О, Путник!

— Вот как, Сир?!

— Да, именно так. Как-нибудь мы с вами поспорим на данную тему. Ладно, вернёмся к вопросу о совершенстве, которое не знает предела, границ и вершин. Давайте ещё раз выпьем. На этот раз тост за мной.

ПОЭТ снова наполнил бокалы.

— Что нужно человеку в этой жизни для счастья, ну, или хотя бы для достижения каких-то заветных и желанных целей? — спросил я сам у себя вслух. — Я в этом вопросе абсолютно согласен с одним древним мудрецом, который как-то сказал, что прежде всего нам нужны всего лишь две вещи, которые не купишь ни за какие деньги: любовь и здоровье. Это сегодня общепринятая точка зрения. Я её полностью поддерживаю. Так давайте выпьем за здоровье и любовь!

— За здоровье и любовь!

Мы выпили, закусили, помолчали, почему-то печально посмотрели друг на друга.

— А талант, Сир? — неожиданно спросил ПОЭТ.

— Что талант? — буркнул я.

— Разве можно купить талант?

— Конечно нельзя. Невозможно купить и веру, и удачу, и настоящую дружбу, и верность, и вдохновение, и совесть, и бесстрашие, и солнце, и облака, и многое другое. Я просто отметил сейчас два основных фактора, которые, по моему мнению, играют самую главную роль в нашей обычной повседневной жизни. Допустим, у вас есть очень много денег, власти, таланта, любовниц, но нет любви и здоровья. И каково же вам будет при таком раскладе? Можно быть беспринципным, тщеславным, гнусным, мерзким, злобным, глупым типом и при всём этом иметь и любовь и здоровье! Можно быть совестливым, добрым, честным, принципиальным, умным человеком и при всём этом не иметь ни здоровья, ни любви. Какой вариант выбираете, господа? — засмеялся я.

Снова наступило скорбное молчание, которое прервала ГРАФИНЯ.

— А вот я жажду иметь большой талант, много денег и славы, и при этом быть здоровой и полной любви!

Мы все весело и дружно засмеялись. Настроение улучшилось. Мне вдруг очень сильно захотелось есть.

— Друзья мои, а не слишком ли мы увлеклись поэзией и философией? Не пора ли перекусить? Не забывайте, что я, как больной, нуждаюсь в усиленном питании.

— Дорогой, конечно, конечно! — засуетилась ГРАФИНЯ. — Сейчас прикажу подать завтрак, — она задумчиво посмотрела в окно, — или обед?

— Какая разница, — сердито сказал я. — Жрать хочется, очень! До посинения!

— Ваше Величество! — укоризненно посмотрела на меня девушка.

— Ну, извините, сударыня… Болезнь, знаете ли, повлияла на меня в худшую сторону. Ничего, пройдёт.

Стол был накрыт к моему удивлению очень быстро, как будто за дверью всё это время стояли повара с готовыми блюдами, периодически бегали и подогревали их. А может быть, так всё и было? Император я, или нет!?

К моему большому удовольствию на столе присутствовали и овощи, правда, не солёные и маринованные, а свежие, но посыпанные солью и сдобренные ароматными специями: помидоры, огурцы, красный и зелёный перец, лук, чеснок, салат, укроп, петрушка, базилик. Ну и то хорошо…

Перед началом трапезы я вдруг снова вспомнил о ШЕВАЛЬЕ и строго, в категоричном тоне обратился к ПОЭТУ:

— Сударь, а где же всё-таки находится в данный момент доблестный заместитель начальника моей Личной Гвардии и Тайной Службы? Он хоть жив, шпион наш великий? Отвечайте немедленно!

— Сир, — ШЕВАЛЬЕ жив и сравнительно здоров!

— Это как?

— Сир, в бою он получил лёгкие ранения, я думаю, что ему пару-тройку дней надо отлежаться.

— А кто сейчас командует войсками и Гвардией? — внезапно встревожившись, спросил я.

— Сир, пехотой командует Второй Горный Барон, конницей — Третий Горный Барон, Гвардией, как и положено, — ВТОРОЙ ШЕВАЛЬЕ. Все они живы и здоровы. Единое руководство осуществляет Четвёртый Горный Барон. Вопросами безопасности ведает СОТНИК. Тыловое обеспечение, контроль за пленными возложены на КОМАНДИРА. Не беспокойтесь, всё идёт своим чередом.

— Кстати, Сир, Третий Барон просил у Вас аудиенции, — вмешалась в разговор ГРАФИНЯ. — Но это не к спеху.

— А ШЕВАЛЬЕ её у меня не просил? — злобно спросил я.

— Да что ты привязался к этому мальчику!? — возмутилась ГРАФИНЯ. — Он и так места себе не находит, волнуется, извёлся весь, страшно переживает!

— В моей армии мальчиков нет! — по-прежнему злобно рыкнул я. — В моей армии есть только мужчины! Настоящие мужчины, способные отвечать за свои поступки и проступки!

— Послушай, котик… Ну, допустил ШЕВАЛЬЕ ошибку, ну, проморгал пиратов. В конце концов, не он же лично осуществлял разведку местности, не он руководил дозорами. Бывает… Я думаю, что такой ошибки он больше не повторит. На ошибках, как известно, в конце концов, — учатся…

— Женщина! Во-первых, не называй меня в присутствии посторонних лиц «котиком»! Во-вторых, что это за слово такое — «проморгал?». Проморгать можно поклёвку на Тёмном Озере, оленя на охоте, мужа своей любовницы, или наоборот. Проморгать можно тот момент, когда уже перепил, и к состоянию лёгкого опьянения вернуться уже не возможно. Можно проморгать злобного вражеского лазутчика, но не двух-трёх тысяч конников! Это средняя численность регулярных войск любого Графства! Нет, — этот мерзавец не заслуживает прощения! Я вот думаю, что с ним делать: расстрелять, четвертовать, сжечь или повесить!?

— Сир, а может быть всё-таки лучше в Сибирь его, мерзавца и негодяя, ну, на каторгу? — робко прервал меня ПОЭТ. — Пусть там бродит по снегам среди медведей и рысей и питается морошкой, клюквой и ягелем.

— Но есть один очень важный момент, — усмехнулась ГРАФИНЯ.

— Какой!? — насторожился я.

— А вдруг образуются глубокие снега и ударят сильные морозы? И как человеку там жить? Как добывать эти самые клюкву, морошку и ягель? А как же возможно в таких условиях выкопать землянку? Нехорошо как-то, очень нехорошо…

— Что!? — завопил я. — Да здесь все надо мною издеваются! К чёрту вас всех, к чёрту Империю! Всё! Ухожу! В деревню, в глушь, в Саратов, к ядрёной матери!

— Хватит, прекрати истерику! Сколько можно!? Если снова ещё хоть раз скажешь что-либо о капусте, задушу собственными руками, проткну кинжалом, затопчу Горными Жеребцами! — неожиданно бешено заорала ГРАФИНЯ. — Император мне тут нашёлся! Из тебя Император, — как из меня звездочёт или академик! Иди, ради Бога, — выращивай свою долбанную капусту и вычёсывай блох из шерсти своей вонючей собаки!

— А что, звездочёт из тебя, пожалуй, вышел бы неплохой, — мгновенно успокоившись, усмехнулся я.

В комнате повисла звонкая и тревожная тишина. ГРАФИНЯ и ПОЭТ, раскрыв рты в недоумении воззрились на меня.

— Чего смотрите? Неожиданные перепады настроения и кипение страстей свойственны всем великим личностям. Все гении несносны! Любой неординарный человек немного странен и ненормален, находится не в себе. Ну что, — бывают у меня психические всплески, каюсь. Как говорил Цвейг: «Подходить с мерками морали к одержимому страстью столь же нелепо, как если бы мы вздумали привлечь к ответу вулкан или наложить взыскание на грозу». Вот так…

— И какой же страстью ты одержим? — скептически улыбнулась ГРАФИНЯ.

— Их две, — ухмыльнулся я. — Первая — страсть к тебе. Вторая — страсть к Власти.

Я подошёл к ГРАФИНЕ, обнял её, поцеловал в розовое ушко.

— А ты, однако, в гневе страшна.

— Что, испугался? Знаешь же, что у меня при себе всегда имеется кинжал!

— Да, знаю, знаю, милая… Надо трижды подумать, прежде чем на тебе жениться!

Я с лёгкостью увернулся от пощёчины. Слава Богу, — не от кинжала!!!

— Ах, ты, мерзавец! Куда ты от меня денешься! Зарежу и тебя, и всех твоих шлюх, кем бы они не были! Да и где ты найдёшь такую, как я?! — громко прошипела ГРАФИНЯ, тряхнув каштаном волос.

— Ты же прекрасно знаешь, что я — Бессмертный. И не зарежешь, и найду себе ещё тысячу любовниц!

— Ничего, ничего… Как-нибудь напою тебя, алкоголика и дебила, до умопомрачения, и ночью разрежу на несколько кусков. А потом разбросаю их по округе. Посмотрим мы тогда на твоё бессмертие!

— О, как, ишь ты, ничего себе, однако, ибо?!