Досье «72»

Или такой ролик. Семейная пара, естественно, уже пожилых людей, но еще хорошо выглядящих, даже красивых, достойных, отзывчивых — это видно с первого же взгляда, — дарит своим детям и внукам новенький автомобиль «пежо» последней модели: вот, это вам, наши милые, нам теперь она не нужна. А пока вся взволнованная семья машет руками и носовыми платочками, пожилая пара, взявшись за руки, уходит в сторону заходящего солнца под музыку, заставляющую пустить слезу. В какую же загадочную страну уходит эта пара? Об этом не знает никто, но рекламный слоган обращается к телезрителю: «Езжайте дальше на „Пежо-72“».

— Все-таки, все-таки, — шептал Кузен Макс, — послание должно дойти, люди не настолько глупы.

Сегодня вечером он пришел раньше, чем обычно: из-за дебатов зал был полон посетителей. Хозяину «Регалти» пришла в голову мысль поставить в глубине зала телевизор, и теперь в его бистро всегда было полно народа. Каждый репортаж, каждое интервью на эту тему заставляли людей уходить из дома и присоединяться к себе подобным на лавках «Регалти». Там можно было встретить даже семидесятилетних людей, которые потягивали тизан^[5] в надежде услышать хотя бы слово солидарности. Чаще всего их ожидания оказывались напрасными, поскольку споры между сторонниками и противниками меры сильно распаляли желчь выпивох, уже подогретых стаканами красного вина. На дверях заведения появилась табличка, указывавшая, что в ночь референдума там будет организован буфет и танцы. Достаточно было записаться и заплатить заранее — хозяин опасался проявления недовольства.

Но до этого было еще далеко: тем, кто хотел потанцевать, набив живот, надо было подождать еще двое суток. А пока продолжались споры. За одним из обсуждений следила вся страна. С того момента, как Филипп Вассеро, знаковая фигура из предыдущего левого правительства, который, по всеобщему мнению, навсегда ушел с политической сцены, бросил действующему премьер-министру официальный вызов. Гарсен, от которого этого никто не ожидал, этот вызов принял. Несмотря на протесты оппозиции, Бофор назначил дату этих дебатов, нарушив правило восьми дней. Дебаты за сорок восемь часов до начала референдума: ведь это означало — или пан, или пропал! «Знаю», — ответил он на это с загадочной улыбкой. Но, в конце концов, Гарсен не справится с Вассеро! «Увидим», — отрезал он, продолжая улыбаться.

— Я опасаюсь худшего. Вассеро быстро расправится с Гарсеном.

Кузен Макс заказал еще бокал бочкового пива, уже четвертый, что было признаком большого возбуждения. Потом попросил хозяина увеличить громкость. Титры передачи, представления напряженных до нельзя кандидатов, показ аудитории в зале, большинство из присутствовавших были раскаленными добела стариками.

— Но ведь это невесть что такое, ловушка, Браше потеряла голову.

Пиво явно не шло на пользу Кузену Максу.

Ведущий объявил программу. Вначале обычная игра в прямом эфире в вопросы-ответы со зрителями, которая, как всем известно, всегда проходит по-честному, потом музыкальная пауза и, наконец, столь долгожданные дебаты.

Внимание зала быстро притупилось: старики на съемочной площадке, такие же колкие, как и в рекламе Браше, задавали вопросы, на которые правительство уже тысячу раз отвечало, приводили высказывания, которые все уже тысячу раз слышали. Их коллеги-старики бурно аплодировали. Им очень хотелось освистать аргументы Гарсена, но организаторы попросили их вести себя прилично, да и с зубными протезами не посвистишь. Один из стариков заявил, что было бы самоубийством для нации отказываться от знаний и опыта ее старшего поколения. Одна старушка пригрозила, что никогда больше не будет голосовать за НПФ. В свои восемьдесят два года она громко воскликнула: «Как можно голосовать за партию, которая поддерживает такую меру? Лучше умереть!» На съемочной площадке наступило молчание. Еще один зритель считал нелепым жертвовать здоровыми семидесятилетними людьми в пользу более молодых инвалидов. Что касалось лично его, то в свои семьдесят три года он чувствовал себя мощным, как гроза. Как гроза в Бресте, добавил он, поскольку знал классиков и еще не достиг рокового возраста семидесяти восьми лет. Бурные аплодисменты. Какой-то завистливый муж высказался против скандального решения — да, именно так он и сказал, скандального! — добавить женщинам три дополнительных года жизни, и он… но возмущенные блеющие голоса заставили его замолчать.

В «Регалти» нам начинало казаться, что дело затягивается:

— Но ведь там выступают одни старики!

— А что, молодежь не имеет права высказаться по этому вопросу, да?

— Бедняга Гарсен, а он неплохо держится в этой клетке с хищниками! Ах, предки, они хорошо подготовились!

Перед самым началом схватки политических тяжеловесов весь зал уже был на стороне Гарсена, окруженного бандой подлецов. Кузен Макс уже не мог сдерживаться:

— Черт возьми, до чего же умна эта Браше, до чего же умна!

Рекламная пауза успокоила умы людей в студии, равно как и собравшихся в «Регалти». Каждый заказал себе очередную порцию выпивки, кроме стариков, которые продолжали хранить верность своему единственному бокалу кира^[6].

Но вот началась сама схватка.

Сразу стало видно, что Вассеро был силен, намного сильнее соперника. Он сразу же взял Гарсена за горло, спокойно, но с такой решимостью, которую было трудно ожидать от человека семидесяти девяти лет.

— Господин Гарсен, вы, кажется, христианин? Просто верующий католик или посещаете церковь?

— Конечно же, я католик, — ответил тот, не чувствуя ловушки (все начиналось неплохо! Кузен Макс уже брызгал слюной), — я католик и хожу в церковь. И горжусь этим, в то время как вы…

— Я не католик, если можно так выразиться! Я не верую и не хожу в церковь. Как верный католик, вы знаете и выполняете десять заповедей… Вы можете назвать мне первую заповедь?

— Конечно… Я… Ну, конечно, не убий…

— Вот именно. Не убий. Что вы об этом думаете? Что вы думаете, готовясь к убийству скольких?.. Шести, семи, восьми миллионов невинных?

— Ай-ай-ай, он пропал. Все пропало. Ну, кому в голову пришло устраивать этот телепоединок!

Кузен Макс больше не верил в удачу. Он залпом выпил остаток пива. От пены на его верхней губе образовались усы, придавшие ему вид древнего, семидесятидвухлетнего старца, но его это не заботило. Столько труда, столько надежд, загубленных одной идиотской теледискуссией… Гарсену конец.

— Послушайте, Филипп Вассеро, коль скоро вы хотите поиграть на этой ноте, я хочу присоединиться к вам. Вы говорите шесть, пусть восемь миллионов невинных людей? Я отвечаю вам: шестьдесят три миллиона невинных. Да, шестьдесят три миллиона невинных французов, которым проводимая вами и вашими друзьями политика принесла только одни разочарования. И эта лишенная будущего жизнь, возможно, намного хуже смерти. Теперь я, быть может, вас шокирую, мсье Вассеро, но, поскольку вы говорите о какой-то Варфоломеевской ночи современности, я вам отвечу: речь идет о законной самообороне. Вот именно! Ваша убийственная политика вынудила нас, правительство и меня, прибегнуть к мерам законной самообороны. Франция — моя страна. Ваша страна, она защищается. Если вы знаете другой путь выхода из тупика, умоляю, укажите мне его, пока еще не поздно.

По столиками «Регалти» прошел одобрительный шепоток. Гарсен явно набирал очки. Он меня поражает, просто поражает. Кузен Макс упал с небес: после того, как Бертоно взял Гарсена в свои руки, тот стал уже совсем другим человеком.

Дискуссия приняла более выраженную политическую направленность, каждый из противников критиковал меры, от которых другой клятвенно отрекался. Гарсен держался очень хорошо. Гарсен ставил Вассеро в затруднительное положение: он освежал противнику память. Скажите, Филипп Вассеро, сколько денег вы потратили на то, чтобы привлечь на свою сторону благосклонность людей третьего возраста, которых вы считаете преданными нашему делу? Не лучше ли было использовать эти миллиарды на создание новых рабочих мест? Именно это мы и обещаем сделать. Но нет, вы разыграли карту пожилых людей. Это хорошая мера с точки зрения политиканства, но плохая с точки зрения политики. Если бы мы и дальше позволили вам это делать, Франция стала бы филиалом США со всеми этими стариками, запертыми в позолоченные гетто, где их деньги служат для того, чтобы вырывать молодые дарования из их родных стран и устанавливать свой контроль над предприятиями по всему миру. И они продолжают выжимать сок из лимона, чтобы стать еще богаче, и они требуют 15 %, 20 %, 30 % дивидендов, а руководство увольняет людей, а бедняки становятся еще беднее. Вот какое будущее вы нам готовили!