Второй шанс

– Лучше бы я тогда, осенью, тебе не поверил… И бабки б целее были, и нервы…

– Да прекрати ты душу выматывать! – вскипел Лазарев. – Самому тошно – сил нет! Нет чтобы еще в августе мне где-нибудь застрять по дороге сюда… Романтик хренов!..

И все равно они оставались у озера еще на день, и еще, и еще… Не было сил покинуть мечту, поманившую яркими крылышками и скрывшуюся без следа.

Весеннее солнышко припекало день ото дня сильнее, на льду в полдень, если не было ветра, можно было сидеть в одной майке. Сугробы оплывали, наст сиял, словно зеркало… Даже рыбешка брала активнее, и среди вороха мелюзги, смотришь, то и дело проскакивал «ровнячок». Но это не слишком радовало…

– Все, – сказал как-то утром Павел. – Сегодня еще порыбачим, а завтра с утра – домой. Чудес не бывает. Будем считать, что Парадиз нам с тобой приснился.

Костя подавленно молчал.

Рыба в этот день, будто решив подбодрить совсем упавших духом путешественников, клевала отменно, и день пролетел незаметно.

– Вот так бы с самого начала, – радовался Лазарев, собирая на закате разбросанную возле лунок рыбу в мешок. – Домой бы не с пустыми руками вернулись… Может, останемся еще на пару дней?

– Нет, – отрезал Пашка, сматывая удочку. – Решили ехать – поедем. Нечего зря себя травить. Нет Парадиза и не было никогда, а рыбешку эту, – он брезгливо пнул шевелящийся мешок. – Мы и ближе к дому всегда наловим.

– Ну хотя бы…

– Закрыли тему. Не наелся – не налижешься.

К вездеходу шли по второму, пологому проходу, время от времени непроизвольно оглядываясь на стынущее в розоватом закатном свете озеро. На душе скребли кошки. Что ни говори, а расставаться с мечтой, которой только и живешь полгода, тяжело, как ни крути. Но жизнь есть жизнь…

Безлатников залез на водительское место и завел двигатель, чтобы немного прогреть машину перед сном. Палатку решили не ставить, а просто выгрузили часть груза в снег и ночевали в тесном закутке между кабиной с оставшимися пожитками.

– Паш, а Паш…

– Чего тебе?

– Я слазаю еще в «шкуродер», а?

– Ты что – маленький, что ли? Разрешение тебе нужно?

– Да я так…

– Лезь. Все равно от тебя толку чуть.

– Ага. А ты пока жратву разогрей.

– Разогрею, разогрею… Вали отсюда.

Константин потоптался еще немного возле «Ермака», попереминался с ноги на ногу и, понурив голову, полез в гору по вытоптанным для удобства в снегу ступенькам.

«Совсем скис мужик, – подумал про себя Павел. – Нужно будет его отвлечь чем-нибудь, как вернемся… А то сопьется от тоски или вообще сбрендит… Будет во все щели соваться – вчерашний день искать…»

Он заглушил движок и, выбравшись из кабины, принялся распаковывать тюк с консервами, пытаясь найти что-нибудь не столь приевшееся, как «Говядина тушеная с перловой кашей» из армейского рациона. Всетаки прощальный ужин, хотя и без свечей…

Уже сцеживая бензин из канистры в резервуар примуса, задумавшийся инженер вдруг поймал себя на том, что уже с минуту слышит чей-то приглушенный крик.

«Котька!.. Да, точно он! Неужели застрял? А вдруг стена осыпалась?..»

Последнее он додумывал на бегу, со всей возможной скоростью карабкаясь вверх, скользя и оступаясь на обледенелых ступеньках.

– Костя!.. Держись!.. Я уже иду!..

Когда до верха оставался какой-то десяток ступеней, из темной щели высунулась чья-то голова, и ночь огласил торжествующий вопль сродни тарзановскому:

– Он открылся, Пашка! Парадиз открылся!..

Часть 2

Парадиз для избранных

8

Огромный, сверкающий металлическими поверхностями лифт бесшумно вознес Анвара на девятый этаж белоснежного здания. Едва широченные двустворчатые двери мягко разошлись в стороны, перед гостем предстал невысокий щуплый субъект, почтительно склонивший узенькую лысинку, старательно закамуфлированную редкими прядями волос.

– Доброе утро, уважаемый господин Магадиев, – проворковал холуй, предупредительно отступая в сторону. – Рафшат-эфенди ждет вас…

Анвар небрежно кивнул и тяжело прошествовал мимо, гордо неся перед собой объемистое чрево, выпирающее даже из специально сшитого костюма с перламутровым оттенком.

Увидел бы сейчас кто-нибудь из старых знакомых столь важного господина – ни за что не признал бы в нем того, прежнего Анвара. И немудрено: еще какие-то семь-восемь лет назад «уважаемый господин Магадиев» легкой серной носился по горам, отзывался на позывной «Фрезеровщик» и выпускал кишки неверным при каждом удобном случае. А еще был он молод, здоров и силен, имел осиную талию и неутомимые ноги… Две ноги…

Шайтан бы побрал ту русскую мину, словно ножом срезавшую по колено правую ногу и до отказа нашпиговавшую иззубренным металлом левую. «Фрезеровщик» умер на том, заросшем неопрятной стерней поле под Грозным, почти десяток лет не принимавшем в себя благодатного зерна, но зато регулярно засеиваемым зубами дракона… Умер, чтобы оставить после себя нечто, нечеловечески страдающее и мучающееся от нестерпимой боли в конечности, оставшейся на том поле как ненужный отброс. Нечто, вернее, ничто, заросшее бородой, завшивевшее и пристрастившееся к промедолу, созданному неверными на погибель воинам Аллаха за долгий путь по тайным горным тропам…

Анвар Магадиев вновь родился лишь на койке стамбульского госпиталя, где врачи-единоверцы с огромным трудом спасли раздробленную и уже гниющую ногу, а заодно вытащили жалкий обрубок человека из пучины наркотического безумия, все более властно засасывающей его. Слава Всевышнему, могущественные родственники не бросили пострадавшего за веру воина в пусть и правоверной, но такой чужой Турции, где ему оставалось лишь клянчить милостыню у ворот мечетей или подметать за неверными, нежившимися под средиземноморским солнышком, курортные пляжи.

Сражаться против гяуров с оружием в руках он уже не мог, зато при нем оставались его молодость, природный ум, позволивший подняться из среды полуграмотных боевиков до небольшого, но «полевого командира», а также некоторое образование – два курса столичного Станкина. Кстати, именно из-за его «станочного» образования и приклеилось к нему прозвище, благо «токарь» и «тракторист» уже были…

Анвару, доказавшему кровью свою верность заветам Пророка, предстояло защищать святое дело на ином фронте, далеком от родных гор, но не менее важном и кровавом.

Через три года уважаемый господин Магадиев уже контролировал один из участков подпольного золотого рынка, охватывающего несколько областей и даже одну небольшую республику в Сибири. Естественно, за такой лакомый кусочек, как тоненькие ручейки желтого металла, сочащиеся с государственных приисков, из частных артелей и от «диких» старателей, чтобы в одной из сибирских столиц слиться в солидный поток, пришлось побороться.

Пригодились волчья хватка, неразборчивость в средствах и равнодушие к чужой боли и страданиям, впитанные в горах с натовскими пайками вместо материнского молока и рассказами старых бывалых боевиков вместо бабушкиных сказок. Новый «золотой босс», сменив старого – пропавшего без следа при весьма странных обстоятельствах, повел себя так агрессивно, что отступили даже настоящие криминальные хозяева здешних мест, предки которых – сибирские «варнаки» – «озоровали» в этих глухих краях задолго до того, как кавказские горцы осознали себя свободолюбивым народом.

Время уже было не то, что в «горячие девяностые», когда бритым наголо крутым парням было проще искрошить из автоматов пяток оппонентов вместе с десятком ни в чем не повинных прохожих, чем связать десяток слов в осмысленное предложение. Последние реликты «золотых денечков» отдыхали на канарских пляжах или на колымских нарах, а большинство мирно почивало под грандиозными бронзовыми и гранитными стелами «с распальцовочкой» или под асфальтом автомагистралей. На смену им пришли лощеные господа в умопомрачительно дорогих костюмах, сверкающие голливудскими улыбками, а «дипломатию Калашникова» сменил нормальный диалог (в пределах понятий, естественно). Лишь иногда из-под белоснежной манжеты на секунду выглядывала тщательно затертая «зоновская» наколка, а в глазах за дымчатыми стеклами фирменных очков проступал волчий блеск…