День Астарты

Агроинженер, одетый только в соломенную шляпу и болотного цвета шорты с целой дюжиной карманов, отчаянно жестикулируя зажженной сигаретой, договорил фразу:

— … совершенно никакой практической разницы, это просто дурацкие ярлыки.

— Товарищ Микеле, но это не материалистическая позиция, — возразил Ним Гок, — Мы знаем, что марксизм начинается с отношений вокруг собственности.

— Не надо вырывать куски фраз из контекста! Марксизм начинается с продуцирующих технологий и отношений контроля над средствами их реализации и над продукцией!

— Это и есть отношения вокруг собственности, — заметил Ним Гок.

— Нет! Давай я приведу пример. Вот буржуй, у него есть в собственности кирпичная фабрика. Вот трое рабочих. Они делают на фабрике в день 1000 кирпичей. С каждого кирпича — прибыль 10 сантимов. 100 фунтов в день. По 20 фунтов этот буржуй платит рабочим, а 40 фунтов забирает себе. Присвоение прибавочной стоимости. Так?

— Так, — подтвердил кхмер.

— Буржуй, — продолжал Микеле, — не бездельник. Он организует снабжение и сбыт. В равном партнерстве он бы получал столько, сколько и рабочие: по 25 фунтов. Так?

Ним Гок кивнул.

— Так. Но он у тебя присваивает лишних 15 фунтов. Это и есть эксплуатация.

— Да! Поэтому рабочие сделали революцию, но… Внимание!.. Отнимать у буржуя фабрику не стали, но приняли закон: буржуй обязан платить рабочим по 30 фунтов.

— И ему останется 10 фунтов? — вмешался Хэнк Худ, — Да он пошлет к черту этих пролетариев! Скажет: забирайте фабрику и управляйте ей сами за десятку.

— А пролетарии, — ответил Микеле, — примут закон против саботажа. И пусть только попробует бросить фабрику. Раз, и к стенке эксплуататора! Или в трудовой лагерь.

— Выходит, — произнес Хэнк, — раньше буржуй с пролетариев сдирал 15 фунтов их прибавочной стоимости, а теперь они втроем сдирают те же 15 фунтов с него. Все осталось так же, только стороны поменялись. Ты это хотел сказать?

— Нет, — Микеле покачал головой, — Строй, который получился, это не капитализм, а феодализм. Собственник стал крепостным рабочим, силой прикрепленным к своей собственности, а рабочие, хотя и трудятся, но, в какой-то мере, стали феодалами.

— Сознательные пролетарии так не поступят, — веско заявил Ним Гок.

Микеле в притворном ужасе взмахнул руками:

— Ты же материалист! Разве можно опираться на такую идеалистическую штуку, как сознательность? Нет уж, давай плясать от объективных, материальных факторов.

— Хорошо, товарищ Микеле. Я согласен. Собственность — это буржуазная ложь. Надо говорить про контроль над производством и распределением.

— А у кого в руках контроль? — спросил агроинженер.

— У того, кто владеет вооруженной силой, — уверенно ответил комбриг.

— Да, Ним Гок, с этим не поспоришь. Значит, эксплуататорский класс паразитирует на трудящихся не за счет некой мифической собственности, а за счет вполне конкретной вооруженной силы. Эта сила поддерживает правила, выгодные эксплуататорам. Так?

— Так, — согласился кхмер, — И, для справедливости, сила должна быть у трудящихся.

— Вот тут проблема, — Микеле вздохнул, — Если я фермер, и занимаюсь растениями, или если я рабочий, и занимаюсь машинами, то я вряд ли научусь еще и профессионально владеть оружием. С другой стороны, ты — солдат, ты воюешь… Со скольких лет?

— С тринадцати, — ответил Ним Гок, — И это не проще, чем работать фермером.

— Никто и не спорит. Но, согласись: именно ты владеешь вооруженной силой.

Кхмер медленно покачал головой.

— Я взял оружие не для эксплуатации, а чтобы сражаться за интересы трудящихся.

— Да, — согласился Микеле, — Вопрос в том, как именно ты понимаешь их интересы.

— Понимаю просто: защита от вооруженного врага. Я солдат, это моя работа.

— А дальше? В мирное время? Сейчас?

— Сейчас — построение социализма.

— А что это за штука, социализм? Мы ведь с этого начали, верно, Ним Гок?

— Верно, товарищ Микеле. Мы с этого начали. Я понял, о чем ты говоришь. У меня недостаточное образование. Сейчас мир, и у меня есть время, чтобы учиться. Но ты можешь ответить сейчас на один вопрос? У тебя в примере буржуй трудящийся, он управляет. А что, если он получил капитал по наследству, нанял управляющего и не делает ничего полезного, паразитирует? Я читал Ленина. Это называется «рантье».

— Есть такой вариант, подтвердил Микеле, — А в чем вопрос?

— Вопрос: отнять все имущество у рантье, это справедливо?

— Справедливо по отношению к кому?

— К обществу, — уточнил кхмер.

Микеле выбросил потухший окурок, закурил новую сигарету и предложил:

— А давай, сначала ты ответишь на простой вопрос: может ли человек при социализме передать нажитое имущество по наследству своим детям или родичам? Или после его смерти имущество должно быть изъято из семьи в пользу всего общества?

— До коммунизма… — кхмер задумался на секунду, — …Имущество, нажитое трудовым путем, может передаваться по наследству. Иначе мы ограбим трудящегося. Но это не значит, что его дети или родичи могут жить на унаследованные средства, не работая.

— А если не хотят работать? — спросил Микеле, — Что тогда? Надо силой заставить их работать, несмотря на то, что у них есть законные средства к существованию?

— Видимо да, — согласился Ним Гок, — Есть принцип: кто не работает, тот не ест.

— Ясно. А теперь вспомним Маркса. Для какой формации характерно принуждение к труду? Для социалистической, буржуазной, феодальной, или рабовладельческой?

Ним Гок озадаченно почесал в затылке.

— Я задал простой вопрос, а ты опять отправил меня в начало разговора. Почему?

— Это потому, что ты задал не простой вопрос, и даже не сложный, а неразрешимый в такой постановке. В твоей модели человек стремится только к тому, чтобы есть и не работать, и только ты с автоматом стоишь на пути к этой его цели. Если так упрощать модель, то она будет неадекватна. Надо учитывать сложность форм поведения людей.

— Где про все это можно прочесть? — спросил Ним Гок.

— В учебнике по экоистории для колледжа.

— У вас на сотовом адресе есть E-mail box? — вмешалась Пепе Кебо.

— Да, — кхмер кивнул, — Я стараюсь использовать все каналы коммуникации.

— ОК. Я вам сброшу туда файл. Я учусь в Kimbi-college, у нас классный учебник. Ни капельки не скучный. Короче, сами увидите!

Микеле Карпини посмотрел на нее с некоторым подозрением.

— Хей, Пепе, мы что, говорили в прямой эфир?

— Ага! Это было увлекательно. Я вижу по хост-монитору, что нас многие смотрят. А можно, я еще наберусь наглости и задам вам всем кое-какие вопросы?

— Да, — ответил комбриг, — Сейчас мы идем к раненым в госпиталь. Вы можете пойти с нами и поговорить с моим младшим командиром Суок Тсомом, бойцом Хон Кехом и местной девушкой-волонтером Инеш Весто. Товарищ Микеле и товарищ Хэнк из-за религиозных предрассудков не говорят, что вытащили всех троих из руин форта под артобстрелом. Придется сказать мне.

— Какие религиозные предрассудки, я вообще сциентист! — возмутился Микеле.

— А я протестант, — добавил Хэнк Худ, — у нас таких предрассудков нет.

— Тогда почему я узнал об этом не от вас, а от доктора Куэло?

— Потому, что эта информация не имела военного значения, — ответил агроинженер.

— Имела, только ты этого не замечаешь, война не твое ремесло, — возразил кхмер, и повернулся к журналистке, — Так вы идете с нами?

Пепе Кебо с готовностью кивнула.

— Yo! Вдруг я тоже буду чем-то полезна этим раненым… Скажите, Ним Гок, а вот эти остовы разбитых машин, они для чего-то будут использоваться?

— На продажу, — ответил он, — Товарищ Микеле договорился с одной фирмой…

— Партнерство «Fakfak Termet» в Хитивао, — уточнил Карпини, — Это всего 600 миль на северо-восток. У них модерновое оборудование по утилизации тяжелой техники. Мы, разумеется, отдадим туда не все. Кое-что выгоднее переработать и использовать здесь. Завтра нам доставят электропечь с формовочным роботом для переработки алюминия. Точно такой же комплект, как на Атауро. Это хорошая рекомендация: ее выбирал по просьбе кэпа Пак Ена его дядя, инженер металлургической фабрики на Луайоте.