Звездолет с перебитым крылом

Глупо. Я отговариваю Дюшку бежать в будущее. Да пусть бежит, все равно далеко не убежит…

— Так, — сказал я с нажимом. — Просыпаешься, а в окне обычная улица. А по ней грузовики едут. И никаких звездолетов.

— Какие еще грузовики? — растерянно спросил Дюшка.

— С трубами, — ответил я. — Одни с трубами, другие с бревнами. Сто лет прошло, а никаких звездолетов нет. Не построили. Луну — и ту не освоили, только трубы и бревна.

— Почему? — растерялся Дюшка. — Почему Луну-то не освоили?

— Да мало ли почему? Двигатели не разработали. Или топлива не хватает. Или делать там нечего.

— Как это нечего?! — возмутился Дюшка. — На Луне полезные ископаемые…

— Да их и на Земле полно, — перебил я. — Зачем на Луну тащиться?

— Ты не понимаешь! — взволновался Дюшка. — Луна — это не полезные ископаемые, это… Это плацдарм освоения пространства!

— Да не нужно никому твое пространство, — ответил я. — И без него всем хорошо.

— Врешь! — Это Дюшка почти выкрикнул, тряхнул букетом, потом опомнился и снова прижал его к себе.

Губы у Дюшки побелели, на меня он уставился злобно, как на закоренелого врага. И тут же снова покривился от боли.

— Да брось, Дюш, подумаешь, папаша отлупил, — сказал я. — Не бери в голову. Ерунда ведь?

— Ну да, шомполом! Какая уж ерунда…

— Он тебя шомполом отлупил?

— Он подтяжками сначала собирался, — усмехнулся Дюшка. — Отщелкнул левую, а она ему в лоб саданула. Я рассмеялся, а он сразу за шомпол.

Я не знал, что сказать. Папаша Дюшки иногда, бывало, срывался, но чтобы шомполом…

— Он меня как-то шомполом лупил уже, — вспомнил Дюшка. — Я в бочку с рыбой насыпал песка, не помню зачем… Но тогда это за дело было, а сейчас…

— Ты же пятнадцать рублей у него упер, — напомнил я.

— Я не упер, я одолжил. Я ему сразу пообещал, что отдам. Устроюсь на подсеку и отдам, там по тридцать рублей платят. Но он и слушать не стал, отщелкнул шомпол от карабина и отходил.

Дюшка снова поморщился, стоять ему было явно неудобно. А сидеть он вообще не сидел.

— И из-за этого ты решил удрать в будущее? — спросил я.

— Да не. — Дюшка помотал головой. — Не из-за этого. Подумаешь, шомполом отлупил… Я ему потом сам по шее настучу… Нет, я не из-за этого. Просто… тут скучно.

Скучно ему. Смотри-ка ты.

— Тут ничего интересного, — сказал Дюшка. — Мы с тобой живем в самом начале настоящего времени, все только-только начинается, и мы можем не успеть.

Теперь уже я покривился. Вот лично я особо никуда не торопился, куда мне не успевать-то?

— Тебе плевать, а я могу не успеть на рейс, Вадь! Я могу не увидеть ничего, а я хочу увидеть первый звездный старт!

— А с чего ты вдруг решил, что тебя возьмут в будущее? — спросил я.

Позлить захотелось эту жертву научной фантастики. Или позавидовал я. Не, в будущее я не верю, я не дурак. Но Дюшке я все-таки позавидовал немного, тому, что он верит. Хочется верить, когда веришь, как-то приятнее живется. Ну, и букету.

— Вот ты мне мозг компостируешь. — Я постучал себя по мозгу. — Талдычишь: будущее-будущее, а с какой радости будущему тебя забирать? В тебе какая ценность?

Дюшка хотел сказать что-то, но лишь рот открыл.

А я продолжал:

— Ты не гениальный математик, не изобретатель, не поэт и не композитор. Таких, как ты, в любом времени полно, как лягушачьей икры в болоте. С какой вдруг радости будущникам тебя забирать?

— Ты хочешь сказать, что я недостоин? — спросил Дюшка.

— При чем здесь это? — хмыкнул я. — Достоин — недостоин… Ты, как все мы, обычный, никаких талантов особенных. Ну хороший, да, добрый, честный, книжки читаешь. Но если они начнут всех подряд добрых и честных в будущее тягать, там места быстро закончатся. Придется кого-то в другое время отселять.

Дюшка поморщился.

— В будущем всем места хватит, — сказал он. — Потому что там не только на Земле можно будет жить, но и в Космосе. Мы разлетимся по всем планетам, никому не будет тесно! Каждому хватит места…

Уверенным таким голосом.

Разлетимся так разлетимся, мне-то что? Надоел, честное слово…

— Ладно, ладно, я недостоин, — сказал Дюшка. — А почему ты сам не хочешь?

— В будущее?

— Ну да. Это же здорово! Там книги будут прямо по телевизору передавать. А телевизоры будут как книги. И в каждом доме будет такая духовка, в которой еда сама по себе станет приготовляться! И ты туда не хочешь?

— Хочу, конечно…

Сказать ему, что он дурак? Именно дурак, не выдумщик, не фантазер, а дурак. К тому же заигравшийся. Все это было весело, Анна красивая и на гитаре играет, Марк странный, с ними интересно. Но с будущим Дюшка перегибал. Он привык чувствовать себя дурачком, я не привык. Подумаешь, папаша выпорол, что теперь, из-за этого в дурь впадать?

— Ты не веришь, — понял Дюшка. — Оно понятно, ты не веришь. Но я точно знаю, по-другому быть не может.

Еще как может, хотелось мне сказать. Еще как. Мне жаль Дюшку, Дюшке предстояло скоро хорошенько приложиться об лед. Пойдет за своим счастливым билетиком, а окажется, что это не билетик в светлую даль, а билет на автобус до Нового Уржума. И цветы не помогут. Хотя Дюшка сделает вид, что ничего не случилось, он ведь всегда так делает. Ну подумаешь, немного ошибся, до свадьбы заживет.

— А если по-другому будет… — прошептал Дюшка. — Если по-другому… То лучше бы миру вообще сгореть. Я сожгу его… сожгу.

Это он произнес… с ненавистью.

— Чего спорить-то? — спросил я. — Сейчас пойдем к Анне и увидим. Ты подаришь ей букет, а она тебе билет. Только немного непонятно…

— Что тебе опять непонятно?

Дюшка стал разворачивать газету — проверить розы. Упало два лепестка, Дюшка наклонился, поднял и спрятал их в карман. А я своего журавлика в кармане проверил.

— Как ты в будущее проситься станешь, — поинтересовался я. — Подойдешь к Анне и скажешь: «Ах, Аня, возьми меня в свой две тысячи двадцатый год»? Так она на тебя как на дурака посмотрит.

Дюшка пожал плечами.

— Я с ней поговорю, — сказал он. — Она должна понять, мне тут плохо…

— Да так все считают, — перебил я. — Что они не в своем времени, каждый дурак думает, что он достоин большего!

— Но это ведь так! Что они не в своем времени! В «двухтысячный год» — что это не билетик в счастливую даль, — спокойно ответил Дюшка. — И каждый на самом деле достоин большего. Человек, может, и нормальный родился, а время ему досталось плохое…

— Да время всегда хорошее, — перебил я. — Надо лишь уметь в нем правильно устроиться. Вот и все. Тебе с Котовым поговорить надо, он про это много знает, как потеплее.

— Это неправильно, — упорствовал Дюшка. — Это… неправильно — подстраиваться под время, надо время под себя менять.

— Болван ты. — Я постучал Дюшке по голове. — Пей сушеный шиповник. И, может, пойдем уже? Сидим тут как дураки.

Дюшка потер затылок:

— Все равно… Я хочу в будущее.

— Будущее не резиновое, — сказал я. — Там все места давно заняты.

Какой-то у нас странный разговор получился. Большой. Раньше мы о таком никогда и не думали разговаривать, а тут вдруг… Снова как в книжках. Во всех книжках герои рано или поздно такой разговор затевают, без него никак. Самое смешное — вот ввязываешься в такой спор и начинаешь чувствовать себя очень взрослым. И умным. Во всяком случае, я тогда чувствовал себя гораздо умнее Дюшки. Взрослее.

А если еще по-настоящему подумать про этот спор… Глупость. В восьмидесятом спорить про сорок лет спустя.

— Да там всем места хватит, — уверенно заявил Дюшка. — Каждому уголочек найдется: и талантливому, и обычному, и любому. Все будут жить с удовольствием. Ты не понимаешь, Вадька, не понимаешь… Мы заслужили будущее.

— Чем это? — усмехнулся я.

— Да всем! Мы же хорошие. Хорошие! А значит, нам там место. Ты только представь…

Он стал рассказывать.

И опять ничего нового, все из фантастических книжек и немного из фильмов. Вкалывают роботы — счастлив человек.