Будущее есть. Горизонты мечты

Дин зашел в подворотню и отодвинул ногой гнилой деревянный ящик. Под ним находилась бетонная плита, такая же, какими была вымощена вся улица. На шероховатой поверхности рельефно отпечатались очертания птицы с длинным членистым хвостом. Были отчетливо видны каждое перо, клюв, глаза, когти. Скелет археоптерикса хранился у Питера Лексингтона в музее информатория, вместе с моделью спутника 1:3, сделанной Дином, и еще десятком довоенных штучек. Дин задвинул ящик на место и заглянул во двор. Там по-прежнему валялась скорлупа двух гигантских, как у птицы Рох, яиц — белых в бежевую крапинку. Интересно, куда делись динозавры, которые вылупились из этих яиц? Может, до сих пор ходят где-то в Центре? Кто знает, сколько они живут… А скорее всего, здесь для них слишком холодно. Но ведь они же наверняка мутанты, могут и приспособиться, черт их знает…

Впереди начиналась зона сильных разрушений. От зданий остались несколько уцелевших стен со сквозными просветами окон и странно смотревшимися ненужными балконами. Пройти тут можно было только по одному подобию улицы, все остальные были сплошь залиты густой серой жижей, из которой торчали коробки домов и остовы непонятных железобетонных конструкций. Иногда эту жижу называли ведьминым студнем, но это был никакой не студень, просто чуть теплый вязкий кисель, может быть, даже какая-нибудь протоплазма, «первичный бульон», как выражался информатик. Идти через нее было неудобно: слишком вязко, да и глубина там — по шею, а то и выше. Но сам по себе «бульон» опасности не представлял, в отличие от тонких розоватых колец всевозможных размеров, плававших на поверхности. Стоило бросить в жижу камешек, как они приходили в движение, некоторые даже взлетали и кружили в воздухе, свободно проходя друг через друга, но не взаимодействуя. Кольца лучше не злить, если не хочешь подвергнуться нападению. Дин как-то раз по глупости кинул внутрь кольца подвернувшийся большой кусок оплавленной пластмассы. Короткий негромкий взрыв — и куска как не бывало. И, что самое удивительное, он взорвался вовнутрь. Не разлетелся, а сжался в доли секунды до невидимых размеров. Информатик предположил, что кольца создают внутри себя кратковременное концентрическое гравитационное (а может, и какое-то другое) поле, способное мгновенно сжать вещество до плотности нейтронной звезды, вдавив электроны в ядра атомов. «А почему же тогда не сразу в черную дыру? — ехидничал Дин. — Это обыкновенная кольцевая сингулярность Керра-Ньюмена, абсолютно очевидно». Информатик пожимал плечами: «Черная дыра — экстремальное состояние вещества, это уже чревато глобальной катастрофой». — «Но кольца-то этого не знают!» — «А мы не знаем, существуют ли вообще черные дыры. И сингулярностью кольцо быть никак не может — иначе нарушается принцип космической цензуры Пенроуза, не мне тебе объяснять». — «Да я шучу. Значит, это что-то вроде гравиконцентрата, только очень мощного», — говорил Дин. Ему хотелось поспорить, но спорить тут было не о чем: как ни назови — все равно непонятно, что такое «комплешь». Из-за колец болота протоплазмы получили название «Урановой Голконды», хоть ураном там и не пахло.

Через «Голконду» было не пролезть, идти надо было по единственной незатопленной улице, называвшейся кратко и предельно ясно — «Лес». Улочка была узенькой, и по обеим сторонам заросла вившимися по стенам домов странными лианообразными растениями с крупными белыми цветами, распространявшими вокруг резкий запах лимона. В разрушенном сто лет назад безжизненном городе «Лес» выглядел неожиданно и привлекательно, а потому был крайне опасен.

Лианы сплетались, образуя над головой сплошной кружевной полог, и оставляли в центре улицы узкий проход для одного человека, с белой разделительной полосой посередине, — словно в насмешку. Растения были хищными. Стоило задеть листок или ус, и лианы сейчас же хватали, душили и переваривали добычу. Вырваться было невозможно, уничтожить их — тоже. От сталкеров-первопроходцев, пытавшихся выжечь растения огнеметом, и костей не осталось: лианы усваивали органику целиком. А огнемет, проржавевший и увитый зелеными плетями, все еще валялся тут.

Дин вдохнул поглубже, как будто собирался нырнуть, и вошел в «аллею». Главное было — не бояться и не злиться на них: лианы чувствовали страх или злость и сразу начинали тянуть свои усики к человеку. Но Дин был тут сто раз и почти не дергался. Неприятно, конечно, но ничего особенного.

Растений после войны в Нью-Йорке почти не осталось: даже те, что выжили при взрывах, зачахли долгой ядерной зимой без солнечного света. А лианы эти растут, цветут, зреют, и хоть бы что. Может, мутация, а может, не с Земли эти цветочки. Только как они сюда попали? Вероятно, так же, как и тахорг, и ракопаук, и «кольца», и все остальное, пока еще не известное.

Выйдя из темной лиановой аллеи, Дин услышал над головой шум приближавшегося вертолета. Пришлось нырнуть в первый попавшийся подъезд. Крыши у этого дома не оказалось — вот невезение! Дин кинулся на землю. Вертолет медленно прошел, покружил в районе Сентрал-парка, полетел дальше. Дин выбрался на улицу. Странно. Они перед рассветом обычно не летают. А дальше будет еще хуже — зона сплошных разрушений, спрятаться негде.

Он двинулся дальше. Сзади уже всходило солнце, и Дин в который раз подумал — вот что настоящий Золотой шар! Самая замечательная вещь на свете, если верить учебнику астрофизики. А отсюда, из ядерной зимы, солнце выглядело холодным тусклым диском, пересеченным полосками облаков, — классический Юпитер.

На площади, ограниченной полукруглыми стенами некогда стоявших тут домов, возвышался позеленевший от времени оплавленный памятник, как в городе мутантов. При ближайшем рассмотрении в скульптуре угадывалась фигура человека. Разобрать, на что он опирается и опирается ли вообще, было невозможно, но памятник единодушно окрестили «Юрковским».

Дин пересек площадь. Далее дорога шла под уклон. Точнее, так казалось лишь с первого взгляда, да и никакой дороги, строго говоря, не было. Просто впереди начинался склон гигантской воронки. Дин затаился в развалинах и подождал, пока вертолет пролетит обратно. Путь был свободен. Последние остовы домов кончились, дальше — только радиоактивная пыль, редкие бетонные глыбы, ржавый металл, трубы и другой мусор. Сюда сталкеры уже не ходили. Здесь было неинтересно и вдобавок небезопасно. Где-то рядом мог быть вакуум: просто кусок пространства без воздуха. Может быть, и не совсем пустота, но то, что там заменяло воздух, для дыхания не годилось. Вакуум, в общем-то, был не особенно опасен, главное — вовремя сообразить, что вляпался, и выскочить. Основное коварство этой штуки заключалось в том, что она постоянно перемещалась, блуждала вокруг какой-то центральной точки; может быть, прецессировала. Дину вакуум на дороге не попался, — счастливо миновал.

Отсюда уже был виден «Остров погибших кораблей» — огромная свалка самых фантастических звездолетов. Чем ближе к ней подходишь, тем больше деталей становится различимо, и в конце концов ты убеждаешься, что это вовсе не звездолеты, а обыкновенные дряхлые автомобили прошлого века. И невозможно определить момент, когда космические корабли превращаются в машины. Его попросту нет; очертания меняются медленно и постепенно.

Шар Дин заметил издалека. Настоящий Золотой шар, с гладкой блестящей металлической поверхностью, красноватый с виду, наверняка полый внутри… Даже странно, как он сохранился столько времени, нисколько не проржавел… Впрочем, это ведь Шар! Дин даже улыбнулся — в точности как у Стругацких! Ну не может быть так, ясно, что не может, — чудес не бывает… Дин с большим трудом отделался от «заклинания», намертво засевшего в голове: «Счастья для всех, даром, и пусть…»

Подойдя ближе, Дин увидел, что Шар не красный, просто он отражал зарю за спиной. Заря была обычной, розовато-оранжевой, а не зеленой. Этим Центр радикально отличался от Зоны. Зеленым небо иногда светилось по ночам, после взрывов, когда в воздухе висело много радиоактивной пыли. Сделав еще несколько шагов, Дин убедился, что Шар не был и золотым — просто матово блестел. Ладно, какая разница? Он есть, и это главное!