Великий Сатанг

И стеклянное лезвие слегка дрогнуло.

– Зачем же они лгут мне, брат?..

– Они заблуждаются, о Вождь! Прости им заблуждения их, ибо не ведают, что творят, — посмел посоветовать я.

Негр нахмурился. Затем пальцы его разжались, осколок упал на пол и разбился вдребезги, а санитары кинулись вперед. Не сопротивляясь, он горделиво позволил связать себя и увести, но до той секунды, пока не исчез за поворотом коридора, все оборачивался ко мне и посылал царственные, милостиво всепрощающие кивки…

А я, держа руки по швам, выкрикивал здравицы. И только минут двадцать спустя меня наконец сумели привести в чувство.

Главврач, трясясь и бледнея, суетился вокруг, бормоча что-то о дурацких накладках, о наплыве буйных, о вспышке мании величия, почему-то вдруг о Дархае, об идеях квэхва, и снова о накладках и о том, что век будет обязан; все это доползало до меня расплывчато, словно через войлочную стенку, но я поднялся и, машинально кивая и поддакивая, выпил с ним по стакану чего-то, вроде бы спирта, не знаю, и пообещал, что, конечно, никогда и никому… а потом вышел на улицу и долго стоял, прижавшись лбом к шершавому дереву, и дышал, дышал, дышал…

Выпитое комком висело в желудке, очень хотелось блевать, но никак не получалось.

Нет, ребята, мне далеко до Алека, и еще дальше — до покойника Рамоса, они храбрые парни по жизни, а я нет, я, честно говоря, балаболка и порядочный трус. И не в моих правилах лезть на рожон, если только не ради репортажа. Но почему-то в меня стреляли не шесть раз, как в Холмса, а целых восемь, хотя Алек об этом, конечно, не знает. И никто не знает. Не знают, что я, болтунишка и паникер, высаживался на Карфаго с ударными отрядами наших «астрофизиков», что мне в заброшенной штольне набрасывали на шею удавку бравые ребятишки любезнейшего дона Аттилио, что я захлебывался ядовитой грязюкой в предгорьях Вигдкунь-Янг’манга, когда собирал материалы о действиях повстанцев генерала Татао. И не знают, разумеется, что свой знаменитый сюжет о Дархае я лично — понимаете? — лично снимал под Коранг-Гхотхалом, у того овражка, через который рвались правительственные части, пытаясь предотвратить соединение оранжевых отрядов «дедушки Тана» с ченгами лесных джугаистов.

Потом меня поразили егээсовские танкетки, накрытые тем знаменитым залпом. Их пушки напоминали подплавленные штопоры, скрученные морским узлом. Каратели — те, кто сумел каким-то чудом уцелеть, — бежали, прикрепив к огрызкам деревьев записки: «Мы отступаем, потому что нгенги прислали вам оружие массового уничтожения. Но мы вернемся!»

Они не вернулись.

Обо всем этом я давно уже не заикаюсь в компаниях. Какой смысл? Алек, например, хоть и молчит всегда, вызывает уважительный интерес. Со мною — наоборот: даже если верят, слушают вполуха. И даже обидно, что все эти нервы, и пять ранений, и — что уж скрывать! — мокрые от ужаса штаны, были не более чем рутинной работой, этаким пьедесталом для нескольких всеми уже забытых тысяч слов и двух-трех километров пленки…

Впрочем, если бы не все это, разве мне бы доверили «делать мнения»?..

В последний раз, крайне внимательно, я изучил укладку.

Нет, слава Богу, седина искоренена. Можно и за работу. Которая, кстати, уже почти завершена, как и обещано заказчику. Работенка — первый сорт! Загляденье! Не грех и самому полюбоваться…

Врубив «ноутбук», я перечитал — одну за одной — все три статьи и черновик четвертой.

Нет, в самом деле, пальчики оближешь! Особенно заголовки, впрочем, они мне всегда удавались. «Война или мир? — вот в чем вопрос!» — чем плохо? Не без кокетства, конечно, но сойдет; «Оружие и мечта — две вещи несовместные» — уже лучше; «Гонка вооружений: идеалы или интересы?» — суховато, зато по существу. И я уже знал, что последняя, подводящая резюме циклу статья будет названа просто и без особых претензий — «Прощай, оружие!».

Обесточил комп. Упаковал дискеты. С наслаждением потянулся, покидал шмотье в чемодан, благо езжу всегда налегке — и тринадцать часов спустя, наглотавшись люминала и проспав всю дорогу, спускался по трапу в Хрущовой-Никитовке. Вообще-то я предпочитаю рейсы, приземляющиеся на мысе Кеннеди, но сегодня мыс был переполнен — Земля принимала дархайских туристов. С полчаса я подергивался, натыкаясь взглядом на значки с портретом их вождика (поневоле вспоминался кафельный коридор, красное на черном и рвущее душу протяжное «Яввоаа!»), но достаточно быстро глаз привык. Тем паче что до отпуска оставалось только побегать по Лондону, что я и начал делать с тринадцати сорока по Галактическому…

Не нарушая традицию, по редакциям я пошел в алфавитном порядке: «Абракадабра», «Авоська», «Агинская правда»… и так до самого закутка с «Яхвистським прапором». Много времени эта процедура все равно никогда не занимала, что лишний раз подтверждает разумность идеи сконцентрировать редакции всех изданий Галактики не только на одной планете, но и в одном городе. Кстати, когда небезызвестного Уго фон дер Вельтзена спросили, зачем он настоял на переносе всей прессы в Лондон, он, тогда еще весьма влиятельный член Совета Земли, вполне жизнерадостный и ни капельки не парализованный бодрячок, подхихикивая, ответил: «О! Чтобы была возможность хоть как-то затыкать им глотку!» Н-да. Бедный Уго круто переоценил свои силы: в борьбе со свободой слова он заработал инсульт, а слово так и осталось свободным. По мере возможности, разумеется…

Кстати же, кроме моей мамы и Берты Исааковны, мало кто помнит теперь, что именно юный стажер ОМГА Сан-Каро был тем, кто указал господину фон дер Вельтзену на достойное его место, в смысле — на больничную койку. Всего лишь три простеньких вопроса, но таких, после которых в стажерах не засиживаются…

За пару минут до шести с Лондоном было покончено. Я промчался по переходам и галереям Пресс-Центра, являя собою маленький, буйный, но ужасно демократичный тайфунчик. Едва завидев меня, главные подпрыгивали в креслах, и уши у них делались, как у спаниеля. Еще бы: явился Король! И дискетки мои рвали с руками, даже не заикаясь об эксклюзиве, тем паче что каждому было намекнуто, что итоговая статья достанется именно ему, только ему и никому иному, кроме него.

А вот отмечать начало законного отпуска в баре не пожелалось. Там неплохо, нет слов, но, с другой стороны, вполне возможны маложелательные встречи с Жаклин, Фросей, Терезой, Офрой, Гюльджамал или, чего доброго, с Сян Таоминь, или, паче того, с Индирой… хотя нет, Индюшечка, я слышал, уже опять замужем, так что отсюда, слава Богу, опасности нет, зато у стойки вечно ошиваются Наоми, Рэйчел, придурочная Людмила — да кто ж их всех упомнит? Вот так вот нарвешься — и море визга с выяснениями отношений. На фига мне, пардон, все это? Существует, в конце концов, презумпция невиновности, и лично мне вполне хватает печального опыта моего дружбана Алека с его идиоткой первой супругой, паскудой второй и его же трехлетними стенаниями по Катьке Мак-Келли. Плавали, знаем… а на собственных ошибках учатся только клинические кретины.

И я отбыл отдыхать полноценно. Естественно, в Одессу.

В самолете был сплошной Дархай. Дархайцы слева, дархайцы справа, спереди и сзади — тоже дархайцы. А дархаец-попутчик — это трагедия, особенно для журналиста. Мало того, что свихнувшийся негр никак не выскакивал из памяти, так еще и в соседнем кресле оказался квэхвист-агитатор. Естественно, в пятнистом комбинезоне. И конечно же, по должности говорливый…

Видите ли, ребятки, я в принципе ничего не имею против дархайцев. Я в свое время съел с ними пуд соли, и там, в горах, у меня осталось немало добрых приятелей, а генерал Тан Татао, на мой взгляд, вообще личность уникальная. Но что касается идей квэхва — увольте! Я ведь тоже не вчерашний и читывал «Оранжевую Истину», и с листовками лесных джугаистов из Фронта имени Нола Сарджо доводилось иметь дело — все эти документы тоже не отличаются особым креном в сторону гуманизма; но когда за свод законов и последнее откровение выдают перевранную таблицу умножения плюс тупые высказывания молодого садиста — о, это уже интересно только для психиатра…