Z значит Захария (ЛП)

Я встала, сходила в курятник и собрала свежеснесённые яйца (заметив попутно, что одна из квочек высидела восемь цыплят — все живые! — а две другие сидят на яйцах), подоила корову, отправилась на кухню и приготовила завтрак. Словом, всё было как обычно, изменились лишь мои чувства. Позавтракала на кухне, как всегда — потому что мистер Лумис просыпается не так рано, как я, — убрала со стола и понесла завтрак в его комнату. Я нервничала и была очень напряжена, а вот он... Если он и ощущал что-то похожее, то ничем этого не выказал, просто взял у меня поднос и принялся за еду. Завтракая, мы, как это стало у нас в обычае в последнее время, говорили о том, что мне предстоит сделать сегодня. Кукуруза, соя и фасоль уже чуть подросли, и я собиралась их удобрить. А если останется время — то и огород тоже.

Он спросил:

— Чем удобрять будешь?

— Кукурузу и бобовые — химическими удобрениями.

— Из магазина.

— Да.

— И много их там? Сколько?

— Ну, я точно не знаю. — Удобрения, расфасованные в мешки по пятьдесят фунтов, хранились на складе на задах магазина рядом с погрузочной платформой. Склад был битком набит, мешки громоздились до потолка — мистер Клейн отлично подготовился к весенней страде у амишей. — Там что-то около пятисот мешков.

— И всё равно когда-нибудь они закончатся.

— Их хватит ещё на много лет.

— Должно хватить до той поры, когда мы сможем полностью перейти на органику.

— Да, я знаю.

В поле, ведя трактор с прицепленным к нему разбрасывателем удобрения по рядам молоденькой кукурузы, я почувствовала себя лучше. С кукурузой был полный порядок — здоровые ярко-зелёные стебельки достигали уже нескольких дюймов в высоту. Я попробовала подражать отцу: подводить колёса трактора, а значит и разбрасыватель как можно ближе к рядам, не задевая при этом растений. День выдался тёплый и тихий; пожалуй, на солнце было даже немного жарковато, и Фаро, пробежав за трактором пару рядов, отправился на кромку поля и улёгся в тенёчке под райской яблоней, лениво наблюдая за мной оттуда. Словом, у меня возникло чувство, что всё возвращается на круги своя, всё становится как прежде... пока я не повернула трактор в конце ряда и не взглянула на дом. Там, на крыльце, сидел на своём стуле, слегка наклонившись вперёд, мистер Лумис. Он скрывался в тени, поэтому я не могла видеть его лица, но не сомневалась, что он пристально наблюдал за мной.

Я снова занервничала; даже не могу сказать, почему. Попыталась справиться с волнением, решив, что не буду на него смотреть, ну то есть даже и краем глаза, сделаю вид (больше для себя, чем для него), что вообще не подозреваю о его присутствии. Сосредоточилась на работе, следя за тем, как серый порошок из бункера высеивается на почву. Когда в полдень я остановила трактор и направилась пешком к дому, мистера Лумиса на крыльце уже не было. Я не видела, как он ушёл, так что не смогу сказать, когда он это сделал.

Ланч прошёл как обычно, и я вернулась к работе. Ближе к вечеру принялась за удобрение огорода, на этот раз навозом. Я притащила его в старой ручной тачке, накопав из кучи около хлева и добавив помёта из курятника. Я использовала органику не из-за того, что мистер Лумис что-то там такое говорил, а потому, что мы всегда так удобряли огород: овощи растут лучше на органике, чем на химических удобрениях. Мы смешивали три части коровьего навоза с одной частью куриного помёта, потому что помёт гораздо сильнее.

Одним словом, обычный будничный день. И даже новое событие, случившееся за ужином, было не таким уж пугающим.

Шесть тридцать, я вожусь на кухне. Ужин уже почти готов; собственно, я начала класть на поднос приборы, когда со стороны спальни мистера Лумиса послышался стук тросточки и звук шагов, несколько более уверенных, чем раньше. Я подумала, что он, наверно, пойдёт на веранду, и застыла, прислушиваясь. Нет, он повернул в направлении задней части дома, в мою сторону. Неужели он идёт на кухню? Ножки стула царапнули пол, потом раздался глухой стук — наверно, мистер Лумис сел на стул. Так оно и оказалось: он уселся у стола в столовой. Увидев, что я смотрю на него сквозь арку, он сказал:

— Мне больше необязательно подавать еду в постель. Я всё ещё слаб, но уже не болен.

Я убрала поднос и накрыла в столовой. Мы ужинали вместе: мистер Лумис на одном конце стола, я — на другом. Он даже попытался завести беседу:

— Я видел тебя на тракторе. Сидел на крыльце, смотрел.

Я сказала:

— Вот как?

— Было жарко на солнце?

— Немного. Не очень.

— На некоторых тракторах устанавливают навес для водителя.

— Да, их можно было купить. Отец так и не купил. Он любил работать на солнышке. Когда начинало слишком припекать, надевал соломенную шляпу.

Последовала пауза, некоторое время мы ели молча. Затем мистер Лумис произнёс:

— По-моему, кукуруза выглядит что надо. — Это он старался сказать мне приятное.

— Нормально. Бобы тоже, — отозвалась я.

— И огород хорош.

Собственно говоря, мы сейчас ели шпинат с этого самого огорода, а через несколько дней пойдёт горох.

Мой собеседник продолжал непринуждённо болтать в том же духе, и я по мере сил старалась поддерживать разговор. Даже поведала о восьми новых цыплятах. И в результате почувствовала, как моя скованность понемногу отступает — что и было, по всей вероятности, целью мистера Лумиса.

После обеда я, как обычно, помыла посуду и подмела пол. Меня одолевала отчаянная зевота: весь день пришлось тяжело трудиться, а ведь накануне я почти не спала. Выйдя из кухни, я увидела, что мистер Лумис не ушёл обратно в свою спальню; по-видимому, решив, что он больше не болен и валяться в постели ему ни к чему, он расположился в гостиной, в большом кресле, в котором любил по вечерам сидеть мой отец. Мистер Лумис даже зажёг две лампы, хотя в комнате ещё не было по-настоящему темно, ведь на дворе стояли сумерки.

Он сказал:

— Ты помнишь: когда я был болен — ты кое-что сделала?

Я сразу всполошилась, вообразив, что он сейчас упомянет о том, что я держала его за руку и всё такое.

— Что вы имеете в виду?

— Ты мне читала. По меньшей мере, один раз и довольно долго.

Мне полегчало. Поговорить о чтении — это я всегда с удовольствием.

— Да, я помню.

— Ты не могла бы сделать это опять?

— Что, прямо сейчас?

— Да.

— А что вам почитать?

Если честно, меня эта перспектива радовала лишь отчасти — до того я устала. Да и то сказать — его просьба показалась мне странной и неестественной. С чего бы это ему просить меня почитать, если он прекрасно умеет читать сам? Хотя, вообще-то, я знавала семьи, в которых семейное чтение вслух было обычным занятием; так что, может быть, это и не так уж странно?

— На твой выбор, — сказал он. — Может, то же, что раньше?

— То были стихи.

— Стихи так стихи. Приятно будет послушать. Или любое другое, что тебе захочется.

Мне, если по правде, ничего не хотелось, но я не знала, как отказаться повежливей, на что он, очевидно, и рассчитывал.

Так и получилось, что я читала ему битый час. Сначала всё ту же «Элегию» Грэя, а потом, когда с нею было покончено, мистер Лумис попросил меня продолжать, и я принялась за первые главы «Гордости и предубеждения» Джейн Остен. (Эту книгу я знаю почти наизусть.)

Как сказано, во всём этом вроде бы не было ничего особенного, но вот что меня привело в недоумение и насторожило. После первого получаса, когда я перешла на Джейн Остен, стало понятно, что мой слушатель вовсе меня не слушает. Я до того устала, что нечаянно перевернула два листа за раз, и после семнадцатой страницы перескочила на двадцатую. И лишь прочтя половину страницы, обнаружила, что пропустила целый эпизод, в котором говорилось о мистере Бонавентуре и его деньгах; так что получилась смысловая неувязка. Я начала было объяснять и вернулась к восемнадцатой странице, и тут до меня дошло, что мой слушатель ничего даже не заметил. Ну, я и продолжила читать дальше, как ни в чём не бывало.