Избранное. Повести и рассказы

- Затеял, понимаешь, строить у себя Музей восковых персон! Мастеров, понимаешь, у мадам Тюссо переманивает! Валюту тратит! Вот тебе валюта, сукин сын! Вот тебе фонды!

И вместо фондов и валюты сунул под нос Виктору Панкратовичу сухой старческий кукиш. Кукиш был весь в коричневых пятнышках и татуировках. И пахло от кукиша чем-то острым и резким...

- Слава Могуту, королевское величество очнулось! - сказал Мустафа Тарасович и убрал из-под носа Востромырдина вонючую тряпочку. Виктор Панкратович застонал. Это был стон облегчения, потому что заседание секретариата оказалось бредовым видением, но это был и стон страдальческий, поскольку пребывание в загадочном Замирье продолжалось. - Король просто-напросто голоден! - говорил канцлер Тарасович (да почему же Тарасович?). - Подкрепись, государь, а там уж и опять на отдых...

Виктор Панкратович открыл глаза. Перед глазами был стол под голубой скатертью, уходящий в бесконечность. Очумевший Востромырдин схватил первый попавшийся графин и начал пить прямо из горлышка.

- Сразу видно - царственные манеры! - похвалил канцлер.

Жидкость в графине слегка напоминала коньяк «Армения», но была намного лучше и крепче. Виктор Панкратович произвел еще один глубокий глоток и сделал столь же глубокий выдох облегчения, потому что под столом ему никто не наступал на ногу и не шипел в ухо слово «пьяница».

- Король пьет, король пьет! - закричало несколько голосов, и Виктор Панкратович, вторично присосавшийся к графину, едва не поперхнулся. Он не знал, что так принято кричать при всех дворах, и усмотрел в этой традиционной здравице осуждение: дескать, король, а пьет!

Он вернул графин на место и обвел глазами застолье. Тут и там на резных креслах сидели незнакомые люди - человек двадцать. Физиономии у всех были самые разбойничьи: грозно торчали крашенные зеленкой усы, сверкали великолепные крупные зубы, радостно блестели фиолетовые глаза. «Это мои придворные», - догадался Востромырдин.

- Хорошая примета, государь! - ликовал сидящий по правую руку канцлер Калидор. - Это означает, что царствование твое пройдет в пирах и праздниках! Слава Гортопу Тридцать Девятому - новому королю благословенного Листорана!

- Слава! Слава! Слава! - вскричали придворные, чокаясь крупнокалиберными кубками. Востромырдин закрыл глаза и откинулся на спинку трона.

- Закуси, государь! - Старец голой рукой протянул ему кусок жареного мяса весьма странного вида. В животе Виктора Панкратовича громко заговорило, но голод не тетка.

«Черти нерусские! - ругался про себя Востромырдин. - Кого это они зажарили? Очень вкусно. Впрочем, в Корее на приеме у Ким Ир Сена собачину есть заставляли...»

- А это блюдо вкушают только листоранские короли - икра птицы Шарах!

Востромырдин хотел было возразить, что птицы несут яйца, но махнул рукой. Икринки были крупные, словно картечь, и на блюде им не лежалось, подпрыгивали. Для храбрости Виктор Панкратович опять потянулся к заветному графинчику, но из горла позориться на этот раз не стал, налил, как все добрые люди, в кубок.

- Гортоп клюк! Гортоп клюк! Король пьет! - снова заорали придворные.

- Ваше здоровье, дорогие товарищи! - провозгласил Востромырдин. Канцлер открыл было рот объяснить, что придворный королю не товарищ, но такое обращение сотрапезникам явно понравилось, они загалдели еще сильнее. А вот икра птицы Шарах была так себе, и Виктор Панкратович проглотил несколько икринок единственно из вежливости. - Ваша правда, товарищи, я действительно несколько времени руководил гортопом, и у меня был порядок, - сказал король Виктор Панкратович. - Потом ВПШ, работа в аппарате...

Застолье притихло.

- Государь, - осмелился наконец канцлер. - Не говори ты заклинаний: неровен час, обратишь нас всех в круглей или османдеев...

- Верно, твое Величество, о делах еще наговоримся, - сказал Востромырдину сосед слева. Сложением он не уступал Виктору Панкратовичу, усы у него были самые большие и самые зеленые. - Я твой начальник стражи, великий герцог Тубарет Асрамический. Ни один волос не упал с головы листоранских королей под надежной охраной рода Тубаретов...

Виктор Панкратович машинально потрогал лысину. Лысины никакой не было - под рукой ощущался жесткий ежик волос.

- Зеркало! - приказал Виктор Панкратович.

Тотчас же служанки принесли нечто умопомрачительно голубое в яшмовой раме. Но все равно это было зеркало, и в нем отражался товарищ Востромырдин в малиновой, шитой золотом мантии, а на месте былого пустыря красовался зеленый гребень подобных пружинкам волос.

- Что это значит? - Самодержец листоранский устремил грозный взгляд на канцлера Калидора.

- А это значит, мирской волос вылезает, а наш, замирский, растет! Кровь, она себя всегда окажет, особенно когда листоранская! - гордо ответил канцлер. - Пока ты спал, мы тебе вымыли голову желчью двоеженца... - Голос его опустился - так страшен был взгляд владыки.

Хорошо тому живется,

Кто волосьями курчав:

Жизнь его всегда несется

Среди игрищ и забав!

То была знаменитая листоранская ксива - нечто вроде частушки. Первая строка в ксиве всегда сохраняла неизменность: «Хорошо тому живется...», а остальные три объясняли, кому хорошо живется и по какой причине. Худо-бедно сложить ксиву мог практически любой листоранец, а некоторые достигали в этой области подлинного мастерства. К сожалению, герцог Тубарет этим не отличался.

- А давай-ка, государь, выпьем, чтобы волосики лучше росли, - добавил герцог в прозе и проворно набуровил Востромырдину полный кубок давешнего коньяка. Первый секретарь машинально принял кубок и машинально же опорожнил. С последним глотком он забыл и о лысине, и о несолидном панковом гребне. Ему померещилось, что все это происходит на банкете после совещания первых секретарей Сибири и Дальнего Востока на берегу славного моря, священного Байкала. Слева от него сидит товарищ Хренов, справа - товарищ Членов, а товарищ Лопато посреди зала в голом виде изображает танец живота и других органов, и такая великолепная фигура у товарища Лопато, такая грудь, и совершенно никакой Анжелы Титовны рядом!

- Когда ты, Арефьич, бюст успел отрастить? - спрашивал король придворную танцовщицу, а она, не будучи товарищем Лопато, не знала, что и ответить.

Отменными были и мясо болотного варана, и яйца голубой косули, и салат из летучих грибов. То и дело радовались придворные тому, что король пьет, и пилось легко, а потом и запелось неплохо: пели и про Катюшу, и про Марусю - раз-два-три-калина, и про поход на кирибеев, и про амурные похождения Гортопа Седьмого, и про Стеньку с княжной, и про главное, ребята, сердцем не стареть, и про баратинского князя Екандрабабая, а после самой хорошей в Мире песни о том, как враги сожгли родную хату, многие пригорюнились: видно, и в Замирье беды хватало...

Но завершить застолье придворная камарилья решила все же на оптимистической ноте, и от этого Востромырдин даже слегка протрезвел - то была песня «В хоккей играют настоящие мужчины», правда, переиначенная на какой-то милитаристский лад.

Глава 4

В Мире между тем происходили всяческие события.

Во-первых, из Москвы примчалась новая комиссия: нынешний Генеральный самолично прочитал рапорт Шмурло, потому что вспомнил эту фамилию в связи с диссидентскими тараканами и воспринял сигнал со всей присущей ему серьезностью. Во-вторых, заседание Политбюро насчет кандидатуры первого секретаря Краснодольского крайкома продолжалось непрерывно трое суток! Особенную твердость при этом выказал Мустафа Тарасович Раньше, все остальные время от времени падали в обморок и попадали в реанимацию по старости. В конце концов постановили решить вопрос путем перестрелки личных охранников, и еще с полдня в коридорах ЦК гремели выстрелы, а мелкая сошка с ужасом отсиживалась в кабинетах и туалетах, но и там, случалось, настигала ее нечаянная пуля, так что все ковры и дорожки пришлось сменить и отправить в общежитие для вождей развивающихся стран. Но вот последний из оставшихся в живых телохранитель (а принадлежал он как раз Мустафе Тарасовичу) на карачках вошел в зал заседаний и скончался у ног своего повелителя, так что товарищ Раньше победил в честной борьбе и утвердил своего ставленника.