Осторожно, двери закрываются! (СИ)

А потом двое из них, в галифе, гимнастерках защитного цвета и синих фуражках с красным околышем, выдернули его из вагона и умело заломили руки за спину. Человек согнулся от боли, но все же поднял голову – и увидел довольную улыбку третьего, в длинном кожаном пальто и такой же фуражке.

- Попался, голубчик! – удовлетворенно и почти ласково произнес командир; - Так, Глухов - остаешься со мной, Андриенко – проводишь куда надо, и мухой назад.

Он рванулся, услышав это "куда надо", и офицер укоризненно покачал головой, а потом ударил его раскрытой ладонью чуть выше уха. Он не лишился сознания, но мускулы его внезапно ослабли, а мысли сделались вялыми и медленными.

- Пошел, пошел! – беззлобно произнес Андриенко и толкнул задержанного в спину…

- …Менты, что ли? – сказал я бродяге, и он осекся, не решаясь продолжить. – Да, бывает, дед. Вот такая непруха: всего-то проехал лишнюю станцию, и столько проблем сразу. Небось, без копейки оставили, да?

Я резко повернулся к нему

- Что дальше-то было – помнишь?

Бродяга потер щеку, взгляд его стал испуганным. Я медленно поднялся, глядя ему прямо в глаза.

- Помнишь? Ну?

(…дальше – переполненный, забитый до отказа вагон с деревянными скамьями, запах хлорки и хлопчатобумажной робы… лица, прижавшиеся к стеклу в последней попытке докричаться, обратить на себя внимание. Поезд, летящий мимо ярко освещенных станций, и изумленные глаза пассажиров, увидавших в кабине машиниста в довоенной униформе, а за стеклами – одинаковых людей в сером…)

- Нет… почти ничего… - он неуверенно коснулся пальцами лба. - Помню… проснулся в поезде. На той же линии… Наверное…

"Конечно, помнишь", - мог бы сказать я ему. "Помнишь серые, тускло освещенные коридоры, уходящие глубоко вниз, и нависающий над головой бетонный потолок бараков. Помнишь блестящие шестерни гигантских машин, медные трубы и струи пара, вырывающиеся из стальных сочленений. Помнишь тяжесть кирки, и вонь грязной робы, и блеск самоцветов – тех, что никогда не видят живущие на земле. И как хрустели под башмаками потемневшие от времени кости никому не известных созданий…

И укол блестящей иглы в сгиб локтя – помнишь. Тот, который должен был избавить тебя от всего этого".

- Ладно, дед, не парься, - я сел рядом и приобнял за плечи – все нормально. Не помнишь, и не надо. Сам же говорил – дело государственное!

Он вдруг принялся озираться; я тоже оглянулся, и увидел, что в конце платформы показалась фигура в сером – станционный страж порядка наконец-то заинтересовался странным пассажиром.

- Ладно, бывай, отец, - я снова поднялся, и помедлив, добавил: - Прости, если что. Ничего личного.

И приятельски хлопнул по плечу – чуть сильнее обычного и чуть ближе к шее. Старик чуть вздрогнул… и остался сидеть в той же позе.

Милиционер уже подходил к нам; не сбавляя шага, я чуть отодвинул лацкан, демонстрируя прикрепленный изнутри овальный знак. Серп, молот и меч на фоне алых языков пламени.

Чуть заметный кивок – и сержант прошел мимо, к сгорбленной фигуре, медленно заваливающейся на скамью.