Посольский город

— Так стоит ли мне волноваться за Скайла? — спросила я. Спящий пошевелился, и мы на мгновение застыли.

— Не думаю, — прошептал мой компаньон. — Он что-то учуял, ты знаешь.

Я не поняла.

— Меня беспокоит не то, что он ошибается, — сказала я. — Меня беспокоит, что он… что…

— Но он не ошибается. Или, по крайней мере, — он что-то нащупал.

Я села.

— Ты хочешь сказать?.. — Я встала и заходила туда-сюда, а спавший близнец проснулся и снисходительно поглядел на меня. Кел и Вин шёпотом посовещались, и, похоже, решение далось им с трудом.

— Что ты хочешь сказать? — повторила я.

— В его словах есть некий элемент убедительности. — Теперь говорил недавно проснувшийся близнец.

— Неужели ты хочешь мне сказать…

— Нет. Я ничего не собираюсь тебе говорить. — Его голос был бесстрастен. Другой близнец посмотрел на него, потом на меня, сконфузился. — Ты просила нас приглядеть за ним, и мы приглядываем, и приглядывали. А заодно изучаем кое-что из того, о чём он говорит. При всей своей эксцентричности Скайл не дурак, и нет никаких сомнений в том, что этот Хозяин… — Он посмотрел на своего близнеца, и вместе они сказали: — Сурль/Теш-Эчер. — Половина КелВин, которая говорила до этого, продолжила: — …определённо следует очень странной стратегии.

Голая, я стояла у края кровати и смотрела на них: один лежал на спине, глядя на меня, второй сидел, подтянув колени к груди.

Признаю своё поражение. Я пыталась придать этим событиям некую структуру. Я просто не знаю, как это произошло. Может, причина в том, что я была недостаточно внимательна, или в том, что это случилось на самом деле, но почему-то мой рассказ не хочет становиться таким, каким я хочу его написать.

На улицах Послограда собирались толпы. Их центром, похоже, был Валдик. Теперь Валдик излагал теории моего мужа. Скайл даже в одержимости оставался человеком проницательным.

— Валдик Друман теперь в центре всего? — переспросил КелВин. — Валдик? В самом деле?

— Знаю, звучит неправдоподобно… — сказала я.

— Что же, он взрослый человек, и сам сделал свой выбор.

— Всё не так просто. — Я понимала, что КелВин правы и не правы.

Большинство послоградцев ни о каких таких дебатах знать не знали и думать не думали. Остальные в массе своей сочли бы их несущественными, успокоив себя тем — а это и правда успокаивало, — что Хозяева не лгут, что бы там ни плела кучка взбалмошных сравнений. Для тех, кто знал о праздниках лжецов, пара-тройка Хозяев, исполненных решимости раздвинуть возможности Языка, была слишком туманным явлением, чтобы представлять собой проблему, особенно моральную. А значит, доля граждан Послограда, верящих в такую чушь, была смехотворно мала. Однако она всё время увеличивалась.

Валдик разглагольствовал в «Галстуке» о природе сравнений и роли Языка. Говорил он путано, но трогательно и страстно.

— Нигде больше нет ничего похожего, — говорил Валдик. — Во всей вселенной нет другого такого языка. В котором каждое слово правда. Только представьте, что это значит — потерять такую редкость?

— Ты нечестен с Валдиком, — сказала я Скайлу в один из его редких визитов в бывший наш дом.

— Чёрт, он уже не ребёнок, Ависа, — ответил он. Он собирал одежду и бумаги. И даже не взглянул на меня, роясь в шкафах. — Он сам знает, что ему нужно.

Когда я шла мимо руин, мне в руки сунули листовку из дешёвой нанотехнической бумаги, над которой, едва я её развернула, вскочила голограмма. Я вздрогнула: на моей ладони стояла голова Валдика с яблоко величиной.

ДРУМАН, — гласила она, — В БОРЬБЕ ПРОТИВ ЛЖИ. Время и место, не в «Галстуке», а в каком-то маленьком зале. После этого я ещё не раз замечала объявления об этой и подобных встречах на рекламных экранах, где они появлялись закодированными или в виде хакерских надоедливых голограмм. Я сходила туда. Думала, что встречу Скайла, но его не было. Я стояла в заднем ряду.

Валдик надел проектор, и голограммы с его изображением беспорядочно замелькали по всему помещению, как атмосферные помехи. В передних рядах я увидела Шаниту, Дариуса, Хассера и другие сравнения и тропы. Валдик проповедовал. Оратор он был неважный. Понятия не имею, как, при его посредственности, он ухитрился собрать столько сторонников — наверное, из-за штиля. Религиозные глупости так и сыпались из него — «два голоса, но одна истина, ибо что есть истина, как не двойственность, раздвоенность, существующая не как конфликт, но как две формы одной правды» и так далее.

Зал не был заполнен и на четверть. Пришли снисходительные друзья, любопытствующие, изгои других культов. Ассамблея безнадёжных и скучающих. Когда я пришла домой, Скайл общался с кем-то в сети. При виде меня он фальшиво улыбнулся, а потом повернулся так, чтобы я не могла видеть движения его рта. Я подумала: что, если снять Валдика с должности, на которую он сам себя назначил, и тем самым лишить Скайла его орудия — в этом я была убеждена, — не излечится ли он от своей мании?

— Что мы можем поделать? — сказали КелВин. — В этих собраниях нет ничего противозаконного.

— Вы можете поделать всё, что захотите.

— Ну…

— Мы могли бы задержать Друмана в административных целях…

— … но неужели тебе и в самом деле это нужно?

— Да! — сказала я, хотя, разумеется, ничего подобного мне не было нужно, да и они не стали бы этого делать.

— Слушай, — сказали они. — Успокойся.

— Мы приглядим за Скайлом.

— Мы проследим, чтобы с ним ничего не случилось. — Это они исполнили, хотя совсем не так, как я предполагала.

Минувшее, 9

Кто-то запустил программу-вирус в бродячих автомов Послограда и заразил их манией Валдика. Они стали проповедниками его новой церкви. Их красноречие зависело от изощрённости их процессоров: большинство просто впадали в экстаз, но у некоторых неожиданно открылся дар теологов. Как и прежде, они бродили по улицам, но теперь они подходили к людям и заклинали их защитить от грехопадения язык, двуустый Язык истины, которому нам, бедным грешникам (дешёвая риторика), осуждённым вечно барахтаться во лжи, дано хотя бы служить, и так далее в том же духе.

Автомов запрограммировали и отпустили, и они делали своё дело, однако инфекция оказалась липучей, и, пока бродячие проповедники неделями пытались обращать нас в свою веру, их программы деградировали, и постепенно вместо заложенного в них катехизиса стали всё чаще выдавать протестантские, даже сектантские лозунги. «Мы — слуги ангелов, — заявила мне одна машина, пошатываясь, как попрошайка. — Мы — слуги говорящих ангелов, божественного языка». Вирус закрылся, когда порождённые им теории слишком далеко отошли от своего первоисточника — ортодоксального друманианства.

Я спросила Эрсуль, не затронула ли её эта болезнь, не почувствовала ли она щекотки вирусов. Но она считала других автомов слабоумными, и сказала, что да, кое-что она ощущала, но это для неё не опасно. Разумеется, подозрение пало на Валдика и его радикально настроенные сравнения, однако доказать, что именно они запрограммировали машины, не удалось, и, инцидент, хотя и неприятный, был исчерпан.

Не знай я, что Скайл — никудышный программист, я бы подумала, что это его рук дело.

Теперь я ходила в «Галстук» исключительно в целях социальной диагностики. Многие из бывших завсегдатаев перестали там появляться: пророческие заявления Валдика оттолкнули их, и они основали свой салон сравнений-отказников. Их место заняли другие. Я ходила слушать Валдика, повинуясь тому, что сама называла порнографией обречённого начинания, и, может быть, надеясь услышать что-нибудь такое, что позволит властям вмешаться. Он воспевал послов (в его терминологии, иерофантов-посредников); выражал благодарность за то, что он сравнение, правда, часть языка во плоти.

Сурль/Теш-Эчер с Испанской Танцовщицей и другими были на последнем собрании Валдика, куда ходила и я. Последователей у него стало больше, и я решила, что, наверное, его техника совершенствуется и он лжёт всё лучше и лучше. Они смотрели друг на друга. Валдик злился. Чувствовал ли Хозяин его враждебность, мне было непонятно. Пришёл Хассер — единственный, кто сохранил друзей в обоих лагерях расколовшихся сравнений. Он узнал меня, его лицо выразило чувство, для которого у меня нет названия; оно напоминало мне моё собственное. Неловкость, вот самое точное определение, которое я могу подобрать.