Великий Сатанг

Прежде всего: что за напасть?

Простейший и вполне вероятный ответ: очередная разновидность наркоты. А учитывая, что большинство фигурантов — поклонники боевых искусств, да еще и с сектантским душком, так вполне допустимо, что дело не обходится и без целенаправленной промывки мозгов (кстати, подумал я, стоило бы выяснить, что это, в конце концов, за штука такая «современная дархайская философия»?).

Далее: при чем тут, собственно, «Мегапол»? С наркотиками и разнообразными социально опасными сектами неплохо управляется полиция на местах, а в крайнем случае — спецслужбы…

Стоп! Но ведь указано же: в обеих великих державах!

Уже теплее. Конечно же, и КС Союза, и СК Конфедерации что-то знают, но делиться информацией, как обычно, не собираются, напротив — по стародавнему своему обычаю, ударились в конкуренцию, причем опять же, как всегда, в ущерб делу.

А кто-то тем не менее должен работать. Не Пушкин же!

Теперь понятно, почему дело ушло в «Мегапол».

Какие мы псы закона, на фиг? Лошадки мы тягловые, пони-ассенизаторы безотказные… на все случаи жизни.

Ладненько. А отчего же именно ко мне? Заниматься-то, ежу ясно, придется допросами, даже и не допросами, а собеседованиями; задачка для стажера, ну, для уполномоченного — максимум, но не для старшего же инспектора!..

Впрочем, об этом, как о сугубо личном, думать пока что не стоит. Начальству виднее. А стоит думать о другом. Как говорили древние: qui prdest? Кому, то есть, выгодно?

Действительно, кому?

Версия первая, вполне реальная: Хозяйство. Ясное дело, где наркота, там и эти ребята. Простенько, но, увы, не убеждает. Потому что я знаю дона Аттилио уже не первый год и руку готов класть на рельсы, что не любитель он новаций, тем паче приводящих к открытому конфликту с законом. Розовые сотюшки — это пожалуйста, это сколько угодно. Но не больше того. И в этом весь дон Аттилио, а меняться ему поздно.

Хорошо, но ведь сам дон вполне может быть и не в курсе. Годы берут свое, а в его свите всегда найдется пара-тройка гнедых, жадных, молодых и глупых, а потому и рисковых; и вот они вполне готовы даже расколоть Организацию ради кайфа, хоть недельку, а побыть-таки доном Рамиро или доном Мир-Али…

Маловероятно, конечно. Старость старостью, а дон Аттилио парень крутой и своих ястребков держит в руках крепко. Но исключать нельзя. А значит, придется, видимо, выходить на Хозяйство. В конце концов, я давненько не виделся с господином эль-Шарафи, и старик, очевидно, стал меня забывать. Во всяком случае на последнюю Пасху коробка конфет была не из самых лучших. А это нехорошо. Не люблю, когда меня забывают, тем более такие люди.

Версия вторая и на сегодня последняя: диверсия. Отметаем сразу, как полный бред. Чья диверсия? Зачем? Против кого? Ни намека на ответы. Вопросы лишены смысла.

Но, как бы там ни было, надо работать. Бой покажет, как говаривал Арпад. В любом случае, грустно подумал я, помотаться по Галактике придется преизрядно. А ведь я терпеть не могу космолеты…

И опять-таки м-да. Люблю не люблю, а пришлось.

Битую неделю я метался с планеты на планету, высунув язык, и в данном случае вполне ощущал себя собакой, но сравнение это сейчас не льстило. Где не был, так это на Дархае, хотя, возможно, и стоило бы. Увы, дархайскую визу получить не легче, чем, скажем, опровергнуть любое из набора алиби моего давнего и доброго приятеля, господина эль-Шарафи. Может быть, даже несколько труднее…

Ну и черт с ними! Мне хватило нескольких встреч с эмигрантами; как известно, с десяток небольших дархайских землячеств осело на паре-тройке планет с субтропическим климатом. Милые, тихие, как правило, не очень обеспеченные люди, жестоко мучимые ностальгией, они с готовностью соглашались побеседовать, однако ничего путного рассказать не могли. Разве что бледнели и дергались при слове «квэхва» — все, как один, даже профессор Лаудитья Ранкочалар, декан факультета теософии Альмейдского Университета, автор изумительного пятитомника «Всеобщая история холи ногтей», а по совместительству, как оказалось, еще и председатель Ассоциации Земных Дархайцев.

Удивительно спокойный, с добрыми близорукими глазами, судя по всему, очень любимый студентами (они то и дело заглядывали в кабинет и весело хихикали, а профессор укоризненно щурился сквозь толстенные линзы очков и смущенно улыбался), он сказал мне, прощаясь: «Поверьте, молодой человек, я ничего не помню, и мне нелегко было все это забыть…» — и лицо его стало совсем беспомощным, словно у дряхлого старика. Что удивляться? Секретарша тут же по секрету сообщила мне, что профессор совсем одинок: бандиты с той дурноватой планетки лет двадцать тому уничтожили почти полторы сотни его братьев, а потом, тут уже, от него ушла жена, польстившись на широченные плечи какого-то безмозглого быка…

Что ж, бывает. Хорошим людям вечно не везет; а первый том «Всеобщей истории…» с автографом профессора я поставил на почетное место в книжном шкафу…

Ничего нового не всплыло и в ходе контактов с доморощенными поклонниками современной дархайской философии, они же — ценители холодного оружия и рукопашного боя. Нет, они не отрицали, что несколько десятков взятых с поличным психов состояли в их кружках и секциях, однако же тотчас предъявили составленные по всей форме протоколы об исключении оных из рядов и резонно спрашивали: где это сегодня нет психов?..

Насчет «квэхва» они, в отличие от эмигрантов, готовы были говорить часами, но толку в сих проповедях было чуть. Я, знаете ли, давно не стажер и без двухчасовых лекций знаю, что Волга впадает в Каспийское море, лошади кушают овес, а один удав, как правило, равен тридцати восьми попугаям…

И все же… Очень спокойные, несколько отрешенные лица этих парней, словно бы медитирующих даже во время допроса, их неафишируемое, но и не скрываемое презрение ко всему миру, их любимое словцо «гниль», поразительное сходство судеб — все они считали себя так или иначе обойденными в прежней, досектантской жизни — настораживало. И экстаз при слове «квэхва», вызывавшем дикий ужас у эмигрантов. И блестящее, в высшем смысле слова, владение разнообразным экзотическим вооружением…

В сущности, эти кружки напоминали ячейки террористов. Живые иллюстрации к учебнику «Формы антисоциальной активности», часть вторая. Но сама идея несла на себе отпечаток бреда. Безусловно, такие и подобные им ребятки — идеальный кулак для любого, решившего рваться к власти. Но кому в наше время всерьез нужна власть? И не с железяками же в руках? Не с мечами же — против огневой мощи полиции и спецподразделений?! Чушь — не больше…

Стало ясно: время лететь на Землю, поболтать наконец с доном Аттилио — он старый и мудрый, он очень не любит конкурентов, и нам нечего скрывать друг от друга. Тем паче примерно сейчас на Земле должен объявиться и Яан, а «король сенсаций» просто не может хоть чего-нибудь не знать, а то, что ему известно, я из этой конопатой балаболки всяко выдавлю — и тогда, возможно, не будет надобности будоражить без толку покой почтеннейшего дона Атти…

…И в первые же минуты после приземления я понял, что зря летал к черту на кулички; уже в космопорте, и после, на оживленно-шумных земных улицах то и дело бросались в глаза знакомые, отрешенно-сосредоточенные лица; их было, пожалуй, больше, чем где бы то ни было.

Странно, как можно было не обращать на них внимания раньше! Хотя раньше передо мной не стояла такая задача…

А в холле отеля я на какое-то время забыл обо всем этом, потому что увидел Катрин: просто вошел и увидел.

Время умеет шутить: она не стала старше на вид, хотя, конечно, повзрослела, еще больше расцвела и, судя по всему, на жизнь не жаловалась — во всяком случае, далеко не каждая фотомодель, даже трехкратная «Мисс Вселенная», может позволить себе номер в «Ореанде».

Три года я боялся этой встречи, и три года просил судьбу о ней. Но не ожидал, что сердце так вздрогнет и захолодеет. А она сделала сперва вид, что не узнала, прошла мимо своей проклятой походочкой, от которой встанет даже у полного импотента, но тут же обернулась и вдруг улыбнулась — не плакатной улыбкой, а совсем иной, той самой, и шагнула ко мне… А спустя миг мы обнялись прямо посреди галдящего холла, и стало ясно, что ни мне, ни ей нет никакого смысла идти в ресторан.