда приводят новичка, — продолжает Дженсон. — Будто хочет доказать, что он самый разнесчастный расплёт на свете.

Потом самозваный главарь внимательно осматривает Колтона.

— От тебя ведь не будет проблем, а? Достали уже проблемные расплеты.

— Ты здесь, похоже, давно, — замечает Колтон.

Собеседник слегка сдаёт обороты.

— Да уж, когда гостишь у Да-Зей, три недели кажутся вечностью.

Что до девушки, то имени своего она не называет и на приветствие Колтона отвечает ругательствами. По словам Дженсона, она русская и считает себя политзаключённой.

— Говорит, что она «pravda», то есть русский хлопатель, и убила семьдесят членов Да-Зей.

— Так и есть! — настаивает девушка. — Убью, если скажешь, что нет.

Кажется, она не в себе. В конце концов, хлопатель уже давно бы взорвался. Но Колтон понимает, что эти фантазии помогают ей прожить ещё один день. В каком-то смысле она не врёт — потому что сама верит в свою выдумку. И верит, что русское правительство заплатит за её освобождение и её экстрадируют. «Правде» не больше четырнадцати лет.

История Дженсона такая же, как у Колтона, только без девушки. Он сел в неправильный тук-тук, который привёз его к серому зданию. Дженсон раньше слышал про этот дом от других беглых расплётов и бросился бежать, как только понял, где оказался, но его транкировали. Он признаёт, что виной всему его собственная неосторожность, но за всё то время, что он в бегах, с ним ничего плохого не случилось, и он совсем расслабился. Думал, что после принятия в Штатах Параграфа-17 он в безопасности. Однако в Азии свои порядки.

— Вот же сволочь! — комментирует Дженсон, выслушав историю с Кариссой. — Ну, она ещё хлебнёт своего же дерьма.

— Надеюсь, — отвечает Колтон, улыбнувшись впервые за все то время, что он здесь. — Мне только хочется, чтобы именно я преподнёс ей это блюдо.

Крохотные комнатушки лагеря битком забиты подростками. Каждое утро ребят выталкивают на улицу, и те щурятся от яркого света, пока охранники выстраивают их в линию и осматривают. Из этого строя выдёргивают на расплетение. После чего все временно выдыхают. Пленников пересчитывают и скармливают им водянистую белковую пасту, о происхождении которой Колтон старается не думать. Проверяют, не появилось ли новых ран, сыпи или болезней. Заболевших отправляют в лазарет, где за ними присмотрит доктор Роден. Остальных заталкивают обратно в каморки.

К удивлению Колтона, оказывается, что старый телик работает. На сегодняшнем утреннем построении Дженсон обменивается дисками с другими ребятами и получает пару новых фильмов. Вообще-то это старые фильмы, которые никто не видел и не вспоминал с начала Глубинной войны, но лучше уж это, чем пялиться на бетонные стены. Или друг на друга.

По-видимому, таков ритуал Дженсона — после утренней поверки ставить диск с фильмом. Сегодня кино про невидимого инопланетянина в джунглях, вроде тех, что окружают лагерь. Как будто только этого и не хватало пленникам — у них и без всяких невидимок достаточно поводов для тревоги.

— С чего это Да-Зей думает о нашем досуге? — вслух удивляется Колтон.

— Кто знает? — откликается Дженсон. — Может, это их возвышает в собственных глазах. Такая разбодяженная версия милосердия.

В самый напряжённый момент фильма, Гэмон, видимо, почувствовав себя совсем уж несчастным, начинает всхлипывать, заглушая слабенькие динамики телевизора. И тогда Дженсон выходит из себя, набрасывается на беднягу и жестоко избивает, осыпая ругательствами. Похоже, именно эта манера срываться с катушек и довела австралийца до ордера на расплетение.

— Я ТЕБЕ! СКАЗАЛ! ЗАТКНИСЬ! НАФИГ!

— Дженсон! Прекрати!

Колтон с трудом оттаскивает драчуна от бедного парнишки, который даже не пытается защититься. Дженсон смотрит на Колтона так, словно выходит из транса и вяло лепечет:

— Он… он сам напросился. Испортил фильм… давно нарывался…

Но даже для самого агрессора его «аргументы» звучат неубедительно. Гэмон, окровавленный, весь в синяках, сворачивается в комок и продолжает всхлипывать, точно так же, как до избиения.

Тут Кемо выходит из своей медитации и поднимается на ноги. Все глаза обращены на него, пока он медленно, со спокойной уверенностью приближается к Дженсону. И хотя таец на голову ниже австралийца, тот втягивает голову в плечи.

— Ты повредил их собственность, — произносит Кемо на безупречном английском. — Знаешь, что они делают с тем, кто портит их собственность?

Колтон на мгновение захвачен врасплох спокойствием Кемо, его знанием английского и мыслью о том, что все они собственность.

Дженсон молчит, лишь отшатывается, уткнувшись взглядом в свои окровавленные пальцы. Это что — его кровь? Нет, вряд ли.

Кемо поворачивается к нему спиной.

— Да, ты знаешь.

Возвращается на прежнее место и усаживается в позу лотоса.

«Значит, все россказни о Да-Зей правда, — думает Колтон, — или по крайней мере Кемо в них верит». Но нужно спросить. Колтон приближается к тайцу.

— Что они делают?

Тот молчит, и по лицу его ничего не понять.

— Что они делают, Кемо?

Отвечает Правда из противоположного угла:

— Много чего. Может, ты сам видеть.

И улыбается, словно и ей хотелось бы посмотреть.

Дженсон не произносит больше ни слова. Просто отходит к дальней стене, опускается на пол и обхватывает голову окровавленными ладонями, уже не интересуясь инопланетянином, который выдирает из людей позвоночники.

На утреннем построении их инспектирует повелитель Сонтхи — так положено величать персону подобного уровня. Он облачен в камуфляж, словно находится в состоянии вечной войны.

Сонтхи останавливается напротив Гэмона, быстро приметив синяки и распухшее лицо. Парнишка трясётся и хнычет.

— Кто это сделал? — вопрошает начальство, глядя на остальных.

Все молчат.

Тогда Сонтхи приближается к Колтону, хватает его запястья, осматривает костяшки пальцев. Удовлетворённый, перемещается к Дженсону и находит виновника — вот они, разбитые костяшки. Сонтхи злобно пялится в глаза австралийцу, пока тот не отводит взгляд, и поворачивается к остальным его сокамерникам.

— Виновен один — виновны все. — И обращается к охранникам: — Отведите их в Дом с привидениями.

Что-то подсказывает Колтону, что прогулка окажется не из весёлых.

Их ведут через весь заготовительный лагерь мимо пяти зданий, каждое больше того, в котором они обретаются. «Интересно, — размышляет Колтон, — здесь тоже все битком набито расплётами, ожидающими своей судьбы?» Поскольку окон нет, снаружи ничего не понять.

В дальнем конце лагеря возвышается отдельное строение. Похоже, когда-то здесь была уютная резиденция для владельцев, возможно, даже храм, но теперь здание заросло джунглями и покрылось мхом. Правда вдруг делает попытку удрать, но идущий позади охранник хватает её за руку и возвращает в строй.

Сонтхи открывает тяжёлую дверь и вводит пленников внутрь.

Здесь все безупречно чисто. Что удивительно, учитывая каково здание снаружи. Откуда-то из глубины исходят странные звуки, отражаясь эхом от каменных стен. Хрюканье и сопение. Невнятный говор и хлюпанье. Колтон чувствует, как узел в его животе затягивается туже.