Глория

...Остров — огромный изогнутый меч, брошенный на сине-зеленое пространство океана. Лезвие меча — его плодородные земли в разноцветных лоскутах возделанных полей. Голубоватой гравировкой на лезвии меча лежит озеро Макелана, из него бежит к океану через весь остров великая река Дисса, как голубая артерия, питающая своей кровью всю землю. Она рассекает надвое Город, лежащий у гарды меча в самом узком месте острова, северные и южные окраины Города выходят на берега Великого океана, где волны неутомимо и монотонно накатываются на прибрежные скалы. Дисса быстро бежит через весь Город, сдерживаемая системой шлюзов, дальше, к рукояти меча — Чёрным горам. Река разбивает горы и бурным потоком несется по Чёрному ущелью, пенясь и бурля на перекатах, и, вырвавшись из тёмного плена, умиротворённо успокаивается в объятиях океана.

Вплотную к Чёрным горам подступает долина Телемаха, где пасётся лучший скот острова и выводят самых быстрых коней. По склонам гор взбирается вверх зелень виноградников, а на высокогорных плато пасут своих коз и овец общины лурдов — пастухов.

Две дороги входят в Город с запада и одна с востока. В тёплое время года движение по ним почти не прекращается — в Город идут обозы с зерном, овощами и фруктами, металлами из горных рудников и шахт.

У острия меча россыпью камней в океане — Восточней архипелаг. Тысячи птиц гнездятся на нём, затмевая небо взмахами крыльев, стаи китов кормятся у его берегов и их двойные фонтаны часто с шумом вспарывают поверхность воды. Коралловые рифы идут вдоль южного побережья, изредка показываясь над водой во время отливов, подходя вплотную к трём большим островам Трезубца.

Так всё это выглядит с высоты, когда облака расступаются над Островом и первые лучи восходящего солнца падают на грудь океана. Вернее, так это выглядело в 171 году после Приземления, как было записано во временных хрониках летописцев Города. Сейчас по дорогам никто не ездит, поля заросли сорной травой, гавани опустели, всё рушится и приходит в запустение и в Городе нет ни одного живого человека, кроме меня. Я пока ещё жив. Я вернулся домой после долгих странствий и ещё более долгих лет поисков. Я вернулся и воспоминания с каждым днём оживают, как разгорается еле тлеющий костёр от свежего ветра. Каждый день они становятся всё более и более яркими, вспоминается то, что казалось давно забытым, забытым навсегда. Я слышу голоса тех, кого давно уже нет, вижу лица тех, с кем я жил раньше, чувствую те же запахи, что были тогда, хотя многое изменилось с тех пор. Но несколько вещей остались неизменными — солнце над головой днём и луна ночью, океан, шум волн, накатывающихся на берег, и Город.

Городские улицы остались прежними, но сам Город неузнаваемо изменился. Я помню его улицы, заполненные людьми, его гавани принимали и провожали сотни кораблей. Теперь ничего этого нет. Его дома, улицы и площади пусты, тишину нарушают только крики птиц и рокот волн, повсюду — запах пыли и затхлости. Молчание опустевших улиц и обезлюдевших домов наводит на меня тоску, но ещё больше я тосковал без них, и именно сюда моя душа рвалась все эти годы. И вот я здесь, и я вспоминаю...

...Когда я дошёл до первых домов Ворхопса, я оглянулся и увидел густые тучи дыма, закрывающие солнце. Я долго стоял там, слезы текли у меня по щекам, и в горле стоял тугой колючий ком, который я никак не мог проглотить.

Ещё утром у меня было всё — дом, родители, я был сыт, обут и одет, — теперь же у меня не было ничего, я был грязен, одежда на мне была разорвана и на ногах была лишь одна сандалия. Я не знал, куда мне идти и что делать.

До сих пор помню и никогда не смогу забыть тот животный страх, ужас, охвативший меня, пустоту внутри, когда я осознал, что мои родители вероятнее всего, мертвы и что мой дом разрушен. Внутренности мои сжались в тугой комок, мороз продрал меня с головы до ног так, что всё похолодело внутри и я молча, без единого звука, упал на колени. Мои руки ударились о землю, но я не почувствовал боли. Я не мог дышать, что-то очень тяжелое навалилось на меня и перехватило костлявой рукой моё горло. Я схватился руками за голову, потому что мне казалось, что на нее одели железный обруч и два каких-то страшных молота бьют по ней изнутри так, что череп вот-вот был готов лопнуть. Сердце колотилось так яростно, что могло разорвать мне грудь.

Я попытался вдохнуть сквозь тиски, насмерть сжавшие мои зубы, и горячий воздух с трудом ворвался в мои лёгкие. Перед глазами вдруг стало темно и теперь я уже не мог выдохнуть, а когда смог, то услышал, как горло моё напряглось и воздух вышел из моего широко открытого рта с тихим шипением. Горло моё вибрировало, я раскачивался вперед и назад, и по-прежнему ничего не видел перед собой. Я с негромким «ах-х-х» втянул в себя воздух, задержал его, насколько хватило сил, широко раскрыл рот, мышцы моей шеи напряглись в диком усилии, и я снова услышал странное шипение, вырывавшееся из моего оскаленного рта. Я раскачивался вперед-назад, прижав ладони к голове, и только тогда до меня дошло, что я кричу, кричу изо всей силы, кричу, с трудом переводя дыхание, кричу, да только ни звука не выходит из моего рта. Я кричу беззвучно, как будто те, кто повинен в разрушении моего мира и кто не смог убить меня, украли по злобе своей мой крик. Я кричал, как безумный, но мои голосовые связки отказались мне повиноваться.

Я упал на землю, выставив перед собой руки, мои выпученные глаза смотрели на клубы дыма, поднимающиеся из-за вереницы домов, и видели, как снова горят здания, и как я бегу на колючую проволоку, протянутую поперек улицы, и как летят в пыль винтовочные гильзы, и как дёргается на треноге пулемет, заглатывая ленту и выплёвывая невидимую смерть. Я снова видел падающих людей, тела, разрываемые пулями, кровоточащие раны, кровавые пятна на стенах домов, опять слышал выстрелы, крики, треск горящего дерева, грохот падающих домов, снова копоть пожаров застилала мне глаза, и запах дыма, густой и тяжелый, не давал мне дышать, и сладковатый тошнотворный запах крови вползал в меня, сводя с ума.

Потом вдруг сразу всё кончилось и перед тем, как я закрыл глаза и провалился в темноту без снов, я увидел красное солнце, то и дело заслоняемое дымом, и его пламенно-красный свет, и подумал, что он очень похож на кровь...

Когда я очнулся, было уже около трёх часов дня — я понял это по солнцу и удлинившимся теням. Я перевернулся на живот, подтянул под себя ноги, закашлялся и сплюнул вязкой слюной с привкусом крови. Шатаясь, поднялся на ноги, с трудом пытаясь сохранить равновесие, затем повернулся и побрёл прочь. Тогда мне было всё равно куда идти, лишь бы уйти подальше, уйти туда, где нет пожаров и стрельбы. В голове моей было пусто, как и в моем желудке. Я ни о чём не думал, просто тупо переставлял ноги.

Я шёл через район Ворхопс, где находились главный городской суд, управление закона и порядка, где жили законники, судьи, адвокаты, обслуживающие Верхний Город, и поэтому я должен был бояться, дрожать, как бы меня не засадили в тюрьму. В Ворхопсе было три тюрьмы — общая городская, тюрьма для несовершеннолетних преступников и женская исправительная. Но мне было всё равно, как человеку с только что ампутированной ногой, когда его кусает комар — просто всё равно.

Так я шёл довольно долго, пока к продуктовому лотку на одной из улиц не подъехала телега с двумя просто одетыми мужчинами, обсыпанными мукой. Телега была накрыта брезентом и по запаху свежеиспеченного хлеба я догадался, что было там. Поворачивая, телега попала правым передним колесом в выбоину и сильно накренилась. Один из мужчин хлестнул лошадь, запряженную в телегу, бичом. Лошадь изо всей силы дёрнулась вперед и телега высоко подпрыгнула. Брезент на ней был плохо привязан и от толчка на мостовую вылетели четыре буханки хлеба.

Мои руки и ноги оказались умнее своего хозяина и почти без моего участия совершили первую кражу в моей жизни.

Одна из буханок откатилась далеко от остальных и всё ещё крутилась на булыжниках мостовой.

Один из мужчин на телеге, чуть не свалившийся от толчка, толкнул соседа в бок и высказал сомнение в его умственных способностях. Тот не остался в долгу и телега медленно двинулась вперед под ругань двух подвыпивших возчиков.