Вечные мы (СИ)

— Но я же не о том... Не о силе. Подожди, давай разбираться... Важно же не сила, а качество, да? Насколько это тебя меняет...

— И это ты говоришь? Я ж тоже не о силе! Посмотри вокруг... Посмотри на эти хитрые рожи! Включая свою. Есть тут хоть кто-то, кто... Да блин, нам ли не знать, у нас же всё на этом держится — и на тебе, здрасьте-приехали...

— На чём держится? На катарсисе?

— Послушай... я серьёзно! Не уподобляйся... типа, что ты можешь знать о любви, тебя ещё жареный петух не клевал. А ответь-ка честно: как ты думаешь, знаем мы о ней что-нибудь всё-таки? Уже? И пожалуйста, можешь ставить «любовь» и «знаем» в сколько угодно кавычек. Я не претендую на платоновский идеал, мне такая вот как раз больше всего и нравится...

— Я прекрасно понимаю, что ты хочешь сказать. Да, у нас здесь эксперимент... незапланированный в каком-то смысле, но и достаточно далеко зашедший, и не совсем безрезультатный, скажем так. И да, главная тема его — счастье, и... оргазм, или как хочешь называй, не самый последний элемент. Может, даже и держится на нём, хотя... ладно, не будем сейчас. Так или иначе — важная человеческая тема, интересные результаты, более чем интересные, хм, инструменты... весь набор, казалось бы. Но это набор идеальный для статеек в специальные журналы, понимаешь? Ну для песен ещё, стихов, для фиков всевозможных — да, питательная среда. Но для настоящей литературы всего этого мало, мало! Не всякий даже философски осмысленный вопрос заслуживает, чтобы на него... тратить живых людей. То есть персонажей, пусть даже...

— И даже если они найдут нетривиальный ответ на этот вопрос?...

— Ну, положим, особенной-то нетривиальности у нас... и вообще, романы не для ответов же пишутся... Вот! Ну точно — это ж и есть главный-то закон! Это я и пытался нащупать, забудьте, что я про трагедии плёл... Нельзя в литературе ответы давать, вот оно в чём дело. Просто нельзя. Это только для науки, искусство не может... оно должно всегда только спрашивать! И определение порнографии пожалуйста — это где не задают никаких вопросов. Поэтому же и про нас-то нельзя — вот: мы здесь слишком уверены, что знаем ответы. Хотя до настоящих-то ответов, если честно, нам ещё... если вообще они есть...

— ...А облом и смерть, получается, это просто частный случай? Такой типа универсальный вопрос, который можно на любой сюжет навесить...

— Точно. «За что-о-о?» — вечный вопрос к небесам...

— Мда. Слушай, ну не нечестно ли — они все сотой доли не знали, что мы знаем, и даже не слишком-то интересовались знать... но зато знали кончить всё смертью — всех уносят за кулисы, замок рушится, библиотека сгорает — и знали, что вот это и будет то что надо, автоматом... Ломать не строить! А если не хочешь ничего ломать и убивать, тогда что? Поглупеть, забыть ответы?

— Ну... Вообще говоря, не такая плохая идея. Забыть что знал, заново переоткрыть... хотя обычно для этого детей рожают, чтоб они прошли наш путь, и дальше...

— А ответов-то становится всё больше, правда? От них уже не спрячешься...

— ...Вот и ещё одна теория нынешнего упадка литературы. Рыли, рыли, не заметили как подрыли основание. «Вечные вопросы» вытащены из глубин, сушатся на берегу... Подходи, разглядывай... головой качай...

— Новых-то вопросов тоже ведь полно. Но как их задавать, если на старые отвечать — ты опять запрещаешь? Всё ведь связано...

— Да не надо отвечать, зачем? Это ж литература, а не theorem proof. Просто подразумевай... как будто там уже и вопросов нету, всё ясно давно... Сразу атакуй, что ещё непонятно. Так и интереснее будет...

— ...А мне кажется... вопросы — это тоже частный случай. Не обязательно должны быть вопросы...

— А что тогда?

— Ну... Я не знаю, как сказать... Должно быть... какая-то просто открытость, что ли... Незавершённость?...

— М-м-м... Ну да, в том смысле, что...

— То есть не надо вопросы даже формулировать как-то. Не надо задавать... Надо просто, чтобы текст был открыт...

— В будущее?

— Ну... хотя бы...

— А ведь да... Элли, ты права. Я опять пытаюсь, кажется... продавить своё. То есть вопросы, да, но у читателя, а не обязательно у автора. И такие, чтобы на них интересно было отвечать, или хоть пытаться. Автор пусть даже считает, что ему всё ясно, но если в тексте есть пустоты, есть незаконченности, странности... просто неумелости и глупости, и читатель их заполняет... как вода...

— Нет, не совсем... Это скорее детектив будет — где надо заполнить приготовленную пустоту. А нужен выход... наружу, в будущее, в неизвестное... куда-нибудь. Где ни автор, ни читатель ещё не бывали. Должно быть открытое окно...

— Да! Да, да... Окно! Девчонки, мы с вами не зря болтали, получается. Понятно, это не достаточное условие, достаточных вообще не бывает... но, сейчас вот верится, необходимое. Конечно, потом куча контрпримеров вспомнится, как всегда, но вот прямо сейчас...

— ...Даже в Аде той же... Вторая половина жизни там — бегло, размыто... Как пересвеченная фотография. Поэтому почти будущее, хотя формально прошлое... Почти открытое окно. Так что... не совсем уж безнадёжная книжка...

— ...А значит, можно и про нас!

— Ой. Напугала, Кать... Ну можно, можно... Как будто вам моё разрешение нужно... Можно, но трудно. Как и всё на свете. Только старайтесь не сюсюкать... впрочем, что я, вы всё это лучше меня... А за Аду-то свою, кстати, он расплатился, в каком-то смысле, знаете? Ну или она с ним... Французский переводчик — свалился, не выдержал, nervous breakdown, пришлось Набокову самому перевод выправлять. И правил, и правил свой томище... это кстати о мастурбации. Думал закончить за два месяца, а сидел, старый, замученный бессонницей, больше трёх лет — измотало, задушило, всё отменялось, всё не успевалось... Представляю, как он под конец этот выморочный роман ненавидел...

— Одурманены, да... Под наркозом лежим. «Футурологический конгресс». Только вот откуда следует, что это мы под наркозом, а не те, что с ангедонией... Нуля-то нет на этой шкале, если вообще это шкала. Адекватность миру? А как измерить? Да и миры-то всё разнее, у каждого свой... Вообще это уже запрещённый приём, но не могу удержаться: а кому выгоднее? Социальный капитал — он чем быстрее прирастает? Сдаётся мне, вера в изначальную трагедийность, она очень в этом смысле... «Если бы знали, дети, вы»... Но мы-то с прочими верами отказались и от этой. Вот где главный-то облом! Лишиться ада, оказывается, в миллион раз обиднее, чем рая. В аду же всё так понятно, «наши люди» кругом... Бунтари, либертины — может, затем и расшатывали старое, чтобы поскорей до ада добраться. Настоящего, глубинного, нечеловеческого. А его-то и не оказалось нигде. Равнодушная пустота снизу, как и сверху... Кроме того, что ты сам делаешь — ничего. Ничего окончательного, ничего невозможного... ничего однозначного... И что мы делаем уже лет пятьсот — это постепенно учимся обходиться без ада, делая свой собственный. Поднаторели... И почти загнали себя в ловушку: теперь уже и поверить трудно, что это всё мы сами. И что можно как бы и перестать, да? Вот просто перестать — и всё... Что ничего нигде, кажется, не обрушится от этого... Но чу, что там за скрип...

17. ИЗБРАННЫЕ (КАТЯ)

Фик, а лучше просто текст, для нас это вряд ли можно приспособить. (Хотя...) Мир счастливых людей/умов (leave that ambiguous: may be AIs). Живут насыщеннейшей творческой, любовной, социальной жизнью, и уверены что абсолютно честно, что все их удачи и находки — их собственные, неподстроенные. Что чудо, когда случается — находится идеальный спутник, друг, страна, дом, книга, песня, слово, — оно происходит само, без всяких подсказок и подкладываний в постель. «Я же знал, что мне нужно, оно не могло не найтись.» Тем более что ну бывают же более удачные выборы и менее, распределение вполне себе power law, видно что никакого мухлежа. На самом деле они все живут на острие отбора: они самые счастливые из множества версий себя, постоянно спавнящихся и выбирающих разное, пробующих разное, забредающих в тупики и попадающих под обвалы всевозможных несчастий. Это постепенно выясняется, намёками, сначала гипотетически и невсерьёз, но чем дальше тем яснее, что да, вот именно так оно всё. У каждого — тьма виртуальных копий, которые проживают свои поджизни, копят понимания, что именно тебе нужно, в чём и с кем ты будешь осмысленнее всего счастлив. Понимания, само собой, достаются недёшево: большинство поджизней кончаются плохо, увязанием, затягиванием нераспутываемых узлов, мучительными тупиками — и такая поджизнь просто тихо кончается, гаснет, её герой «просыпается» и оказывается тобой же, причём не помнит деталей сна, но помнит главное: вот сюда не соваться, вот это не пробовать, вот с этим/этой даже не начинать. И из постоянно нарастающего опыта поджизней кристаллизуется знание: с полки снимается твоя книга, пишется твоё вечное слово, в шумной праздничной толпе ты безошибочно подходишь к тому, кто тебе нужен и кому нужен ты. Все «само», да. Мы избранное, не подозревающее о черновиках. И power law в наличии, только вот сдвинуто всё очень сильно в одну сторону. Но все давно забыли, какой бывает нуль на этой шкале, так что ничего не замечают, принимают как должное.