Директор департамента

Разъясняя требования сторонников мира, Гюго сказал, что деньги, идущие на войну, должны служить делу мира.

— Отдайте их труду, — говорил он, — просвещению, промышленности, торговле, судоходству, сельскому хозяйству, наукам, искусствам и посмотрите, каковы будут результаты. Лицо мира изменилось бы — богатство забило бы ключом, брызнуло бы из всех вен земли, вызванное дружным трудом людей, и нищета исчезла бы бесследно.

Слушая речь Гюго, Макслотер поначалу хмурился и готов был вот-вот «взорваться». Потом решил лишний раз не трепать себе нервы и даже выдавил из себя вымученную улыбку.

— Нет, Виктор, — сказал он, — вам не удастся красивыми словами заморочить голову талантливейшим судьям всех времен и народов. Мы вас сразу раскусили. Вы — попутчик. Да-да — попутчик коммунистов. Вы ведь за социализм, не правда ли?

— Я — давний социалист. Мои социалистические убеждения восходят к 1828 году…

— Ну вот и прекрасно. У меня вопросов нет. А у вас, джентльмены?

Джентльмены дружно промычали «нет», не оставив сомнений в своем решении. Председательствующий скороговоркой оттарабанил приговор.

21

В СВИДЕТЕЛЬСКИЙ БОКС ввели надменного человека лет пятидесяти — пятидесяти пяти с характерной немецкой внешностью. Не дожидаясь вопросов, он представился, слегка кивнув в сторону президиума:

— Альфред Розенберг.

Имя немца ни о чем не говорило председателю, и тот, — все еще находясь под впечатлением допроса Гюго, первым делом поинтересовался:

— А вы, случайно, не социалист?

— Я национал-социалист.

Макслотер не понял, о каком социализме идет речь, поэтому спросил:

— Чем же ваши убеждения отличаются от крамольных идей мистера Гюго?

— Идея национал-социализма, — стал объяснять Розенберг, и в его словах зазвучал артистический пафос, — это достижение человеческой души, которое стоит в одном ряду с Парфеноном, «Сикстинской мадонной» и Девятой симфонией Бетховена.

Напыщенное самодовольство иммигранта не понравилось Макслотеру.

— Нам тут не до лирики, мистер. Выражайтесь короче и точнее! В двух словах: в чем суть этой идеи?

— Должна быть установлена диктатура людей высшего порядка над людьми низшего порядка.

Американец повеселел. Наконец-то среди всей этой интеллигентской банды революционеров попался глубоко порядочный человек. Его рассуждения перекликались с популярными в Америке расовыми теориями. Макслотер с детских лет был убежденным расистом и теперь искренне радовался, обнаружив среди иммигрантов своего единомышленника.

— Да-да, — одобрительно закивал головой американец, — вы совершенно правы. Расовые бунты в нашей стране подтверждают справедливость ваших слов. Эти черномазые слишком высоко о себе возомнили. Сегодня они требуют равноправия, а завтра захотят управлять всей страной. Их противозаконные бунты надо пресекать решительно и безжалостно, не правда ли?

Нацистский теоретик полностью разделял беспокойство Макслотера по поводу расовых беспорядков в Америке.

— Негритянская проблема в Соединенных Штатах, — сказал он, — является жизненно важной для будущего существования страны. Если не будут приняты меры для подавления негров, они — эти агенты большевиков — приведут к гибели белую Америку.

— Совершенно верно! — воскликнул восхищенный американец-расист. — Именно так: агенты большевиков. Лучше о них не скажешь.

Он повернулся к членам комиссии, что-то сказал им и вновь обратился к немцу.

— Дорогой мистер Розенберг, — сказал председатель с необычной теплотой в голосе. — Мне доставляет большое удовольствие сообщить вам, что виза на постоянное проживание в раю получена вами по праву и будет продлена на вечные времена. Примите мои искренние поздравления.

Макслотер подошел к свидетельскому боксу и, широко улыбаясь, долго тряс руку немца и хлопал его по плечу.

22

ПОЯВИВШИЙСЯ на месте немца толстый лысый человечек с грузной, как у орангутана, нижней челюстью и отсутствием в глазах каких-либо признаков интеллекта вызвал у Макслотера поначалу антипатию. Фамилию, названную шепелявым иммигрантом, американец не уловил. Но, бросив взгляд на публику и увидев взволнованные перешептывания в первых рядах, Макслотер понял, что стоящий перед ним невзрачный, раздувшийся от самодовольства мужичонка, должно быть, довольно известная фигура.

— Не социалист ли вы? — на всякий случай поинтересовался председатель комиссии.

— Был в молодости, — отвечал иммигрант, выглядевший на шестьдесят с небольшим. — Исключен из социалистической партии за радикальные воззрения.

«Еще один революционер», — констатировал Макслотер. А вслух произнес с иронией:

— Свобода, равенство и братство, не так ли?

— Нет, не так, — твердо отвечал обладатель лучезарной лысины. — Между народами, так же как между отдельными людьми, не может быть равенства. Каждый стремится развить собственные силы, утвердить собственное «я», утвердить себя в жизни. Совершенно прав достопочтенный член вашей комиссии Никколо Макиавелли, заявляя в своих трудах, что вооруженные пророки побеждают, а безоружные погибают. Да, только насилием можно обеспечить единство нации и благоденствие народа. Империализм — неотъемлемая черта всех людей и всех народов, это вечный закон жизни.

Макиавелли презрительно скривился при упоминании его имени. Зато на устах Макслотера мелькнула улыбка. Этот субъект говорил дельные вещи. К тому же он глубоко изучил классические труды Макиавелли. При таких воззрениях этот боров, очевидно, является сторонником политики «с позиции силы»?

— Совершенно верно. Только сильных любят друзья и только сильных уважают враги. С доисторических времен докатился до нас клич: горе безоружным! Нужно вооружаться. Любой ценой, любыми путями, даже если это будет стоить нам отказа от всего того, что называется цивилизованной жизнью.

— Как видим, монсиньор, вас в пацифизме не обвинишь, — прокомментировал с удовлетворением Тьер, все еще находившийся под впечатлением от допроса Виктора Гюго.

— Я не верю ни в полезность, ни в возможность вечного мира. Поэтому я отвергаю пацифизм, который скрывает в себе отказ от борьбы и от самопожертвования. Только война доводит до предела напряжение человеческой энергии и накладывает печать благородства на народы, которые не боятся её.

— Простите, сэр, — с уважением произнес Макслотер, — мне не удалось расслышать ваше имя.

— Меня зовут Бенито Муссолини.

Бог ты мой! Как он мог не узнать эту выдающуюся историческую личность…

— Дорогой Бенито! — едва не вскричал американец. — Место в этом мире, а если пожелаете, и во Вселенском департаменте расследований забронировано за вами навечно.

23

СЛЕДУЮЩИМ разбирали дело Томаса Джефферсона, на которого в департамент расследований поступило убийственное досье из Кружка американских президентов. Коллеги Джефферсона, категорически отрекшиеся от него, просили Макслотера обратить особое внимание на подрывное высказывание бывшего президента, заявившего: «Россия — наш самый сердечный друг среди всех государств на Земле». В сопроводительном письме выражалась уверенность, что автор Декларации независимости был русским агентом, поскольку истинный американский патриот не мог додуматься до того, чтобы собственноручно написать в Петербург: «Я с огромным удовольствием вижу расширяющуюся торговлю между нашими двумя странами. Ваш флаг найдет в наших гаванях гостеприимство, свободу и покровительство, а ваши подданные будут пользоваться всеми привилегиями наиболее благоприятствуемой нации».

Процитированные высказывания не оставляли сомнений в политических убеждениях бывшего президента. Не меньшее возмущение членов комиссии, по делам иммигрантов вызвала его речь, в которой он выступил в поддержку социальных революций и международного терроризма:

— Когда какая-либо форма правления становится губительной, вредной для интересов народа, то народ вправе изменить или уничтожить ее и установить новое правительство, основав его на таких принципах и организуя власть в такой форме, которые будут им сочтены за наиболее пригодные для осуществления его безопасности и счастья.