О, Путник!

Дождь вдруг усилился и стал холодным. Он решительно смыл с меня кровь и, выполнив эту чрезвычайно важную эстетическую миссию, вскоре прекратился. Затем подул мощный ветер, который, подобно голодному волку, ожесточённо и зло разогнал облака, как стадо баранов, в разные стороны. Небо снова стало голубым, непорочным и прозрачным. Озеро было тихим, безмятежным и, как мне показалось, слегка печальным. Какая, однако, идиллия!

Рядом со мною материализовался ЗВЕРЬ. Шерсть его, к моему удивлению, была довольно мокрой. Он, как заправская собака, мощно встряхнулся, обильно окатив меня влагой, глухо рыкнул. Я счастливо и облегчённо рассмеялся, потрепал его по шее. Он удивлённо выпучил жёлтые глаза, ещё раз то ли рыкнул, то ли хрюкнул. Я снова громко засмеялся. Старый добрый ритуал! Как же я обожаю его!

— Будем жить, мой верный Пёс! — радостно произнёс я, глядя на приближающийся ко мне большой конский отряд, который возглавляла ГРАФИНЯ.

Горный Жеребец нёс её стремительно и легко. Волосы девушки и грива коня развевались на ветру, сливаясь друг с другом в одном порыве. Ах, моя несравненная и прекрасная! Что за женщина! Какая прелесть! Плевать на всё! Бог с нею, с моей несчастной памятью, с этими Островами, Ускоренными, Магистрами, молниями, медведями, замками, галерами и пиратами! Лебёдушка моя! Чудо моё! Это удивительное существо всего указанного вполне стоит! Жизнь прекрасна, если её озаряет и согревает такая женщина! Ах, какая, однако, женщина!!!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Резкий, порывистый и злобный ветер швырял в меня отвратительный мелкий и колкий снег, который безжалостно жалил лицо, заставляя жмурить глаза и задерживать дыхание. Однако, какая же мерзость, — этот снег! Как я ненавижу зиму! Если бы кто знал, как ненавижу!

Да, я сделал большую ошибку, не надев шлем с забралом. Собственно, и забрало в такой ситуации, наверное, не сильно бы помогло. Ведь в нём имеются щели, а этот стремительно летящий, серый, ледяной, жалящий гнус проникнет всюду и везде, куда захочет. Господи, как же я не люблю зиму! С другой стороны, как сказал Александр Сергеевич: «Мороз и солнце, день чудесный!».

Но это сказано совсем о другой погоде! Чёрт с ним, пусть будет мороз, но при ясном голубом небе, при полном отсутствии ветра, при глубоких и мягких, белоснежных сугробах. Красота, лепота… Можно хотя бы покататься на лыжах, на санках, на коньках, или на снегоходе, поиграть в снежки, плюхнуться в глубокий сугроб или ледяную прорубь, выскочив из раскалённой парилки. Снегоход, снегоход… Что это такое? Ах, да… Снегоход, парилка, баня… Вспомнил!

А здесь, в Центральной Провинции Первого Острова, где я сейчас нахожусь, какие могут быть лыжи и санки!? Бешеный ветер, при котором даже слабенький мороз приобретает особую, мистическую, мерзкую и промозглую силу. Мутное и тяжёлое небо, давящее на голову. Чёрная и голая земля, по которой хаотично мечется снежная крупа. Ни одной яркой краски. Ни одной яркой мысли в мозгу. Кругом и внутри меня всё серо, противно и зябко…

По природе своей я ненавижу холод. Мне ненавистна любая температура, опускающаяся ниже нуля градусов. Что уж здесь поделать, я таков, каков есть! С другой стороны я помню, что достаточно долгое время проживал в местах, где были довольно суровые зимы. Из глубин моей всё более проясняющейся памяти всплывали на поверхность сознания воспоминания, ранее, казалось бы, безнадёжно забытые и утраченные.

Вот, я стою на высокой белой сопке. Передо мною расстилается необозримая, почти безмолвная заснеженная тайга: деревья, закованные в хрусталь, яркие пятна рябины и шиповника на снегу, неподвижный звонкий воздух, высокое прозрачно-голубое небо без единого облачка, слепящее холодное солнце. Хруст снежного наста под ногами. Ах, как было хорошо! Боже, как хорошо, покойно и благостно было! Жизнь только начиналась! Ах, куда уходят наши лучшие дни, где бесследно исчезают наши мечты и потаённые желания!?

— Ваше Величество, может быть пора!? — прервал мои благостные размышления бодрый и весёлый голос ШЕВАЛЬЕ.

Я поморщился, попытался напоследок уцепиться за краешек ускользающих воспоминаний, но у меня ничего не получилось. Боже, как я ненавижу войну! Хочу к морю, хочу на юг. Как ты там сейчас поживаешь, моё тихое, томное и бездонное Тёмное Озеро с тяжёлой прозрачной водой, с обрамляющими тебя горами, хаотично расцвеченными всеми существующими на свете красками затянувшейся осени!?

— Рано, рано… Нам-то спешить некуда, потянем время, — мрачно пробормотал я. — С другой стороны, не век же торчать на этом ветру. Я считаю, что скоро всё начнётся. «А, вообще», — подумал я про себя. — «Какого чёрта воевать в таких отвратительных погодных условиях!? Ненавижу зиму, ненавижу ветер и снег! Но ничего не поделаешь, приходится…».

— Сир, какая, однако, мерзкая погода! — с ненавистью в голосе произнёс ШЕВАЛЬЕ.

— Да, вы правы. Одно утешает в этой ситуации. На смену морозу придёт оттепель, на смену зиме — весна. Погода изменчива и подчас непредсказуема, как юная ветреная девушка, полная надежд и сладких ожиданий. Но позитив в её настроении всегда преобладает над негативом. Война же подобна мрачной сумасшедшей старухе, которой уже давно всё равно, но она по привычке топчет и топчет эту землю, собирает зачем-то совершенно ненужный хлам по помойкам, ворчит, кряхтит, и стелется за ней шлейф злобы, ненависти и отчаяния. И ничего не меняется в её судьбе до самой смерти. Зачем ей такая жизнь, к чему?

— Как образно, Сир!

— Да, однако, какое поганое у меня настроение сегодня! Ладно, вернёмся к теме дня, — я, щурясь, бросил взгляд вперёд.

На простирающемся передо мною сером заснеженном поле, подпираемом густым и мрачным лесом, монолитно и сурово застыли войска РЕГЕНТА. Тяжёлая пехота, никакой кавалерии. Её, при наличии у меня ЗВЕРЯ, не имело особого смысла использовать. Но и без неё армия РЕГЕНТА представляла собою довольно серьёзную силу: тысяч семь, а то и больше, закованных в броню пехотинцев, да пять-шесть сотен арбалетчиков и лучников. Остатки сладки…

У противника было некоторое численное преимущество. На этом поле я собрал под свои знамёна войско из семи тысяч человек: пять тысяч пехотинцев, тысяча славных лучников, пятьсот тяжёлых конников и пятьсот доблестных Гвардейцев, которые также были на лошадях. Тяжёлую конницу заблаговременно я отвёл назад к недалёкому, угрюмо чернеющему за моей спиной, лесу. Гвардия, как всегда, выстроилась в пять шеренг за моей спиной. Своих коней Гвардейцы, на всякий случай, от греха подальше, также отвели в лес. ЗВЕРЬ, однако…

Моя пехота, выстроенная в стройный боевой порядок, располагалась примерно в ста шагах от противника. За нею находились лучники.

— Где же ГРАФ? — задал я риторический вопрос в пространство.

— Должен вот-вот подойти, Сир, — ответил ШЕВАЛЬЕ. — Взятие Столицы Первого Острова несколько затянулось и стоило нам немалых жертв. По моим сведениям, ГРАФ находится на марше.

— Что-то слишком долго он марширует, — с досадой произнёс я. — Эх, если бы он подошёл именно сейчас, то мы могли бы избежать сражения. Так не хочется убивать своих будущих подданных!

— Сир, извините, что вмешиваюсь, но давайте всё-таки подождём, — раздался за моей спиной возбуждённый голос ПОЭТА.

— О, вития вы наш, вы как всегда в первых рядах? — удивился я.

— Сир, мои обязательства перед вечностью ещё никто не отменял! — с пафосом произнёс ПОЭТ.

Мы с ШЕВАЛЬЕ весело, но несколько нервно рассмеялись.

— Неплохо сказано, — произнёс я.

— Что нового вы написали? — насмешливо спросил ШЕВАЛЬЕ. — Что-нибудь достойное вечности на сей момент у вас имеется?