День Астарты

— О, черт! С чего ты взял, что НТР враждебна общечеловеческим ценностям?

— Не я, а Заурман, — поправил он, — Выгоду Заурману и его компании, могут принести только те общечеловеческие ценности, которым враждебна НТР, и ради которых надо запрещать НТР на стадии технологий, или даже на стадии фундаментальных теорий. Помнишь, я начал с умного парня, который занимается квантовой хромодинамикой в Женеве? Заурман пришел к нему, и запретил этим заниматься. А на следующий день к парню пришел агент Смит из Массачусетса, и сказал «Хелло, доктор Такой-то! У вас проблемы с этими святошами из Научно-Этического Совета? Я сочувствую и я готов гарантировать, что если вы переедете в наш Технологический институт, то никто не посмеет приблизиться к вам со своей дурацкой этикой! С 22 ноября прошлого года в Соединенных Штатах действует «Билль о регулировании». Он распространяет закон Шермана «О сговорах по ограничению развития промышленности» на такие случаи. Советника «научной этики» у нас арестует FBI по обвинению в государственной измене, если он гражданин США, или в шпионаже и диверсии, если он иностранец».

— Это действительно так? — недоверчиво спросила Хелги.

Хеймдал медленно, многозначительно кивнул.

— Это действительно так. Конечно, этот билль применяют не всегда и не ко всем, но за попытку тормозить исследования, связанные с национальной безопасностью, билль применят на всю катушку… На катушку электрического стула. Есть такой смешной обычай в США: зажаривать людей электрическим током… О! Я чуть не забыл! После успешной беседы с доктором Таким-то, агент Смит тайно встретится с Заурманом, и вручит ему пачку зеленых общечеловеческих ценностей, в знак большой и толстой признательности правительства США за морализацию науки в Евросоюзе.

— Этого не может быть! — прошептала Хелги.

— Этого не может НЕ быть, — поправил Хеймдал, — Такие услуги всегда оплачиваются чрезвычайно щедро. Правда, через несколько лет Заурман может погибнуть в какой-нибудь автокатастрофе. Янки — мастера на такие фокусы. Но это уже…

Окончание фразы олдермена утонуло в очередном всплеске шума тусовки, которая продолжалась на заснеженном футбольном поле. Там появилась Кари Лейв (уже не в пиктобикини, а в ярко-зеленом пуховике с рыжим профилем мифологизированного неандертальца). На огромном воздушном экране, транслирующем видео с Тероа, из дансинга мамаши Джимбо, параллельно возникла Келли Клай в шортах и майке тоже зеленого цвета и с тем же рыжим изображением.

— Hello again! — крикнула Келли, — Сейчас мы вместе с Кари споем песню про «Monkey trial». Про тот «Обезьяний процесс», который устроили библейские фанатики против Джона Скоупса, парня из Теннеси, который в 1925 году отказался исполнять закон о запрете на теорию эволюции жизни и человека. Этот процесс не завершен. Он будет продолжаться, пока на планете есть субъекты, которые хотят запретить нам жить в соответствии с нашими желаниями, и пользоваться достижениями науки. Видите ли, в особых книжках: библии и коране написано, что человек не произошел от обезьяны, а сделан бедуинским богом из грязи, и должен копаться в этой грязи пока не сдохнет. В прошлом году я и Санди тоже оказались в центре обезьяньего процесса. Вы знаете эту историю. Я рассказывала, и в прессе все это тоже есть…

Публика загудела в подтверждение того, что история известна.

— …И, — продолжала Келли, — До меня дошло, что с людьми, готовыми забить камнями любого, кто не хочет жить по их особым книжкам, компромиссы невозможны. Только обезьяний процесс, и никаких переговоров!

— Обезьяний процесс! — крикнула Кари Лейв, — О-хо! Дайте ритм!

Хелги вздохнула, посмотрела на Скалди и поинтересовалась:

— Тебе нравятся революционные песни латиноамериканского типа? Эти откровенные призывы взять ружья и перестрелять оппонентов ко всем чертям, чтобы не возиться с поисками компромиссов?

— Это поп-арт, а не трактат по научной политологии, — заметил он.

— Отговорка, — сказала Хелги, — Мир это текст. Если люди сто раз спели хором какие-то слова, то на сто первый раз они могут хором сделать именно это. Взять, и стрельнуть.

— В кого? — весело спросил Хеймдал, — В своего соседа, с которым по вечерам пьют в кабаке эль? Хелги, у нас очень большая и очень малонаселенная страна. Для нас такие песни, в политическом смысле не революционные, а национально-освободительные.

— И от кого вы национально освобождаетесь? — с иронией, спросила она.

— Интересный вопрос, — сказал он, — Но от кого-то мы точно освобождаемся. Год назад у нас были исламские мигранты, общеевропейские нормы лицензирования, и запреты на якобы опасные промышленные и биомедицинские технологии. При этом у нас не было продуктивного экономического развития. Теперь, после ряда очень жестких скандалов, ситуация поворачивается наоборот. Значит, видимо, что мы от кого-то освобождаемся.

— Или от чего-то, — добавил Орквард, — А, кстати, почему песенка в папуасском стиле? Я ничего не имею против папуасского basic-english, мне просто интересно.

Хеймдал допил свой эль, фыркнул и пожал плечами.

— Наверное, они тоже национально освобождаются. У них в прошедшем сентябре был прогрессивный военный переворот, а недавно они освободили запад своего острова.

— Обычно, такие песенки пишутся до события, а не после, — заметила Хелги, — или, они намерены освободить что-то еще? Побороться за свое национальное освобождение во всех морях и на всех континентах как это принято у янки и у меганезийцев? И, кстати, странное дело: у вас тут тоже милитаризация.

— Это в смысле, что адмирал вынес ведро с дерьмом? — съехидничал Орквард.

— Нет, это в смысле, что в зале вообще было немало военных. Я нидерландка, так что немного разбираюсь в кораблях, и вижу, что корабль, который стоит тут в гавани, это модерновый океанский катер-рейдер. На борту катера написано: 009 «Fenrir». Через столик от нас сидят два парня, Один из них в униформе и с нашивкой на рукаве: 004 «Njord». Видимо, где-то есть и 001, и 005, и 008, а может быть, и 010. Так?

— Так, — согласился Хеймдал, — А почему бы нам не иметь нормальный военный флот?

— А почему он вдруг понадобился? — парировала она, — Ясно, что не для парадов или народных гуляний, а для дела. Вот, мне и интересно: для какого?

— Международные отношения, — сказал олдермен, — устроены так, что вес в них имеет только та страна, которая владеет военной силой. Не мы это придумали…

— Какие проблемы, фрекен…? — произнес хрипловатый голос почти над ухом Хелги.

— О, черт! — выдохнула она.

Около нее, улыбаясь, стояли оба парня, на которых она обратила внимание. Один в гражданском (джинсы и свитер) был совсем юный европеец, лет 15. Второй, в форме мичмана ВМФ Гренландии, атлетически сложенный африканец лет 20.

— Никаких проблем, парни, — ответил Скалди, — Моя подруга интересуется нашими кораблями, и прочла твою нашивку, мичман.

— Меня зовут Хелги Сонстром, я журналист из Нидерландов, — добавила она, — и мне интересно: против кого Гренландия собирается воевать на море?