Я - машина

Наступило пауза. Мы допивали пиво.

Я позвал официанта, расплатился с ним. Когда мы поднялись, я заметил, что Артема слегка пошатывает, он же не привык к выпивке, как я.

Мы вышли с ним на улицу, я решил проводить его до дома, на что Артем ответил отказом.

– Я хочу побыть один, – сказал он.

Я покачал головой в знак протеста.

– Я просто доведу тебя до дома, ты много выпил. Всякое может случиться...

– Я выпил всего два бокала пива.

– Посмотри, ты еле на ногах стоишь. Я тебя напоил, значит, я за тебя в ответе.

Он тяжело вздохнул, и мы направились в сторону его дома. Можно было доехать на трамвае, минут за пять, пешком же идти получалось около получаса. Мы пошли пешком.

На небе взошла полная луна, ее временами скрывали тучи. Становилось зябко.

Минут десять мы шагали молча. Каждый думал о чем-то своем. Артем внезапно споткнулся и чуть не упал. Я хватил его за руку и потянул на себя. От этой заминки он пришел в себя, огляделся вокруг.

В стороне высилось недостроенное здание, которое начали возводить еще во времена СССР, но успешно забросили. Мусорные баки, балки, груды кирпичей создавали печальный пейзаж. Вышки далеких кранов торчали за деревьями.

– Знаешь, – как-то необычно тихо сказал Артем, – Я не могу смотреть на строительные краны, на летящие самолеты.

– Почему? – спросил я тем временем, деловито отряхивая его куртку – видать, обтерся нечаянно об какую-то стену по дороге.

– Мне становится страшно тоскливо и одиноко. Еще меня «глючит».

– Это как?

– Это похоже на эпилепсию. Увижу самолет в небе, так напряжение возрастает настолько, что непроизвольно сжимаются все мышцы. Мне становится ужасно больно. А иногда напротив, так хорошо, что я готов кричать от счастья. Тысячу миров проносятся в голове, а потом – бац! И я снова возвращаюсь в наш мир, и мне тоскливо от того, что существует тысячи миров, но ни в одном нет места для меня.

– Может, все-таки есть, но ты сам чего-то боишься, от чего-то прячешься?

– Ты не понимаешь меня, – вздохнул он.

– Я, по крайне мере, пытаюсь, – сказал я.

Мы подошли к его дому. Поднялись на его этаж. Тут на него что-то нашло, и он мне все высказал.

– Знаешь, почему ты не понимаешь меня?

Я помотал головой.

– Потому что ты пришел в нашу тусовку, как проходимец, ты ничего не знаешь об интеллекте, вот потому ты и не понимаешь меня!

В его словах было столько досады и разочарования, что я невольно съежился.

Артем отворил дверь, шагнул в коридор и включил свет.

– Ты постоянно спрашивал меня, – продолжал он, – как сделать то, как сделать это. Ты не понимал элементарных вещей! Как можно быть таким тупым, чтобы не рассчитать градус, не знать синуса?! Ты спрашивал нас о всякой ерунде и не мог сделать ничего толкового. Возьми почитай учебник математики, но тебе лень! Вот потому ты и не поймешь меня. Никогда. Ты не умеешь мыслить абстрактно.

Я молчал.

Он скинул ботинки, ушел в свою комнату, а я почему-то последовал за ним.

Страшный бардак, царивший вокруг, смутил меня. Впервые я по-настоящему задумался над тем, насколько странный этот человек.

Артем уселся на разбитый диван и уставился на свой компьютер.

– Вот он понимает меня, – сказал Артем, показывая пальцем на старый «пентагон», – Им я живу, я люблю его.

– Но это просто компьютер, – возразил я.

– Это ты просто компьютер, – огрызнулся Артем. – Ты бездушная машина, биологический робот, человек-калькулятор, бизнесмен! А у него есть душа. У него есть история.

Я опешил. Что я мог сказать на это? Артем почти никогда не пил, зря я ему столько позволил выпить. Но я не думал, что все так далеко зайдет.

А он закрыл руками лицо, сжался и вдруг заплакал. В этот момент он был похож на нерожденного младенца в чреве матери.

Я сел рядом с ним и осторожно обнял его за плечи. Я действительно не понимал его, но я пытался понять, ведь даже напоил я его для того, чтобы найти ключ к нему.

Я гладил его плечи, волосы, мне хотелось, чтобы он перестал плакать, чтобы он снова стал самим собой. Но я действительно был для него биологическим роботом, бездушным и к тому же глупым.

Вскоре он затих.

– Уходи, – прошептал он.

Я встал с дивана, вышел в коридор и принялся обуваться. Потом еще раз оглянулся на дверь его комнаты. Если бы он не довел себя до такого состояния, то, наверное, был бы счастливым человеком.

Я хлопнул дверью, спустился по лестнице, взял еще бутылку пива в ларьке неподалеку от его дома и пошел гулять в сторону недостроенного заброшенного дома. На душе было очень тяжело. Я уселся на какие-то бетонные плиты и, разглядывая унылые, осыпавшиеся стены разваленной многоэтажки, принялся анализировать пережитое.

У меня было ощущение, что все мы приходим в этот мир для того, чтобы с чем-то разобраться, что-то понять и пережить. Вот я и пытаюсь понять почему-то его чувства, его виденье мира. Почему у него такая судьба, почему он такой? Я ведь не знаю ничего о его детстве, я совершено ничего не знаю о его окружении. Кого он любил? Как он жил до знакомства со мной, чем он занимался до того, как у него появился этот компьютер? Говорят, он закончил школу с золотой медалью. Еще говорят, что он отличный математик, а еще ему пророчили счастливое и обеспеченное будущее. Но в какой-то момент его разум дал сбой, и он, вместо того, чтобы направить всю силу своего ума в социально полезное русло, замкнулся на какой-то рухляди. Все, что он придумывал и изобретал, делалось для очень старых компьютеров. Он был, наверное, маленьким гением в своем замкнутом мирке, из которого боялся выглянуть.

А что я мог для него сделать?

Сработал сигнал телефона. Я посмотрел на экран, пришло очередное SMS.

«Расширяя сознание, ты познаешь себя. Познавая себя, ты творишь».

В России волна популярности Спектрума поднималась несколько раз. Каждая волна рождала свои легенды. Были здесь и талантливые инженеры, и талантливые программисты, а также композиторы, художники, журналисты. О спектрумовских тусовках говорили по телевизору, писали в газетах. Первая волна пришлась, собственно, на тот момент, когда в России только начал появляться этот компьютер, в восьмидесятых годах. Тогда Спектрум имел объем памяти примерно от 16 до 48 килобайт. И в качестве внешнего носителя информации использовал обычные магнитофонные кассеты. Грузились они долго, и качество загрузки сильно зависело от качества магнитофона.