Город и город

— Значит, что, она приходила на заседания? Была организатором?

Корви повернулась ко мне и сказала, не понижая голоса:

— Даже не знаю, что именно делают эти уроды, босс. Даже не знаю, о чём спрашивать.

Дродин наблюдал за ней, унылый, но не более, чем был с тех пор, как мы приехали.

— Она появилась здесь, как я сказал, пару лет назад. Хотела воспользоваться нашей библиотекой. У нас есть старые брошюры и книги о… ну, о городах, многое такое, чего в других местах не хранят.

— Надо посмотреть, босс, — сказала Корви. — Проверить, нет ли чего неуместного.

— Чёрт возьми, я же оказываю содействие, разве нет? Желаете застукать меня на запрещённых книгах? Там нет ничего класса один, а те книги класса два, которыми мы располагаем, всё равно вполне доступны в Сети.

— Хорошо, хорошо, — сказал я, делая ему знак продолжать.

— Ну, явилась она, и мы много разговаривали. Долго она здесь не пробыла. Вроде как пару недель. Не спрашивайте меня, чем она ещё занималась и всё такое, потому что я не знаю. Знаю только, что всякий раз она приходила в неурочное время и просматривала книги или говорила со мной о нашей истории, об истории городов, о том, что происходит, о наших кампаниях, о такого рода вещах.

— О каких кампаниях?

— Наши братья и сёстры сидят в тюрьмах. Здесь и в Уль-Коме. Ни за что, кроме своих убеждений. Международная Амнистия на нашей стороне, вы это знаете. Беседы с контактами. Образование. Помощь новым репатриантам. Демонстрации.

Демонстрации унификационистов в Бещеле — мероприятия мелкие, капризные и опасные. Заранее известно, что местные националисты выйдут избивать их, кричать на участников марша как на предателей, и вообще особого сочувствия к ним не испытывают даже самые аполитичные местные. Почти так же плохо было и в Уль-Коме, если не считать того, что там им в первую очередь и собраться вряд ли бы позволили.

Это, должно быть, вызывало у них гнев, хотя, безусловно, спасало унифов Уль-Комы от побоев.

— Как она выглядела? Хорошо одевалась? Какой она была?

— Да, хорошо. Красиво. Почти шикарно, понимаете? Очень здесь выделялась. — Он даже рассмеялся над собой. — И при этом была умна. Мне она сначала очень понравилась, понимаете? Я был просто сам не свой. Поначалу.

Его паузы были адресованными нам просьбами подгонять его, чтобы ничто в этом разговоре не было им произнесено по собственной воле.

— Но? Что случилось?

— Мы поругались. Собственно, я поругался с ней только потому, что она доводила некоторых других товарищей, понимаете? Войду в библиотеку, спущусь, появлюсь ещё где-нибудь — и то один, то другой непременно на неё кричит. Сама-то она никогда ни на кого не кричала, спокойно так разговаривала и сводила их с ума, так что в конце концов мне пришлось сказать ей, чтобы она уходила. Она была… она была опасна.

Он опять замолчал. Мы с Корви переглянулись.

— Нет, я не преувеличиваю, — сказал он. — Это ведь она вас сюда привела, верно? Говорю же вам, она опасна.

Он взял фотографию и стал её разглядывать. По лицу у него прошли жалость, гнев, неприязнь, страх. Страх, несомненно. Он встал и начал ходить вокруг стола — смех, слишком тесное пространство, чтобы расхаживать, но он пытался.

— Понимаете, проблема была в том…

Он подошёл к своему маленькому окну, выглянул, снова повернулся к нам, силуэтом вырисовываясь на фоне линии горизонта — Бещеля, Уль-Комы или обоих, сказать я не мог.

— Она расспрашивала о самых прибабахнутых подпольных россказнях. Её интересовали бабкины сказки, слухи, городские мифы, вообще всякое безумие. Я об этом особо не думал, потому что такого дерьма у нас хватает, а она была явно умнее, чем наши простофили, вот я и решил, что она просто нащупывает свой путь, разузнает, что к чему.

— Разве вам не было любопытно?

— Конечно, было. Молодая иностранка, умная, таинственная? Ослепительная? — В его интонации прозвучала насмешка над самим собой. Он кивнул. — Конечно, было. Мне все, кто сюда является, любопытны. Некоторые рассказывают всю подноготную, другие помалкивают. Но я не возглавлял бы этот филиал, если бы пытался что-то из них выкачивать. Здесь есть одна женщина, намного старше меня… Вижу её на протяжении пятнадцати лет. Не знаю ни её настоящего имени, ни вообще чего-нибудь о ней. Ладно, плохой пример, потому что она, я уверен, из ваших, агент, но вы меня поняли. Я ни о чём ни у кого не спрашиваю.

— Чем же она в таком случае занималась? Бьела Мар? Почему вы её выставили?

— Послушайте, дело вот в чём. Вникая в это…

Я почувствовал, что Корви напряглась, словно собираясь перебить его, пришпорить его, чтобы поторапливался, и я коснулся её руки — мол, нет, подождите, — чтобы он сам поразмыслил о том, что говорит. Он смотрел не на нас, но на свою провокационную карту.

— Понимаете, вникая в это, сильно рискуешь… ну, понимаете, переходя черту, жди серьёзных неприятностей. Вроде вашего здесь появления, для начала. Или позвонить куда-то не туда — и наши братья в Уль-Коме окажутся в дерьме, копы к ним явятся. Или — или бывает и хуже. Ей нельзя было оставаться, она ополчила бы на нас Брешь. Или ещё что-нибудь. Она входила в… Нет, ни во что она не входила, она была просто одержима. Оркини.

Он внимательно смотрел на меня, так что я лишь сузил глаза. Хотя был удивлён.

По тому, как Корви не шелохнулась, было ясно: что такое Оркини, ей неведомо. Подробный разговор о нём прямо здесь мог бы ей повредить, но, пока я колебался, он уже объяснял. Это была сказка. Вот что он сказал:

— Оркини — это третий город. Он находится между двумя другими. В диссенсусах, спорных зонах, местах, которые в Бещеле считают принадлежащими Уль-Коме, а в Уль-Коме — Бещелю. Когда старая коммуна раскололась, то раскололась не на две, а на три части. Оркини — город тайный. Он всем заправляет.

Если раскол вообще имел место. Это было в истории тенью, областью неизвестного — летописи с обеих сторон стёрлись, исчезли на целое столетие. Случиться могло что угодно. С этого исторически краткого и совершенно непрозрачного момента наступили хаос в нашей материальной истории, анархия в хронологии, несогласованные остатки, восторгавшие и ужасавшие исследователей. Всё, что мы знаем, это кочевники в степях, затем подобные чёрным ящикам века городского наваждения — некие события, а ещё имелись фильмы, рассказы и игры, основанные на предположениях (все они заставляли цензоров хоть немного да нервничать) об этом двойном рождении, — а затем история возвращается, и — вот вам Бещель, вот вам Уль-Кома. Было ли это расколом или объединением?

Словно тайна была недостаточной, словно двух заштрихованных стран им не хватало, барды измыслили этот третий, якобы существующий Оркини. На верхних этажах, в игнорируемых городских домах в римском стиле, в самых первых саманных жилищах, занимая сложно соединённые и разрозненные пространства, выделенные ему при расколе или объединении племён, устроился крошечный третий город Оркини, затаившись между двумя более дерзновенными городами-государствами. Сообщество мнимых повелителей, возможно, изгнанных, в большинстве историй интригующих, подтасовывающих факты, правящих с искусной и абсолютной хваткой. Оркини был тем местом, где жили иллюминаты. И прочее в том же духе.

Несколько десятилетий назад не было бы никакой необходимости в разъяснениях — рассказы об Оркини были тогда обычным детским чтением, наряду с бедствиями «Короля Шавиля и морского чудовища, приплывшего в гавань». Гарри Поттер и могучие рейнджеры сейчас более популярны, и те старинные сказки знают всё меньше детей. Это хорошо.

— Вы хотите сказать — что? — перебил его я. — Что Бьела была собирательницей фольклора? Занималась старинными сказками?

Он пожал плечами. Смотреть на меня он избегал. Я попробовал ещё раз, чтобы разговорить его, заставить сказать, что он подразумевает. Он только пожимал плечами.

— Зачем бы ей говорить об этом с вами? — спросил я. — Зачем вообще она здесь была?

— Я не знаю. У нас есть материалы на эту тему. Им много лет. Понимаете? В Уль-Коме они, знаете ли, тоже есть, сказки об Оркини. Мы не просто храним документы, понимаете, не только о том, чем непосредственно занимаемся. Понимаете? Мы знаем нашу историю, поддерживаем все виды…