Синий олень. Трилогия (СИ)

– Должность, может, и почетная, но работа не сахар. Простите, если омрачу воспоминания вашего счастливого детства, но в музее давным‑давно пора делать ремонт и менять экспонаты.

– Вы мои воспоминания никак не омрачите, – засмеялся Алексей, – мыто, дети, ведь почему так любили музей? Потому что нас в тот день, когда на экскурсию вели, с уроков снимали, а про экспонаты я, если честно, и не помню ничего. Но ремонт, конечно, везде требуется, и нервотрепка тут всегда огромная – я смотрю, вы в последнее время много переживаете. Это ведь все сразу на волосе сказывается – сечется, тусклый становится. Вы сюда как – с семьей приехали или одни?

Клиент сразу помрачнел.

– Один.

Тактичный Алексей не стал расспрашивать, а лишь соболезнующим тоном посоветовал:

– Питаться вам нужно получше, и витамины пейте. Прежде у вас, видно, другой режим был, а теперь за собой не следите. Волос ведь все чувствует, сразу лезть начинает.

– Шут с ним. Долго еще?

– Вот и все, посмотрите на себя. Нравитесь?

Мужчина оглядел себя в висевшем на стене зеркале и неожиданно растерялся.

– Какой‑то я… знаете… слишком молодой.

– А вы разве старый? С вас два пятьдесят.

– Да‑да, конечно, пожалуйста. Скажите, а можно мне у вас постоянно стричься?

Алексей лишь пожал плечами.

– Можно, конечно, но приходите, пока волос сильно не отрос, и форма сохранилась – тогда и быстрее, и стричь легче. Через два месяца, это уже, как максимум. Только клиентов у меня много, вы запишитесь за день по телефону – прямо сюда мне позвоните, моя фамилия Тихомиров. Номер на стене вон, спишите, – он достал ручку и блокнотик, куда вписывал имена своих постоянных клиентов, – как ваша фамилия, чтобы вспомнить вас в случае чего?

– Лу…Самсонов. Самсонов Леонид Аркадьевич.

Он позвонил ровно через два месяца, за день до того, как Алексей уходил в отпуск. Вежливо попросил позвать к телефону мастера Тихомирова и застенчиво сказал ему:

– Здравствуйте, вы меня не помните, наверное, – директор музея Самсонов. Можно будет к вам записаться на стрижку?

– Поздно вы как позвонили – завтра у меня все забито под завязку, а с послезавтра я в отпуске, в Кисловодск еду, и недели через три только буду в городе. Если хотите, могу порекомендовать мастера…

– Нет‑нет, – торопливо перебил его Самсонов, – я лучше подожду. Извините, что побеспокоил, но вы мне велели позвонить не позже, чем через два месяца, а у меня все не получалось – с этим ремонтом в музее времени не было. Извините, счастливо вам отдохнуть.

– Погодите, могу вас завтра постричь на дому, если хотите. Квартира у меня на Нахимова, рядом с музеем, так что вам даже и удобней будет, чем в парикмахерскую через Дон переезжать.

– Что вы, мне неловко вас так затруднять.

– Какое затруднение, я все равно еще буду двух клиенток на дому обслуживать – тоже не уложились, а им срочно. Так что завтра в семь вечера, если желаете, я вас жду.

– Ну, если так, то конечно. Адрес ваш мне скажите, пожалуйста.

«Не уложившимися» клиентками Тихомирова были интересная дама чуть за тридцать Раиса Горюнова и красивая девушка Галя Смирнова. Раиса назавтра уезжала по путевке в Крым и не могла, естественно, явиться в дом отдыха, по ее собственным словам, «лохматой ведьмой». Гале же предстояло торжественное событие – свадьба с бывшим одноклассником Ваней Ефремовым, который служил в армии, но для такого случая получил кратковременный отпуск.

Забегавшись с предсвадебными хлопотами, Галя опоздала и пришла на полчаса позже назначенного ей времени, но Тихомиров не стал бранить юную невесту, у которой уже заметно выпирал животик, а лишь вздохнул.

– Опоздала? Смотри, у меня в семь клиент на стрижку должен подойти – я тебя тогда брошу, и будешь ждать, пока я с ним закончу.

– Я подожду, – пролепетала она, – ничего. Спасибо, Алексей Прокопьевич, извините меня.

Самсонов подошел ровно в семь, и Алексей, впустив его, строго сказал Гале:

– Теперь, невеста, пересядь на другой стул, пока я человека обслужу. Сама виновата, что опоздала, ничего не поделаешь.

Галя послушно приподнялась, но Самсонов замахал руками.

– Что вы, что вы, мне совершенно некуда спешить! Разве можно заставлять ждать такую очаровательную невесту?

Зардевшись, Галя осталась сидеть, и Алексей вновь занялся ее локонами, а Самсонов подошел к стене, на которой висела фотография юной Доси, и уставился на нее во все глаза. Колдовавший над локонами девушки Алексей пояснил ему:

– Это моя бабушка. В молодости хотела быть актрисой, даже на сцене выступала, а так получилось по жизни, что стала парикмахером. Но мастером была замечательным, меня самого с детства к своему ремеслу приобщила. Сколько мне потом все твердили: Алексей, иди в институт учиться – высшее образование получишь, инженером станешь, у тебя к математике способности. А я не захотел – стригу людей, и мне это в радость. Одна бабушка меня понимала.

– Ой, Алексей Прокопьевич, да лучше вас мастера во всем свете не найти! – подхалимски пискнула Галя. Не отрывая глаз от портрета, Самсонов задумчиво сказал:

– Институт, высшее образование – все это стереотипы. Людей с детства учат тому, что искусство это Пушкин, Шекспир, Моцарт, Леонардо да Винчи. Они не ведают, что истинный творец может жить прямо рядом с ними, непосредственно их касаясь. Я уже во второй раз вижу, как вы работаете, ваша работа – искусство.

Польщенный Алексей, тем не менее, возразил:

– Да что вы, кому сказать, так засмеется! Искусство стричь чужие головы? Я – работник сферы бытовых услуг, какое тут может быть искусство?

– Вы создаете красоту, это и есть искусство, не важно, кто поймет, а кто засмеется. Сфера тут значения не имеет, и бабушка ваша это прекрасно понимала. Знаете, у нее удивительное лицо, она так напоминает мне… одну женщину – такую же прекрасную. Только волосы светлые.

– Это была ваша жена, да? А где она сейчас, вы разошлись? – с наивным откровением молодости полюбопытствовала Галя, но, услышав сердитое покашливание Алексея, сразу же спохватилась: – Ой, простите, я всегда так бесцеремонно лезу со своими вопросами, меня и мама, и жених ругают.

– Ничего страшного.

Самсонов криво усмехнулся, но на вопрос Гали не ответил – отошел от портрета и присел на стул около журнального столика, где лежала стопка фотоальбомов. Чтобы сгладить неловкость, Тихомиров, укладывая локоны Гали, начал пространно рассказывать:

– Бабушка моя удивительным человеком была, в молодости полстраны, можно сказать, объехала, стольких людей повидала, столько мне рассказывала! Актрису Комиссаржевскую лично на сцене видела, художника Верещагина знала, Керенского – не того, который во Временном правительстве был, а его отца. Отец этот, Федор Михайлович, между прочим, был директором той гимназии, где сам Ленин учился, он ему и золотую медаль дал. Другой бы, может, и не дал – ведь у Владимира Ильича старший брат на царя покушался.

Самсонов слушал его с живейшим интересом.

– Жаль, что бабушки вашей уже нет в живых, – сказал он, – столько живой памяти утеряно, неужели она никогда ничего не записывала?

– Жизнь у нее нелегкая была, не до писания было, а вот кое‑какие фотографии от нее сохранились. В двадцатых годах ей пришлось срочно из Ташкента уехать, так она только эти фотографии с собой и прихватила. Да посмотрите сами – альбомы прямо рядом с вами лежат.

Пока Тихомиров возился с волосами Гали, брызгал их лаком и давал ей последние инструкции по поводу того, как лучше прикрепить фату, Самсонов просматривал фотоальбом, где хранились ташкентские фотографии Феодосии Федоровны. Алексей вышел в прихожую проводить Галю и через минуту вернулся.