Век чудес

— Надейся, что не унаследовала мои гены, — частенько говаривал он мне. — Долгая жизнь — это проклятие.

Много лет тому назад застройщики пытались купить дедово имение. «Черта с два, — ответил он, — в этой земле лежит слишком много моего». Я знала, что за поленницей похоронены как минимум две кошки. Скорее всего, это была лишь малая толика некогда дорогих ему существ. Впрочем, застройщики воплощали свои проекты в жизнь и без дедушкиного согласия: они прокладывали дороги, строили дома, возводили фонтаны и устанавливали дорожные знаки вокруг его владений. Новый район наступал на поместье деда, как половодье на высокий берег.

Мы без стука вошли в кухню. Когда кто-нибудь ходил по дому, все полки дрожали, а стоящие на них безделушки дребезжали. Дедушка в красной фуфайке сидел за столом, перед ним лежали газета и лупа.

— Привет, Джин! Как дела? — спросила мама.

— Я тебе еще по телефону сказал, что все нормально. Со мной же Чип.

Чип, соседский мальчишка, помогал деду по хозяйству. Он носил черные майки и черные джинсы, а его нижняя губа, украшенная серьгой, немного отвисала вниз. Странная это была парочка. Думаю, их объединяло глубокое чувство ненависти к застройщикам, хотя Чип жил с родителями в одном из новых домов.

— В любом случае, все это полный бред, — добавил дедушка.

— Что именно? — поинтересовалась мама.

— Все подстроено, чтобы отвлечь нас от Ближнего Востока.

Бледно-голубые глаза дедушки, еще более светлые, чем у папы, все сильнее выцветали с возрастом — будто ткань, оставленная на солнцепеке. В волосах прибавилось еще седины.

— Да ладно тебе, Джин. Неужели ты считаешь, что это чьи-то махинации?

— Да, я так считаю. Откуда ты знаешь, где правда? Ты делала какие-нибудь замеры? Они что угодно могут подстроить сейчас.

— Джин…

— Нет, погоди. Они все сфабриковали. Я знаю наверняка. Что-то мудрят с часами. Я им не верю. Ни одному слову не верю.

Мамин телефон зазвонил. Судя по тому, как смягчился ее голос, на другом конце провода был отец. Она вышла из кухни, чтобы поговорить. Я присела за стол.

— Ну, Джулия, — оживился дедушка, — присмотрела себе что-нибудь симпатичное?

И он махнул рукой в сторону полок, на которых теснились старинные бокалы, столетние, давно выдохшиеся бутылки с кока-колой, бабушкин серебряный чайный сервиз, коллекция декоративных наперстков и ложечек, кубки и фарфоровые фигурки, которые бабушка сама когда-то водрузила на кружевные салфетки.

— Ты же понимаешь, что я это с собой взять не смогу, — продолжил он. — Тебе надо забрать все сейчас. Иначе, когда я умру, Рут все приберет к рукам.

Рут, младшая сестра дедушки, жила на восточном побережье.

— Нет, дедуль, твои вещи должны оставаться у тебя, — сказала я, надеясь, что он не заметит отсутствия цепочки с самородком.

Пока у дедушки не начался артрит, он часами бегал по пляжу с металлоискателем в поисках монет и других ценностей, занесенных песком. А сейчас ему хотелось избавиться от своих сокровищ, будто они удерживали его на этом свете. Ему казалось, что, распрощавшись с ними, он наконец обретет свободу.

Дед поднялся со стула и пошел за очередной чашкой кофе. На мгновение он задержался у окна. На улице мама, размахивая руками, продолжала говорить по телефону. Из-за ветра волосы лезли ей в лицо, и она все время их поправляла.

— Я тебе рассказывал, как вон в том дворе однажды погиб человек?

— Что-то не припомню.

— Парень, не старше семнадцати лет, — покачал он головой. — Лошадь затоптала.

— Кошмар какой.

— Да-да, так оно и было.

Словно подчеркивая сказанное, дедушка легко кивнул. Он отличался великолепной памятью на всякие ужасы. Где-то в глубине дома из крана капала вода.

— Это напоминает мне Аляску, — продолжил он, оседлав любимого конька. — Летом солнце там светило круглые сутки, даже в два часа ночи. Оно просто не заходило. Неделями. А потом начиналась зима, и на два-три месяца наступала абсолютная темень.

Он умолк. Сквозь сосны на соседней крыше виднелась подрагивающая на ветру тарелка. Я почувствовала запах дыма.

— Это все дерьмо собачье, уж поверь мне, — сказал он. — Только не соображу пока, как они это организовали.

— Ты шутишь?

Он долго и серьезно смотрел на меня.

— А известно ли тебе, что в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году правительство США запустило секретную ядерную программу прямо здесь, в этой стране? Они проверяли, как влияют ядерные вещества на обычных людей. В воду добавляли уран и сравнивали коэффициент раковых заболеваний до и после. Ты об этом слышала?

Я покачала головой. Где-то тут, на заднем дворе, находилось бомбоубежище. Дедушка сам выкопал его в шестидесятые.

— Конечно, ты ничего не слышала. Так все дела и делаются. Именно так.

Сильный порыв ветра за окном поднял в воздух бумажный пакет.

— Мама с папой водят тебя в церковь? — спросил дедушка.

— Иногда.

— Надо ходить туда каждую неделю. Особенно сейчас… — Он взял в руки детские кожаные сапожки, отделанные потемневшим серебром: — Возьмешь их?

— Давай, — кивнула я.

— Я их носил, когда мне было четыре года. Может, тебе нравится еще что-нибудь?

Я слышала, как с трудом работают его легкие, как свистит воздух, проходя через носоглотку.

— Подожди, я знаю, чем тебя порадовать, — сказал дедушка и велел мне присесть перед низким буфетом, который стоял в дальнем углу кухни. — Теперь пошарь рукой внизу. Нащупала?

— Что?

Я уже по плечо залезла под буфет. В колени впивался линолеум с рельефным рисунком.

— Двойная стенка, чувствуешь? Сдвигай вправо.

В доме дедушки любая коробка с хлопьями всегда представляла собой больше, чем коробку, а в банках с консервированным супом хранились вещи куда более ценные, чем суп. Неудивительно, что он так истово верил в потусторонние силы. За потайной перегородкой обнаружился ряд кофейных банок — таких старых, что я не узнавала этикетки.

— Дай-ка мне банку «Фолджерс».

Он поморщился от напряжения, пытаясь отвинтить крышку.

— Давай я?

Я легко открыла банку и вынула из нее скомканную газету. Под ней лежала маленькая серебряная шкатулка, внутри которой на твердой бархатной подушке тускло блестели золотые карманные часы на цепочке.

— Отцовские, — сказал дедушка. — Вот тут заводишь, и они идут. Вечные. Механизм отменного качества. Раньше умели хорошо делать, понимаешь? Готов спорить, ты и не видела вещей, сделанных с таким мастерством.

Мне оставалось лишь присоединить эти совершенно не нужные мне часы к куче других полученных от деда предметов неясного назначения: к закатанным в пластик памятным серебряным долларам неправильной формы, двум округлым золотым слиткам, которые мне запретили продавать, и рамке с картой, изображавшей наш город столетней давности. Но дедушка настаивал, а я не нашла сил признаться, что потеряла единственную по-настоящему дорогую мне реликвию. В то утро я опять безуспешно искала свой самородок в пыли на остановке.

— Спасибо, они чудесные, — поблагодарила я, сжимая часы.

— Станут еще лучше, когда ты их начистишь. — Дедушка вытер лицо рукавом фуфайки. — Ты же будешь аккуратно с ними обращаться?

Хлопнула дверь, и на кухню вошла мама. Она заметила карманные часы в моей руке:

— Джин, хватит разбазаривать имущество.

— Пусть оно останется у внучки, я его с собой забрать не смогу, — ответил дедушка.

— Но ты ведь никуда не уезжаешь.

Он только махнул рукой.

Перед нашим отъездом дед протянул мне десятидолларовую купюру и шепнул:

— Возьми и купи то, что доставит тебе радость.

На его лице промелькнула улыбка, обнажившая десны и вставные зубы. Улыбался дедушка редко, поэтому я ценила такие моменты. Я сжала его руку и кивнула.

— И не верь тому, что говорят, ладно? Ты же умница, все схватываешь на лету.

Возвращались мы нашим обычным живописным маршрутом — по проселочным дорогам, минуя пробки, — и по пути слушали новости по радио. Журналисты всего мира рассказывали о том, как люди в разных странах реагируют на происходящее. Из Южной Америки сообщали о первых недомоганиях, связанных с изменением земного притяжения. Центры по контролю и профилактике заболеваний уже занимались этой проблемой.