Дитя Ковчега

Кастрюли, сковородки, ножи, горшки, венчик, ножницы, сито, чесночница, дуршлаги, формы – все в порядке и на местах, стоит у Стойки Один, для Камеры Один. Ингредиенты для супа тоже готовы: заранее сваренный бульон, вермишель, приправы, горох, фасоль, морковь, пармезан, белое вино. Артишоки Ривьера и ингредиенты для груш лежат в холодильнике до рекламной паузы. Камеру Два, как всегда, Эбби пристраивает в паре сантиметров над микроволновкой – для крупного плана. Весьма лестный угол; она проверяла со стремянки – сощурила глаза и представила эффект на экране. Глупо, но, несмотря на многолетний опыт в кулинарном искусстве, Эбби немного нервничает.

Да, нервничает. Великий день не за горами. Она это чует нутром.

Сценарий великого дня следующий: машина независимого телепродюсера ломается на шоссе А210, и, поскольку сотовый тоже вышел из строя, телепродюсер идет пешком в Тандер-Спит, где улавливает чудеснейший запах, доносящийся из Старого Пастората. Звонит в дверь, которую открывает Эбби, все еще в переднике. Телепродюсер, которого зовут Оскар, или, может, Джек, спрашивает, нельзя ли воспользоваться телефоном – связаться с Ассоциацией Автомобилистов, [77] так как его трубка не работает. Дожидаясь ребят из АА, Эбби предлагает Оскару, или Джеку, чашку свежесваренного кофе и парочку домашних Apfelkuchen. [78] Продюсер настолько сражен Apfelkuchen, а также элегантностью, и манерами, и jene-sais-quoi [79] самой миссис Ядр, что спрашивает: не подумывала ли Эбби о работе теледиктора и не окажет ли она ему великую честь – проехаться до студии на пробы?

Все остальное – отдельная история.

Но сейчас, сегодня, еще только предыстория, и Эбби стоит в рамке – начальный кадр репетиции.

– Здравствуйте. Конечно, легко впасть в панику, размышляя, как приготовить овощной бульон, – начинает она. – Но помните: секрет успеха – все делать шаг за шагом.

Бульон – хорошая метафора для ее жизни, думает Эбби, пробегая по списку ингредиентов для удобства воображаемого зрителя, который сидит дома: множество разных интересных кусочков, крутящихся в семейном котле. Как гены, передающиеся через поколения, одни ингредиенты всплывают чаще, другие оседают на дне. Однажды вечером она, Норман и Императрица смотрели программу «Смерть нации»: без сомнения, причина вымирания британцев кроется в ДНК. Плохие мысли, хорошие мысли. Черты по линии Нормана, черты по ее линии. Возьмем Роз и Бланш: рыжие волосы – определенно наследственность Болоттсов. А ловкие руки – наверняка со стороны Нормана? Ноги Биттсов, бедняжки, и удлиненный копчик – впрочем, не настолько, как у бабушки, и это в те дни, когда его оперировали, только если мешал ходить. Излишняя растительность – опять же по линии Биттсов; к счастью, косметическая индустрия здесь настоящий козырь. Эбби и сама уродилась слегка волосатой, но благослови Господь горячий воск! При таком количестве ингредиентов в генетическом котле, в котле мыслей и воспоминаний, проблема в том, что всегда имеется парочка менее аппетитных, чем остальные, и парочка настолько отвратительных, что заставляешь себя глотать не глядя.

– А теперь лучший друг повара – разделочная доска, – радостно говорит Эбби, улыбаясь в воображаемую Камеру Два. – Как видите, я использую традиционный деревянный вариант. Впрочем, если вы беспокоитесь о кухонной гигиене, пластик, честно признаться, лучше. Хороший острый нож, – (она поднимает его к воображаемой Камере Один, чтобы он блеснул на свету), – и можно приступать.

Сериал закончился, и Опиумная Императрица ошеломленно рассматривает Эбби. Отмечает ее страстность, изматывающую целеустремленность и слегка заячьи зубы. И думает.

– Вы напоминаете мне мою дочь, – внезапно произносит она. Эбби в шоке поднимает взгляд на непрозрачное привидение, взгромоздившееся на сушку. – Мы, случайно, не можем состоять в родстве?

Снаружи небо веселого кобальтового цвета, а деревья – боксерская груша дикого, безрассудного ветра. Пока Эбби репетировала, Роз и Бланш вернулись из Ханчберга на экспрессе, а теперь целенаправленно топают в кроссовках на резиновых подошвах по Кропи-стрит, мимо огромного рекламного щита «Люкозейд», по переулку, декорированному собачьим дерьмом и старыми банками из-под колы; протискиваются через ржавый турникет и шагают мимо большой вывески ПРОДАЕТСЯ на кладбище церкви Святого Николаса. На надгробии сидит кучка подростков – близняшки узнают среди них Клинтона Биттса, Камерона Малви и Джейда Йарбла, заядлых прогульщиков уроков домоводства Эбби. Ребята курят, пиная высокую траву и крапиву. Рядом, возле могильных плит ошивается древняя овца Лорда Главного Судьи – самоуправляемый пылесос «Гувер», губы-шланг дергаются, тянутся к самым сочным одуванчикам: новая духовная управа, дабы утвердить зеленый мандат, постановила не приобретать новую церковную газонокосилку, а вместо этого уговорила Рона Харкурта сдать внаем овцу из стада – пастись. Роз и Бланш гладят животину. Затем кивают детям, вспоминая, как сами приходили сюда, кося от школы. История повторяется, думают они, пробираясь мимо искрошенных надгробий.

– Смотри! – восклицает Роз, показывая на могилу, из которой непристойно расползлась во все стороны растительность с желтыми цветочками.

– Фу-у, – откликается Бланш. – Жуть.

– Это тыква. – Из-за плиты выходит длинноволосый непримечательный мужчина. – Я про нее читал. Знаменита своей приспособляемостью. Плоды повторяются каждые четыре поколения. Первый год зеленые, второй желтые, затем оранжевые, затем лиловые, потом снова зеленые. Забавно, да? Пути Господни неисповедимы. Я Джош – помните?

– Привет, Джош, – здороваются девушки.

Они помнят. Он помогает организовывать мероприятия типа Фестиваля Чертополоха. Девушки видели его во Дворе Состязания по Питию Эля, и они с отцом по очереди ведут Вечера Караоке в культурно-спортивном центре. И не этот ли парень устраивает постыдное кабаре для Ассоциации Птицелюбов? Точно: викарий.

– Мы бы хотели взглянуть на старые церковные записи – для генеалогического модуля, – говорит Роз, осторожно ступая меж усиков тыквы. У основания каждого желтого цветка уже набухает странного вида лиловатый плод.

– Посмотреть, кто на ком женился по маминой линии, – добавляет Бланш. – А затем составить диаграмму. В Штатах все помешались на фамильных древах. Мы хотим открыть дело.

– Службу, вроде «мы проследим ваши корни», – уточняет Роз.

– Да, денег куча, – прибавляет Бланш.

– Э? Ладно, идите за мной, – решает Джош. Они ступают в полумрак, где через секунду вырисовываются силуэты потертых скамей. На полу посреди прохода стоит ведро побелки. – Пытаюсь избавиться от отметок уровня воды, – поясняет Джош. – Остались еще с Великого наводнения 1858-го, но сейчас мы продаем церковь, и агенты по недвижимости хотят, чтобы она выглядела презентабельно.

– Значит, скоро продадите?

– Надеюсь. Уже приценивались из франшизы «Макдоналдса». В этом есть финансовый смысл; мы не способны конкурировать со спутниковыми богослужениями. А лично я подамся в Штаты.

Что ж, думают двойняшки. Еще один мудак себя экспортирует.

– Лучше поторопиться, – советует Роз, – до ограничения эмиграции.

– Духовенство исключение. Пойду на магистра теологии в Луизиане, на родине арбуза.

– Так где метрическая книга?

– Вон там, – отвечает Джош. И вдруг, вдохновенно: – Десять евро, и она ваша.

Роз и Бланш переглядываются.

– Давай посмотрим, – предлагает Роз.

Они бредут в канцелярию и изучают книгу – старую, толстую и выцветшую, со странными вздувшимися страницами.

– Еще одна жертва наводнения, – объясняет Джош. – Теперь мы, конечно, все записываем на диск и отсылаем в архив для Государственной службы статистики.

Девушки листают потрепанные страницы. На Многие попали чернила, и записи не читаются.