Прыжок навстречу (СИ)

Я просматриваю полученные личные данные. Станислав Листов, сорок семь лет, прибыл с орбитальной распределительной станции Пальма три месяца назад. Срок временного  пребывания установлен на пять лет. Впрочем, я и не сомневался, что с регистрацией у этого типа всё нормально. Я просто собирался обозначить, так сказать, статус-кво. Показать, кто здесь «мальчишка», а кто гость, не имеющий никаких гражданских прав.

- А теперь ты! – уже не так резко обращаюсь я к девчонке. Она без возражений подаёт мне предплечье с пристёгнутым к нему коммуникатором. Одновременно небрежно и изящно, словно принцесса, протягивающая руку для поцелуя. Комм у неё неизвестной мне инопланетной модели, и выглядит далеко не дешёвым. Обломок её прежней жизни. Всё, что разрешается брать с собой переселенцам, получившим вид на жительство на Оазисе, это личные коммуникаторы и мелкие украшения. Пока личные данные перекачиваются с её устройства на моё, я внимательно разглядываю девочку.

Даже мешковатый комбинезон не скрывает, что у неё стройная и изящная фигура. Очень светлая кожа, светло-русые, с золотистым отливом, волосы, серые глаза. А ведь она красивая, понимаю я. Конечно, красота эта чуждая, пожалуй даже вызывающе-чужая, но я не расист и не ксенофоб. Обычно молодёжь мигрантов идёт на всякие ухищрения, чтобы как можно сильнее походить на нас, местных. Красят волосы в чёрный цвет, покупают тёмные контактные линзы, используют всякие кремы, чтобы кожа выглядела смуглее. Те, кто повзрослей, иногда даже тратят накопленные баллы медстраховки на пластические операции, чтобы немного увеличить губы или приплюснуть нос. Конечно, это никого не обманывает, и никакое изменение внешности не сделает из гостя местного.

Экран комма мигает, сообщая о завершении загрузки. Так, посмотрим, кто тут у нас. Вета Листова, четырнадцать лет – выходит, моя ровесница. Отметка о временной регистрации, место проживания, школа, прочие сведения. Личное дело, табель успеваемости и медицинская карта от меня закрыты. Конечно, я легко могу обойти блок, только эти действия не пройдут незамеченными, и потом придётся объясняться, зачем мне потребовалась эта информация.

- Так вы позволите мне осмотреть вашу ногу? – спрашивает опять гость.

- А лицензия на оказание первой помощи у тебя есть?

- Конечно.

Я снова смотрю на экран коммуникатора.

Да, лицензия у него действительно есть, экзамен сдан, курс пройден экстерном. С чего бы это? Проглядываю данные о прежней работе, до эмиграции. Ага, нашёл. Нейрохирург, стаж работы, квалификация, научная степень. Ну, почему строительным рабочим устроен – это понятно. У нас самая передовая медицина, а на всех остальных планетах Периферии она очень отсталая. Поэтому, если переселенец намеривается работать врачом, ему необходимо пройти полное переобучение, а это денег стоит, и немалых.  Причём платить придётся из собственного кармана, государственные субсидии переселенцам выдаются только на обучение рабочим специальностям. Да и отучившись, он получит право лечить только мигрантов, никто из местных не станет доверять пришлому врачу. Впрочем, как мне кажется, немного подремонтировать мою коленку ему доверить можно.

- Смотри, чего уж, - снисходительно разрешаю я.

Он осторожно ощупывает моё колено.

- Эй, поаккуратней! – морщусь я, хотя на самом деле мне не так уж больно.

Бывший врач молча кивает и достаёт из сумки на поясе портативный медстанер. И хотя я мало в этом разбираюсь, мне кажется, что он довольно продвинутой модели – типа тех, которыми оснащают парамедиков неотложки.

Переселенец несколько раз проводит станером над моим коленом, не касаясь кожи, смотрит на показания дисплея и удовлетворённо произносит:

- Мениски не повреждены, кровоизлияния в сустав нет. Просто небольшое растяжение связок. Сейчас мы всё поправим.

Он снова что-то набирает на экране медстанера, подносит го к моей ноге и жмёт на кнопку. Из сопла вырывается струйка белого пара, колено окутывает приятным холодом. Ещё одно нажатие – на этот раз на кожу льётся желтоватая пена, в считанные мгновения расползающаяся плотной невидимой плёнкой. Я вздыхаю с облегчением, боль ушла.

Наблюдая за процессом лечения, совсем забываю про девчонку. А сейчас, бросив взгляд в её сторону, вижу, что она успела открутить нижнюю крышку моего гравиборда и копается отвёрткой в его внутренностях.

- Эй! Ты что делаешь?!

Она смотрит на меня как на идиота:

- Ремонтирую…

- Да ты знаешь, сколько он стоит! Пять тысяч кредитов! – я преувеличиваю, но совсем немного. У меня действительно хорошая, дорогая модель, подарок отца на день рождения.

- Не переживайте. У меня раньше был почти точно такой же. Я уже заканчиваю, ещё пару минут.

Я недоверчиво качаю головой, но решаю не спорить. Несколько раз сгибаю и разгибаю ногу, убеждаясь, что с моей коленкой всё в порядке.

- Советую не слишком нагружать ногу, а завтра показаться своему школьному врачу, - говорит мне пришлый. Я игнорирую его советы. Скачиваю на комм информацию с его медстанера, оплачиваю потраченные на меня лекарства, затем добавляю десять кредитов в качестве вознаграждения.

Девчонка заканчивает возиться с гравибордом, ставит его на пол – он зависает сантиметрах в пяти над рваным линолеумом коридора. Она легонько толкает его пальцем, и тот послушно плывёт в мою сторону, словно игрушечный кораблик, пущенный по поверхности пруда. Я критически осматриваю свой гравиборд. Похоже, ей действительно удалось его починить.

Скидываю и ей десять кредитов на счёт. Мне кажется, что я слышу невнятное ворчание насчёт того, что «простого «спасибо» было бы вполне достаточно», но не обращаю внимания. Нас с малых лет учат тому, что полезную продуктивную деятельность «гостей» надо материально поощрять. Тем более, что на счёте у неё всего двадцать три кредита. Смутно припоминаю, что отец недавно за завтраком сообщил мне, что их фракция в Сенате добилась увеличения пособий детям мигрантов. Вроде бы до восьми кредитов в неделю, но я точно не помню, можно будет уточнить. Конечно, это немного. Но, с другой стороны, все эти понаехавшие должны учиться и работать, чтобы стать гражданами Оазиса, а не тратить выделяемые государством деньги на игрушки и всякие развлечения.

Защёлкиваю магнитные крепления гравиборда, вскакиваю, и, не попрощавшись, уношусь прочь. Поднимаюсь на самый верх здания, скользя над стальной нитью монорельса перебираюсь на соседний небоскрёб.

Ещё четверть часа я ношусь по коридорам верхнего этажа, периодически поднимаясь через снятые потолочные панели на крышу, пока, наконец, не оказываюсь в самом конце длинного крыла небоскрёба. Сначала я собираюсь вернуться и проделать обратный путь над монорельсом, но потом замечаю толстый кабель, натянутый между двумя зданиями. До небоскрёба, с которого начались мои приключения, метров сто пятьдесят. Не знаю, какой шайтан толкает меня под руку, но я внезапно принимаю решение срезать путь и преодолеть пропасть между небоскрёбами по этому самому тросу. Я почему-то уверен, что мне без труда удастся осуществить задуманное, тем более, что на гравидроме я не раз проделывал подобные трюки. Правда, трос там натянут на высоте не больше двух метров, а на случай падения внизу мягкая подушка гравитационного поля.

Определённо, сегодня не мой день. Я всё делаю, как на тренировках – гравиборд под углом к линии движения, центр тяжести точно над тросом, скорость убавлена до разумного минимума. И всё же что-то идёт не так. Может, подвела травмированная нога, а может, я на секунду растерялся, невольно подумав о многоэтажной бездне, затаившейся внизу в ожидании лёгкой добычи. Как бы то ни было, пересечь провал между небоскрёбами мне не удалось. Преодолев две трети пути, я срываюсь с троса.

Всё происходит так быстро и неожиданно, что я даже не успеваю закричать. Поскольку я набрал неплохую скорость, то не лечу вертикально вниз, а продолжаю двигаться по наклонной в сторону глухой, без окон, бетонной стены. Я прорываю защитную гравитационную сеть, она предназначена для того, чтобы улавливать мелкий строительный мусор, и не способна выдержать мой вес. Но всё же падение чуть замедляется.