Червивая Луна

Более медленная смерть, зато важный урок убийства. В «Союз молодежи Родины» брезгливых не брали. Среди «Матерей за чистоту» считалось зазорным, если детки не овладели искусством разделки туш до выпуска из школы. Ну, как обрат, через который надо пройти. Отделить хлюпиков от жлобов. Жлобу хватило бы пяти минут, чтобы вышибить дух из мисс Филипс. Что он смог бы сделать за пару часов – страшно даже подумать.

И только тут я догадался, что мисс Филипс, должно быть, защищала меня в школе. Когда, например, мистер Ганнел хотел записать весь класс в «Союз молодежи». Именно мисс Филипс указала ему, что таким, как я, в «Союзе» не место – я ведь даже шнурки не мог толком завязать. И она же, наверное, говорила мистеру Хелману, что я делаю успехи у мисс Конноли. Как я раньше-то до этого не дошел?

Я вылил грязную воду и налил чистую.

Дед повернул ее лицо к себе и поцеловал. Чего-чего, а этого я не ожидал. Ну, ведь дед же уже староват для такого? Когда тебе за пятьдесят, это все как-то уже прекращается, нет? Еще одна иллюзия разбита в дрязги. Дед обнял мисс Филипс за плечи, а она склонила голову ему на грудь.

– То есть вот так, – сказал я. Они посмотрели на меня, как будто только что увидели. – В смысле, давно вы… встречаетесь?

Они оба улыбнулись.

– Три года.

Вот так номер выпал. Три года.

– С тех пор как исчезли Лаши, это было непросто, – добавил дед.

И то, что я каждую ночь, как пес, устраивался поверх его постели, тоже, наверное, не способствовало.

Мисс Филипс сказала:

– Гарри рассказал мне про лунного человека. Мы пытаемся связаться с Подрывниками и передать информацию по цепочке наверх. Но седьмой сектор отрезан от внешнего мира.

Музыка кончилась, и вступил Голос Родины.

– Вожди злобных империалистов дали согласие на встречу в Тайкере, нашей великой столице. Они смогут увидеть наши славные достижения своими глазами. Вся планета станет свидетелем самых первых кадров, снятых в отвоеванных нами новых владениях – на Луне. Славься, Родина.

Шестьдесят восемь

Я безошибочно распознал какофонию, раздавшуюся снаружи. Топот сапог по асфальту, хлопанье дверей машин, крики. Впрочем, в оркестре ужаса не хватало одного инструмента. На этот раз не притащили собак. Я прирос к полу. Попались. Все кончено.

Потом дед яростно прошипел: «Стандиш, шевелись!» – и я снова смог двигаться.

Мы спрятали мисс Филипс наверху, в огромном гардеробе спальни папы с мамой.

– Первым делом они заглянут именно сюда.

Дед молча потянул дверцу шкафа и оставил ее приоткрытой.

– Нет. Навозники и так-то глупые. А теперь еще и свежих навезли.

Дед отправился к себе, и тут я вспомнил про шинель. Я побежал обратно, забрал ее у мисс Филипс и помчался вниз по лестнице. На улице завизжали тормоза еще одной машины.

Я повесил шинель, окинул взглядом стол и успел открыть дверь, прежде чем ее снова собрались вышибить.

Кожаного я увидеть не ожидал. Он остался во вчерашнем дне. И вот что больше всего удивило меня при нашей встрече: до этой минуты ноги подо мной гнулись, как тростник, и готовы были вот-вот подломиться. Но как только я увидел этого прыща, я тут же изо всех сил закусил дела.

– Это уже входит в привычку, – проговорил кожаный. – Что ни день, то Стандиш Тредвел. Где твой дед?

– Спит, – ответил я. – А что вам от него надо?

Он вытянул меня по лицу кожаной перчаткой.

– Вопросы задаю я.

Он снова разговаривал со мной, как с дурачком. Я подыграл ему и ответил медленно:

– Так точно.

За ним стояла группа Навозников в ожидании приказа.

– Мистер Тредвел, – сказал кожаный.

Я повернулся и увидел деда, распрямляющего больную ногу. Он очень медленно проковылял вниз по лестнице, зевая, в старой пижаме и залатанном халате.

– Зачем вы пришли? – спросил он. – Вы вчера уже и так все переломали.

Видно было, как в кожаном булькает жидкая ярость, словно в чайнике, который вот-вот закипит. Он уселся на сломанный стул. Стул зашатался. Мне так хотелось, чтобы чертова конструкция под ним подломилась. Он принялся похлопывать перчатками по столу, хлоп-хлоп.

Дед испустил вздох, исполненный утомления.

– Я старик. Мы с внуком пытаемся выжить здесь кое-как, вот и все. Что вы к нам прицепились? Мы ничего не сделали.

Кожаный не ответил. Он махнул Навозникам. Вот тут дед оказался прав – они были очень молодые. Всего лишь немногим старше меня. Побежали вверх, вниз, в подвал. Налетели.

«Ну вот и все, конец, – подумал я, – теперь только плач и скрежет зубовный».

Солдаты заглушали даже крыс в перекрытиях. Стены превратились в листы бумаги. Половицы тряслись.

Кожаный так и сидел, похлопывая перчатками по столу, хлоп-хлоп. Прервался он только на то, чтобы вытащить сигарету и закурить.

Наконец он сказал:

– Я требую, чтобы вы сказали мне, где он.

– Кто? – спросил дед.

Кожаный попался в ловушку вопроса, на который не могло быть ответа.

Потом перчатки снова опустились на стол, прервав долгое молчание. Кожаный сказал:

– Из этого дома мы вынесли телевизор.

– Да, – отозвался дед. – Было время, когда они не были запрещены.

Я догадался, что дед, должно быть, раскрутил этот телевизор, чтобы никто не догадался, что мы видели страну крока-кольцев, где все было в цвете.

Кожаный загасил сигарету об стол. Осталась круглая прожженная дыра. Возможно, именно это дыра и зародила во мне мысль. Дело в том, что она напомнила мне камешек. И идея спланировала мне в голову.

Навозники поднялись из подвала. Судя по их виду они выполнили задание на все сто. Мундиры у них были серого, а не обычного болотного цвета. Я знал, что лунного человека они не нашли, потому что иначе были бы слышны победные вопли. Вместо этого они принесли наши крысоловки.

Главный над Навозниками спустился с верхнего этажа. Когда он зашептал то, что должен был зашептать, на ухо кожаному, выглядел он довольно несчастным.

– Ничего? Ничего?! Уверен? – закричал кожаный.

– Так точно, ничего.

Стоя так близко к краю пропасти, я ясно видел, что мы с дедом, как ни странно, уже заранее примирились с падением. Как будто играет здесь судьба, а мы ни при чем. Ее очередь сдавать карты. Думаю, тут-то я и понял, что делается за стеной нашего сада. В том уродливом здании, которое раньше называли Дворцом народа, устроили Луну.

Моя идея преобразилась в план. Я обдумал его со всех сторон. Он вырисовывался так ясно, что я еле сдержался, чтобы не выйти из комнаты.

– Вы оба находитесь под домашним арестом.

Кожаный прервал ход моих мыслей. Я разозлился, потому что в голове у меня уже крутилась объемная картинка.

– Стандиш Тредвел, ты расслышал, что я сказал?

Я так действую на людей. Им кажется, что я их не слушаю, а я на самом деле слушаю.

Кожаный думал по накатанному, и для него я казался пустым. Мистер Ганнел любил называть меня пустышкой. На самом деле я только выгляжу пустым. Мы с Гектором положили кучу времени, отрабатывая этот вид. Если выглядеть умненьким, на зады класса не попадешь.

– Тебя и твоего деда заберут ровно в шесть тридцать завтра утром. Вам предлагается спасение от забвения. Вас обоих переместят в лагерь для перевоспитания.

Ни фига подобного. Все вранье. Нас распылят. Пустят на корм червям.

– С собой можно взять по одному чемодану на каждого, – продолжал он. – Ни под каким видом не позволяется покидать помещение.

Урод. Это он про дом так говорит, про наш дом.

Навозники ждали, пока кожаный догуляет до своей черной стрекозиной машины.

Мы стояли на пороге, я и дед, как будто провожали друга, заглянувшего на чашечку чая. Смотрели, как последние Навозники забираются в грузовик. Потом все уехали, осталась только машина с сыщиками. Они следили за нами, загородившись темными стеклами очков.

Если бы я был фенерианцем (а я, увы, не он), я бы просто взял и спас мир. А так у меня был только план. Он вырос из истории, которую я слышал когда-то, про одного великана, про мальчика моего примерно возраста и роста и про камень. Всего один камешек из пращи, попавший великану прямо в лоб. И этот великан рухнул и умер, вот так. Точно говорю, идея была такая дикая, что я был в ней абсолютно уверен.