Дети пространства

Она исчезла в доме и через минуту выскочила обратно, таща полбуханки ещё горячего хлеба, кусок овечьего сыра и маленькую пластиковую бутылочку с чем- то белым.

— Вот вам с Ильмой на завтрак. Ей очень нравится мой хлеб.

Когда Анджей вернулся в палатку, Ильма ещё безмятежно спала. Раскочегаривая примус и ставя на него джезву, он то и дело поднимал глаза, чтобы полюбоваться её лицом, по-детски беззащитным во сне. Однако запах свежесваренного кофе моментально разбудил её, и через несколько секунд она уже была на ногах.

Ильма быстро сбегала к водохранилищу искупаться, и к тому моменту, когда её спутник нарезал принесённый хлеб, уже устраивалась за импровизированным столом, распустив по плечам мокрые волосы.

— О, ты уже познакомился с Нэсрин, — заметила она, принюхавшись к хлебу.

— А что, здесь у каждой хозяйки неповторимый уникальный рецепт?

— Не у каждой. Но Нэсрин — отдельное явление, она ещё в возрасте подмастерья обожала кулинарные эксперименты. А поскольку она не совсем скэттерлинг, то не особенно чувствует себя связанной традициями.

— А кто тогда она, если не совсем скэттерлинг? Вроде дом, типичнейший для Агнульских гор, и типичнейший традиционный прадедушка-пастух.

— На самом деле все Агнульские горы — не совсем скэттер. Тут что ни хыгр, то какая-то нетрадиционная связь с внешним миром. Ихран, например — горный перевал, дорожная служба. Вайкен — вообще наполовину театрализованная деревня, аттракцион для туристов. Кермак — контора природного резервата. А Айол — рудник редкоземельных элементов. Этого практически не видно — бактериальное выщелачивание не та технология, которая требует огромных горных разработок и кучи народу, весь рудник обслуживают три-четыре семьи, но на самом деле родственники Нэсрин — горнопромышленники, а вовсе не пастухи или фермеры. Потому она и учится на горного инженера.

— Она обещала показать мне рудник.

— Так сходи, посмотри. Я тут буду заниматься совершенно скучными и неинтересными опросами, а ты лучше погуляй по окрестностям. К Нэсрин на рудник сходи, к старому Павризу на пастбище.

— Ты тут всех знаешь?

— А то! Я тут уже скоро пятнадцать лет веду ежегодный мониторинг.

В назначенный момент Анджей подошёл к дому дедушки Павриза. Нэсрин уже была готова к походу на рудник и ждала на завалинке. Теперь она была одета не в футболку и шорты, как утром, а в брюки и куртку, вызывавшие представление о какой-то форме. На рукав была нашита эмблема, изображавшая гору, усеянную разнообразными химическими символами, с надписью «Ayol sällsynta jordartsmetaller gruvor». Офицерская планшетка, висевшая через плечо, замечательно дополняла этот почти милитаристский образ.

По горам Нэсрин бегала с такой скоростью, что к тому моменту, когда они поднялись по узкой тропинке к руднику, Анджей совершенно запыхался. Рудник представлял собой довольно большую пещеру, закрытую металлическими воротами, перед которой располагалась вертолётная площадка. Девушка открыла маленькую дверцу в воротах и пригласила гостя внутрь.

Внутри оказалось более-менее обычное индустриальное помещение. Грубые стены со следами камнерезного инструмента, ровный бетонный пол. Вдоль стены тянулся ряд каких-то странных аппаратов, связанных системой разноцветных труб, уходивших куда-то вглубь горы по узким штрекам. Посреди пещеры стоял автопогрузчик, а у противоположной стены — невысокие штабеля металлических слитков на паллетах.

Нэсрин пробежалась вдоль аппаратов, извлекла из трёх из них по слитку размером с кирпич и бросила их на соответствующие штабеля, потом вытащила из сумки планшетный компьютер и, видимо, внесла эти слитки в какие-то ведомости.

Тем временем за воротами уже раздавалось гудение вертолёта. Когда оно изменило тональность, свидетельствуя о том, что машина прочно угнездилась на площадке, девушка вытащила засовы и жестом попросила Анджея помочь открыть ворота.

Хвостом к воротам стоял весьма немаленький вертолёт. Открытые створки кормового люка открывали салон размером примерно с автобус. Нэсрин подошла к пилоту, стоявшему у люка, и стала с ним что-то обсуждать. Тем временем автопогрузчик совершенно самостоятельно подцепил штабель слитков и потащил его к люку, потом следующий, потом ещё один.

— Да, привёз, — расслышал Анджей реплику пилота через шум винта, работавшего на холостых оборотах. — Нет, ты же сказала, что полная загрузка. Поэтому сюда — в последнюю очередь.

Когда погрузчик затолкал в брюхо вертолёта четвёртый штабель, пилот вдруг воскликнул:

— Ох, моя центровка! — и, прервав разговор на полуслове, полез в салон переставлять груз по каким-то своим соображениям.

Минут через десять погрузка была закончена. Пилот закрыл задние двери, уселся на своё место в кабине и, помахав рукой Нэсрин, прибавил оборотов.

— Бежим в пещеру, а то сейчас нас нафиг сдует! — девушка схватила Анджея за руку и поволокла в чёрную дыру на боку горы.

Прикрыв большие створки ворот, они наблюдали через маленькую дверцу, как потяжелевшая машина грузно оторвалась от площадки и поплыла к Большому Трогу над самой землёй, несколько даже теряя высоту.

— Ну всё, здесь больше делать нечего, — подвела итог Нэсрин. — А если интересно, какое здесь геологическое строение, я лучше дома на профиле покажу. Пошли обратно в деревню.

За обедом Анджей спросил у Ильмы:

— А зачем мы добирались сюда таким сложным путём — на попутке, потом пешком целый ходовой день? Могли бы дождаться этого вертолёта и прилететь из Хчыагнула за час.

— Ну и кем бы мы здесь были? Ты заметил, как Нэсрин вела себя с пилотом? Как будто они люди совершенно разных даже не социальных слоёв, а чуть ли не биологических видов, и кроме торговли редкоземельными металлами, между ними нет ничего общего. Но уверяю тебя, встреть она этого же самого пилота на дискотеке в Хчыагнуле, у них бы был совсем другой разговор. Просто здесь и сейчас пилот — пришлый, городской, а она деревенская, — Ильма ненадолго замялась, словно подбирая слова. — Ты обратил внимание, что перед отлётом с планеты космонавты идут в Храм космоса? Им просто необходимо сбросить с себя планетарное настроение и настроиться на полётное. Точно так же и мне необходимо переключиться из режима университетского профессора и эксперта-этнографа в режим полевого наблюдателя, человека, который здесь для всех свой. Вот овринг Айольского перевала и служит мне вместо Храма скэттера.

Маяк на краю Агнула

Анджей только начал втягиваться в этот странный ритм — день в деревне, где Ильма ведёт какие-то беседы с местным населением, совмещая свои профессиональные задачи с ранней медицинской диагностикой, несложной психотерапией или ещё чем-то в этом роде, день перехода до следующей деревни, — как Агнульские горы кончились. С очередного перевала перед путешественниками открылась безбрежная синь океана.

Вдоль берега, круто обрывавшегося в море, тянулась вьючная тропа, пробитая в скалах в нескольких десятках метров над волнами. Пройдя по ней добрый десяток километров, что было несравненно легче, чем лазить по горам вверх и вниз, они оказались на мысу, заметно выдававшемся в море. Впереди на причудливо обточенной ветром и волнами скале поднималась полосатая башенка маяка.

У подножья склона, прикрытая скалами от волн, располагалась небольшая гавань, где к дощатому пирсу были пришвартованы довольно солидный полунадувной катер и маленький одномоторный гидросамолёт. А справа от дороги, где склон отступал от берега амфитеатром, в зелени каких-то явно культурных растений прятался домик.

— Это дом смотрителя маяка, — объяснила Ильма. — Тут мы сделаем дневку и будем ловить попутку.

— Какую попутку? — удивился Анджей, не видевший ни малейших признаков дороги.

— Лучше летающую. Впрочем, на худой конец устроит и плавающая. Смотри, — она достала коммуникатор, вывела на экран карту и ткнула куда-то пальцем. — Я отмечаю на карте желаемый пункт назначения. Пункт отправления он пометит сам. И все, кто едет или летит мимо, будут знать, что здесь есть два пассажира в Боотис. А теперь пошли здороваться со смотрителем маяка.