Воробышек. История «дорогой мамочки» (СИ)

Меня разбирает дурацкое хихиканье… Ну хулиганьё! Боюсь смотреть на консула Вителлия. А может быть, он уже это видел? С чего он про ножки упомянул?

Консул, не сводя глаз с голограммы, тронул наручень. Потом задумчиво сказал в пространство ангара:

– И кто же это столь оригинально выражает свои верноподданнические чувства?..

Захотелось застрелиться. Даже мне. В ангар строевым шагом вошёл декурион Азиний. Отсалютовал и замер, поедая глазами легата-прим. Вспомнила старую шутку (шутку ли?): «Подчинённый должен иметь вид лихой и придурковатый. Дабы разумением своим не смущать начальство!» Вот декурион в точности исполняет эту рекомендацию. Вспомнился Франц. А так ли глуповат он был? Сестрица – та, бесспорно, без царя в голове. А вот брат её? Впрочем, не о том думаю! Сейчас надо думать об убежище. Как добраться до Императора. Ни на шаг не отойду! Съест ведь меня консул! Без соли съест!

– Слушаю тебя, благородный Азиний.

Вот после этого вопроса декурион побледнел. Почему? Начинаю думать… Не понимаю. Обкатываю слова на языке… не понимаю!

– Мой консул…

– Говори, благородный Азиний.

Похоже, декурион сейчас заплачет. Преторианцы смотрят бесстрастно, но в том, как они стоят, неуловимо проявляется сочувствие к декуриону. Учат их, что ли, этому? Стоп! Вот оно! Легат-прим не назвал благородного Азиния декурионом. Другой причины я не вижу. Благородный Вителлий даёт понять благородному Азинию, что тот заслужил разжалование? Благородный Азиний собрался с силами и отрапортовал:

– Поступило распоряжение имперской канцелярии, что в каждом присутственном месте должен быть голографический портрет Императора. А у нас была только эта голограмма.

– И вы сочли возможным поместить голограмму на которой все видят только задранный подол конкубины Императора?

– Виноват, мой консул!

– Виноват. С законом об оскорблении Величества ознакомился?

Смотрю на абсолютно белого декуриона, лихорадочно вспоминаю законы, передаваемые по всем информационным каналам, начинаю икать. Интересно, я тоже подпадаю под действие ЗОВа 10? Или к конкубине Императора он в данном случае не относится? Хотя… Была бы собака, а палка найдётся. Ой, как нехорошо… Рука консула накрыла мои пальцы. Вздрогнула, чуть не вскрикнув. Оказывается, я вцепилась в его руку так, что мои пальцы побелели.

– Кариссима… Что с тобой?

И, повернувшись к благородному Азинию, яростным шёпотом:

– Голограмму убрать! Все архивы почистить! Всем причастным молчать! Под ЗОВ попадают все, кто знает об этой глупой выходке. Понял меня, декурион?!

Впервые увидела, как возвращаются к жизни уже попрощавшиеся с ней. Забавное зрелище… Не хотелось бы мне так развлекаться. Воспрявший Азиний умчался, отсалютовав консулу. Преторианцы с обожанием смотрят на своего командира, а я жду волны ярости, которая сейчас обрушится на меня. Виноватые помилованы, осталась только я…

– Отчёт о практике, кариссима, представишь мне завтра.

– Благородный Вителлий дал мне три недели…

– Завтра. Основные сведения. Я скажу, что требует уточнения.

Кивнул главе караула:

– Проводить в каюту Императора.

И ушёл. А меня с почтением препроводили туда, откуда взяли.

Переоделась в комбез от Серых лордов. Сижу, настраиваюсь на отчёт. Мыслей, прямо скажем, немного. Самое страшное, что писать не о чем. Я ничего не знаю о жизни вне баронств, так что откровенная лажа не прокатит. Я просто не сумею достоверно солгать. Потому что моя жизнь на Новом Вавилоне проходит в других условиях. В том мире о «дорогих мамочках» и слыхом не слыхали. Поэтому, скорее всего, мне пришлось бы как-то устраиваться в жизни. С нуля устраиваться!

Легат-прим сказал писать основное. Буду писать правду. И ничего кроме правды. А эмоции благородного Вителлия не интересуют. Слава Богу! Набросала короткий отчёт, указав продолжительность этапов моей жизни в том мире, названия которого я так и не знаю. Попала, пришла в город, замели в тюрягу, отправили в цепях к Серым лордам, прогулки с птенцами, возвращение в предгорья, баронства, лабиринт, замужество, возвращение в свой мир. Всё. Коротко об обычаях баронств, которые могли стать известны женщине, в основном сидящей в своих покоях. Бытовые условия. О благородной Софии и о долинах не написала. Незачем.

Составила меню ужина, сижу жду Императора. От нечего делать продумываю свой костюм для визита в Академию… Благородная Калерия наверняка оденется как подобает патрицианке: туника, стола, палла. Я такого себе позволить не могу. Чистокровным не разрешена такая одежда. Крыша едет, ничего не придумывается… Решила оставить на потом. Легат-прим влетел в комнату, сразу оказавшись в её центре.

– Кариссима, написала? Давай сюда.

Протягиваю благородному Вителлию свою писанину. Три листа. Всего лишь… Ну… он же сказал «коротко»…

Быстро проглядывает листы. Споткнулся на какой-то (я даже знаю на какой!) фразе. Поднял голову, уставился на меня. Страшно… Усмехнулся и продолжил чтение. Сервировала кофейный столик. Учуял запах кофе, отвлёкся. Что там читать?!

– Значит, замужем за бароном… Надеешься вернуться…

Смотрю без вызова (я не самоубийца), но глаз не опускаю. Консул Вителлий на спрашивает – констатирует факт. Отвечать нет необходимости. Допил кофе, не прикоснувшись к еде, аккуратно поставил чашку, встал и молча вышел. Я прибрала стол, потом поймала себя на бессмысленном переставлении предметов с места на место. Села и руки сложила. Руки мелко подрагивают. Я с консулом Вителлием нервный срыв заработаю. Встала. Походила по комнатам… Вышла из каюты Императора, отправилась на полосу препятствий.

Из кают-компании слышится музыка. Кто-то играет на рояле. Ну да, в Академии их обучают и музыке в том числе… Музыка тихо плачет и яростно кричит. Рвёт душу в клочья. А потом ласково шепчет, убаюкивая. И опять вспыхивает пламенем… Кто же это играет? С таким талантом не в армию надо – на сцену. Не удержалась, тихо просочилась в абсолютно пустую, за вычетом музицирующего консула Вителлия, кают-компанию. Почему никого нет? Не любят музыку? Или боятся легата-прим? Я, наверное, зря сюда влезла. Преторианцы мудрые, не пошли. За дверями остались. А я вот, как мотылёк на огонь, прилетела. Сижу теперь на полу, обхватив колени и шевельнуться боюсь. А мелодии сменяют одна другую. Церемонные и зажигательные, весёлые и печальные; они кружат в кают-компании, отражаясь от стен и выплёскиваясь в коридор. Большинство мелодий я узнала. Почти все, кроме самой первой, я когда-то уже слышала. Не в таком исполнении, но тем не менее. Сама я так сыграть не смогу. Ну и пускай. Буду слушать, как легат-прим играет…

– Не сиди на полу, кариссима.

– Я не хотела помешать благородному Вителлию.

Молча подал мне руку, поднял и выпроводил из кают-компании. И двери за мной закрыл.

Преторианцы, источая неодобрение, проводили меня к полосе препятствий. Бегаю-прыгаю-ползаю-скатываюсь-взлетаю, оттолкнувшись… До седьмого пота, до потери дыхания… А музыка рыдает внутри меня, терзая душу… Уселась на пол в уголке, дав себе установку на уменьшение пространства. Сжавшись в комочек, если проще…

– Воробышек, что с тобой?

Подняла голову, смотрю на благородного Флавия. Опомнившись, встаю, почтительно кланяясь Императору.

– Пойдём домой, Воробышек. Завтра тяжёлый день.

Отвечая на мой вопросительный взгляд, поясняет:

– Завтра суд над сенаторами. Исполнение приговора. Тебе присутствовать не обязательно. Разве что сама пожелаешь.

Обалдело смотрю на Императорское Величество. Похоже, у кого-то съезжает крыша.

– Если Император позволит, я лучше дома посижу. Исполнение приговора и без меня найдётся кому проконтролировать.

Наконец-то улыбнулся и повёл меня за ручку домой. Метнулась к автомату, включила приготовление ужина, бегом в душ и переодеваться в домашнее платье.

Глава седьмая

О разговоре с первенцем, нарушении дисциплины Вителлием Флавианом, а также о ревности легата-прим.

Смотрю на изображения с камер наблюдения. Как я и думала, благородная Калерия явилась в одежде патрицианки. А я так и не придумала, в чём мне идти…