Мучительные перевоплощения Симэнь Нао

И все-таки я переживал за Симэнь Бай. Потому что, если она не выдержит издевательств и выдаст место, где спрятаны домашние драгоценности, то это не только не уменьшит моей вины, а, наоборот, окончательно приговорит меня к гибели. «Симэнь Бай, верная моя жена! Ты – умная, рассудительная женщина и в такую решающую минуту ты не должна ошибиться!».

Рядом, охраняя меня, стоял милиционер, Лань Лянь, мой бывший наемный работник, который своей спиной заслонял окно, но я слышал, что в центральной части дома снова начался допрос, но на этот раз гораздо более жесткий. Оглушительные крики, свист кнута и удары дубинки по столу и спине жены укалывали меня в самое сердце и пугали неожиданными последствиями.

«Говори, где спрятаны ваши сокровища!..».

«У нас нет никаких сокровищ...».

«Да ты действительно очень упрямая!.. Кажется, она не признается, даже если мы ее хорошенько отлупцуем», – раздавался голос вроде бы Хун Тайюэ.

Затем наступила минута тишины, а потом послышалось завывание Симэнь Бай, от которого у меня волосы на голове стали дыбом. Я не мог догадаться, какими пытками надо подвергать женщину, чтобы она так неистово выла.

«Скажешь или нет?!.. Если не скажешь, то еще получишь!»

«Скажу... скажу...».

Казалось, будто с моей груди свалился тяжелый камень. - «Ну что же, говори. В конце концов, два раза не умирать. Уж лучше мне погибнуть, чем тебе страдать из-за меня», – подумал я.

«Говори, где спрятаны сокровища?!..»

«Они спрятаны... спрятаны в храме Бога земли на востоке села, в храме Гуань-ди на севере села, в лотосовом пруду и в коровьем животе... Поверьте же!!!

Я действительно ничего не знаю, потому что таких сокровищ нет! Во время первого этапа земельной реформы мы отдали вам всё наше имущество!».

      «Симэнь Бай, ты еще имеешь наглость насмехаться над нами!».

     «Отпустите меня, я в самом деле ничего не знаю!».

     «Тащите ее на улицу!» – прогремел суровый приказ того, кто, возможно, сидел в моем любимом кресле из красного дерева. Рядом с креслом стоял квадратный стол на четырех человек с канцелярскими принадлежностями – кисточкой для письма, ручкой, мраморной чернильницей и бумагой. На стене за столом висела картина с пожеланием долголетия, а за ней, в промежутке между двумя стенными перегородками, хранилось сорок серебряных слитков, каждый весом в два с половиной килограмма, двадцать золотых слитков, каждый весом пятьдесят граммов, и все ювелирные украшения Симэнь Бай. Я видел, как два милиционера вывели ее на улицу. Она была со спутанными волосами, в рваной одежде и вся мокрая, то ли от крови, то ли от пота.

      Мои руки были завязаны веревкой крест-накрест за спиной, как у Су Циня, и я мог только ударить головой об зарешеченное окно и заорать: «Не убивайте ее!».

Потом, на допросе, я сказал Хун Тайюэ: «Слушай, ублюдок с погремушкой в руках, отброс общества - даже одна ниточка на моей ширинке ценнее, чем ты! Увы,  но судьба отвернулась от меня. Я попал в ваши руки - руки сельской гопоты. И идти против воли небес я не могу. Но это только вам кажется, что я в вашей власти».

Засмеявшись, Хун Тайюэ сказал: «Вот и хорошо, что ты кое-что понял. Да, я, Хун Тайюэ, – действительно отброс общества, и если бы не коммунистическая партия, я, возможно, позвякивал бы и дальше медными кольцами на погремушке до конца своей жизни. Однако теперь судьба отвернулась от тебя, а улыбнулась нам, беднякам. Подняла нас на поверхность. Сводя счеты с вами, мы возвращаем себе то, что нам принадлежит. Я уже сотню раз повторял тебе самую главную мысль, что не ты, Симэнь Нао, кормил батраков и арендаторов, а, наоборот, они кормили тебя и всю твою семью. Укрытие драгоценностей – это тяжкое преступление, но если ты согласишься передать их нам, то, естественно, мы готовы отнестись к тебе великодушно».

На что я ответил: «Я в одиночку прятал деньги и ценности, никто из женщин не имеет к ним никакого отношения. Я знал, что женщины ненадежны, ведь достаточно на них накричать, стукнув кулаком по столу, и они мигом выдадут тайну. Я готов передать вам все сбережения, за которые можно купить даже артиллерийскую пушку, но это если ты пообещаешь отпустить Симэнь Бай и не создавать неприятностей Инчунь и Цюсян, потому что они ничего не знают».

Хун Тайюэ сказал: «Будь спокоен, мы сделаем всё в соответствии с государственной политикой».

«Ладно, тогда развяжите меня».

Милиционеры недоверчиво посмотрели на меня, потом на Хун Тайюэ. А тот, снова улыбнувшись, сказал: «Они опасаются, что ты решишься на глупый поступок, как загнанный в угол зверь».

Я усмехнулся. Хун Тайюэ лично развязал веревку на моих руках и даже протянул мне сигарету. Я взял ее занемевшими пальцами и сел в свое любимое кресло из красного дерева, охваченный глубоким отчаянием. Потом, подняв руку, сорвал картину и сказал милиционерам: «Разбейте стену прикладами!».

Присутствующие были поражены видом и количеством  добываемых из стены ценностей, и в их глазах я прочитал всё, о чем они думают. Каждый из них хотел бы присвоить такое богатство, каждый сразу же начал мечтать, что вот если бы эту комнату как-нибудь образом передали ему, а он бы случайно наткнулся на эти драгоценности...

Воспользовавшись тем, что они стояли загипнотизированные видом золота и серебра, я нащупал револьвер, спрятанный под креслом, и выстрелил один раз в кафельный пол. Пуля отскочила и рикошетом ударилась о стену. Милиционеры один за другим попадали на пол. И только ублюдок  Хун Тайюэ стоял невозмутимо, показывая своё мужество. Я сказал: «Хун Тайюэ, ты понял? Если бы я целился в твою голову, то сейчас бы ты лежал на земле, как мертвая собака. Но я этого не сделал, ни в кого из вас не целился, потому что ни к кому не испытываю ненависти. Если бы не вы боролись со мной, то кто-то другой боролся. Такие сейчас времена. Всем богатым людям выпала горькая судьба. Вот почему я не нанес никому из вас ни малейшего вреда».

«Ты очень правильно выразился, – сказал Хун Тайюэ. – Ты понял самое главное, почувствовал общую обстановку в обществе, так что как человека я тебя вполне уважаю, готов выпить с тобой по чашке вина и даже побрататься. Но как представитель революционных масс я не смогу жить с тобой под одним небом и должен тебя уничтожить. Причина не в моей личной неприязни, а в классовой ненависти. Если бы ты, представитель класса, обреченного на полную ликвидацию, убил меня, я стал бы мучеником революции. После этого наша власть застрелила бы и тебя, превратив в мученика контрреволюции».

Я захохотал и хохотал так, что на глазах выступили слезы. Потом я сказал: «Хун Тайюэ, моя мать верила в Будду, и я за всю свою жизнь не убил ни одного живого существа, чтобы не огорчать её. Мать рассказывала мне, что будет страдать на том свете, если после ее смерти я убью кого-то или что-то. Поэтому если ты хочешь стать мучеником, найди себе кого-то другого. Что же до меня, то я прожил немало лет. И готов умереть. Но моя смерть не будет иметь никакого отношения к вашим так называемым классам. Я накопил богатство благодаря уму, трудолюбию, бережливости и удаче, и никогда не думал присоединиться к какому-то классу. Смерть не сделает меня мучеником. Я чувствую, что эта жизнь становится беспросветной и невыносимой своей душной атмосферой. Я не понимаю многое, это меня подавляет, а потому смерть кажется мне лучшим выбором». – Я приставил дуло револьвера к виску и добавил: « В загоне для животных закопан кувшин с тысячью серебряных долларов. Но, извините, сначала вам придется покопаться в дерьме, пропитаться его вонью, и только потом выкопанные деньги окажутся в ваших руках».