Чужак (ЛП)

Черт… да это же ребенок! Новорожденный! Вот что это такое. Сидевшая на траве женщина, вероятно, только что разрешилась от бремени. Я всматривался изо всех сил, до рези в глазах. Так и есть. Девочка держала на руках ребенка. На полотенце еще были видны пятна крови. Столпившиеся вокруг женщины люди пытались помочь ей подняться. Боже, она и родила-то, должно быть, в дороге, спасаясь от шершней, и вот теперь ей снова нужно было вставать и бежать. Бежать, чтобы не попасть в руки кровожадным монстрам.

Я повернул бинокль влево… вправо… Вот еще кто-то. Человек с седыми волосами. Верно — старик. Он стоял в стороне от группы, глядя в ту сторону, откуда должны были появиться шершни.

Я наблюдал за ним минут пять. Смелый парень, ничего не скажешь. Врагов было человек двадцать, молодых, беспощадно жестоких, сильных. В руке у старика я заметил какое-то оружие. Слишком короткое для винтовки. Может быть, автомат. Да, чтобы остановить преследователей, ему требовалась немалая огневая мощь.

Все закончилось быстрее, чем я ожидал. Из-за поворота показались шершни. Они не бежали, но приближались довольно уверенно. Увидев старика, эти чудовища сразу устремились к нему. То, что произошло дальше, случается обычно в каких-нибудь дурацких фильмах. Я словно смотрел старую комедию, только смешно мне не было. Ни капельки. Все было чертовски глупо. И страшно. Человек с седыми волосами поднял автомат. Я ожидал услышать выстрелы и увидеть дымок, вьющийся из ствола.

Ничего. Ничего, мать вашу…

Старик посмотрел на автомат. Передернул затвор. Нажал на курок.

Я видел, как он недоуменно покачал головой.

И тогда…

Все.

Конец.

Один из шершней толкнул его. Старик упал, но тут же попытался подняться. Жаль только, что старые кости не добавляли ловкости и проворства.

А потом шершни скрыли его от меня. Я думал, что они набросятся на него, как бешеные псы, но они проходили мимо, будто и не видели.

Задержался только последний из этой своры. В руке он держал тяжелый стальной штырь длиной в полтора фута. Шершень поднял этот штырь без видимого усилия и спокойно опустил. Старик все еще сидел на земле, опираясь на одну руку. Второй он попытался отразить удар.

Шершень легко повернул дубинку. Конец штыря угодил седому прямо в затылок. Со стороны могло показаться, что старик как-то неожиданно устал. Он медленно наклонился, упал лицом в грязь и уже не шевелился. Шершень еще раз ударил его по голове, и, как ни в чем не бывало, не оглядываясь, пошел дальше.

Я не смотрел ему вслед — я смотрел на лежащего лицом вниз старика, заклиная его подняться, схватить этот чертов автомат и разнести ублюдков на куски. Но он не двигался, а его седые волосы постепенно приобретали цвет клюквенного сока.

Пока это происходило, я как бы закрылся в своем мирке с окошками-окулярами. Но вот все закончилось, и я повернулся и помчался туда, где Зак собрал людей возле мотоциклов.

— Что?

Я схватил тяжелую машину и развернул к склону.

— Эй! — закричал Зак. — Что ты, черт возьми, делаешь?

— Там, внизу, шершни, которые мы не заметили. Надо предупредить Микаэлу и Тони.

Если бы он стал спорить, мне пришлось бы пробиваться силой. Но Зак не стал.

— Лови! — Он бросил мне на курок.

Зак перебросил через плечо обрез и шагнул к своему мотоциклу.

— Не заводи. Спустимся тихо.

Я вовсе не собирался предупреждать этих ублюдков ревом мотора, мол, поберегись, смерть идет. — И, конечно, я не сказал Заку всего. Не упомянул о женщине и ребенке, об убитом старике. О своем плане преподать этим сволочам такой урок, который им надолго запомнится.

26

На чертовом склоне оказалось множество кочек, так что надо только удивляться, как мы еще усидели в седлах. К тому же он был достаточно крут, и наши машины даже с выключенными двигателями набрали почти сорок миль в час. Вцепившись в руль, мы неслись между поросшими травой косогорами, кустами и деревьями, сливающимися в одну зеленую стену какро-нибудь звуконепроницаемого туннеля.

Я бросил взгляд на Зака. Он полностью сосредоточился на дороге, объезжая рытвины и кочки. Больше всего поражала тишина — слышался только свист ветра в ушах и шорох шин по земле.

У конца спуска Зак притормозил и остановился в паре шагов от встретивших нас удивленными взглядами Тони и Микаэлы. А вот я останавливаться не стал, даже не попытался нажать на тормоза. Нет, я промчался мимо них, увлекаемый силой инерции.

Склон кончился. Скорость начала падать, но спидометр еще показывал тридцать пять миль в час, когда я поравнялся с группой мужчин и женщин. Парень с ружьем, похоже, растерялся, не зная, стрелять в меня или нет.

— Уходите! — крикнул я. — Вас преследуют!

Соблазн включить двигатель был велик. Как мне хотелось ударить по педали, наддать газу и врезаться в толпу убийц, спешащих к нам по тропинке. Но я сдержался.

Мое появление должно было стать для них сюрпризом. Мотоцикл катился все медленнее — дорога пошла вверх.

Двадцать миль в час… пятнадцать…

Впереди показался поворот.

Десять.

Я опустил ноги, коснувшись подошвами земли.

Пять миль в час.

«Харлей» остановился. Я снял винтовку.

Пришлось ждать.

Я продолжал сидеть. Солнце светило. На деревьях пели птицы. Среди желтых цветов на лужайке порхали бабочки. В траве гудели пчелы. По лицу струился пот. Сердце стучало, подчиняясь мрачному похоронному ритму.

Тропинка оставалась пустынной. Может быть, они повернули назад? Или решили срезать путь через поле?

Но потом я почувствовал дрожь. Ту самую. Не в первый раз в голове у меня мелькнул вопрос до сих пор остававшийся без ответа: может быть, хлебным бандитам, шершням, или как их там, присущ некий запах, настолько слабый, что я не воспринимаю его на сознательном уровне. Может быть, его ощущает лишь мой древний, помнящий еще динозавров мозг, запертый глубоко в недрах другого мозга, мозга приматов. Что если это он чует запах врага, плывущий в жарком летнем воздухе. Мышцы живота дернулись. Мышцы шеи и спины затрещали, напрягаясь и скручиваясь. Голову потянуло вбок и назад. Подбородок — вверх.

Они здесь. Они прямо за…

И тут они вышли из-за поворота. Я передернул затвор, одного раза достаточно, ведь у моей маленькой крошки самовзводный механизм. Отлично, Валдива. Нужно только целиться и жать на курок… целиться и жать… целиться и жать…

Мышцы дрожали, словно в животе у меня устроили танцы. Кровь пенилась и искрилась в венах. Все во мне сжалось, концентрируясь в одном кубическом дюйме за правым глазом. За тем самым глазом, который смотрел через прицел на длинное, сияющее дуло. Больше меня ничто не касалось.

Вот они. Группа людей лет двадцати-тридцати. Не больше. Они надвигались на меня. Они не спешили. Их взгляды сверлили меня.

Но не пугали.

Я подождал, пока расстояние сократиться до пятидесяти ярдов, и нажал на курок. Первая пуля пробила грудь одному из шершней и, выйдя через спину, угодила в рот следующему за ним. Его лицо исчезло за красной пеленой, в которой блеснули белые осколки зубов.

Оба свалились на землю. Двоих одной пулей! Удача явно улыбалась мне.

Сорок пять ярдов.

Третьего я тоже свалил выстрелом в грудь. Ублюдок плюнул кровью, дернулся и затих, превратившись в кусок мертвой плоти.

Я ждал, что они бросятся на меня. Их осталось семнадцать. В моем магазине было восемь патронов. Сосчитайте сами. Еще десять секунд, и надо рвать когти.

Сорок ярдов.

Бац… Этот получил пулю прямо в лысину. Пуля срезала верхушку покрытого струпьями черепа с легкостью ножа снимающего верхушку вареного яйца. Его приятели и глазом не моргнули, когда их физиономии забрызгало плевками разлетевшегося мозга.

Тридцать ярдов.

Бац-бац. Я выбил из строя еще двоих. Пули попали в глаза обоим. Одна, пробив голову, срезала ухо у соседа. Раненый даже не остановился, хотя кровь хлестала, как из зарезанной свиньи. Пришлось стрелять ему в грудь. Эта мразь хлопнулась на землю, и красный фонтанчик ударил вверх прощальным салютом.