Последний хранитель (СИ)

Мимо открытой двери, вразвалочку шлепал боцман с «уловом» в руках. Он глянул на нас с нескрываемой завистью и надеждой.

— Бог подаст! — отрезал Сергей Павлович. — Давай сюда почту и чеши по делам. Кое-кому сегодня еще швартоваться.

Ситуация мне напомнила анекдот времен Великой Отечественной. Его мне когда-то рассказывал капитан Жуков. Прорвался в Архангельск американский лайнер из конвоя «PQ». На палубе музыка, смех. Пахнет выпивкой, жаренным мясом. И прет по фарватеру чумазый буксир с голодными русскими моряками:

— Эй, на лайнере, супчику не осталось?

— Пошел на …!

— Полный вперед!

Байка пришлась, как нельзя, кстати. Гаврилович засмеялся, Мачитадзе задумался. Ну, как тут не вступиться за боцмана?

— Что ты держишь мужика в черном теле? — сказал я Сергею Павловичу. — Это ж твой напарник по игре в «домино». Если приспичит, все равно ведь найдет.

— Ну, ладно! Доставай, что ты там наловил, — сказал капитан примирительным тоном.

Вместе с тонкой пачкой свежих газет и сентябрьским номером «Агитатора» в запечатанном сургучами пакете было еще два письма. Одно из них мне — измятый конверт с, плохо читаемым, адресом. Почерк был мне неизвестен. Но это неважно. Целый ряд особых примет, незаметных для постороннего глаза, говорили о том, что это письмо побывало в руках человека, на помощь которого я всегда и во всем рассчитывал. За исключением одного случая.

Давненько ты мне не писал, отец!

Второе послание, судя по внешнему виду, содержало в себе шифровку. Конверт был весь в сургучных печатях и четко проштампованным штемпелем на лицевой стороне: «Совершенно секретно».

Шкерочный нож нашелся на поясе у Гавриловича. Мачитадзе извлек послание и присвистнул. «Портянка» была в два с половиной листа машинописного текста. На каждой ее стороне теснились колонки цифр. Без бутылки не разберешься!

По инструкции, капитан должен сейчас выгнать всех из каюты и закрыться на ключ. Есть у него в сейфе несколько трафаретов. Он выберет нужный, выпишет на листок все, что ему выпало, и будет превращать цифры в слова. Работа дурная и муторная, как минимум, на пару часов. Потом он обязан спалить все бумаги в пепельнице. В остатке — чистая информация у него в голове.

Все капитаны старой формации истово ненавидят шифровки. Такой вот, у них условный рефлекс. Во времена, когда не было телетайпов, такие портянки принимались из эфира на слух. Оператор радиоцентра заранее предупреждал: «SA»! Это значит, бланки радиограмм побоку, вставляй, де, в машинку рулон бумаги, ибо текста немеряно. А где его взять? Наша промышленность может, такие и выпускала, но не про нас. Вот радисты и выходили из положения. Сушили рулон электрохимической бумаги от факсимильного аппарата и распиливали ножовкой по размеру машинки. Отколотишь свое, оторвешь от рулона метра два готового текста и к капитану: получите и распишитесь!

Уединятся они с замполитом. Один другого боится, от инструкции ни на шаг.

Из чего состоит «ЭХБ-4» я точно не знаю. В основе — рисовая бумага с химическими добавками. Но тлеет она как вата, а воняет — словами не передать! К каюте не подходи — так и прет из щелей! А внутри каково? Выползают хранители государственных тайн на свет божий, глаза у обоих рачьи, на ногах не стоят, с радистом потом неделю не разговаривают.

— Ну, что? — сказал я Сергею Павловичу, — понял теперь, почему эту шифровку пропустили мимо эфира? Легкие твои пожалели! Если есть мощь в голове, разгадывай свой кроссворд. Я, лично, ждать не намерен, когда ты меня начнешь выгонять пинками. Пойду, ознакомлюсь с последними новостями. Потом как-нибудь расскажешь: что, как и зачем. Гаврилыч, за мной! Здесь больше не наливают.

Боцман вздохнул и поплелся к пяти углам. Я по-гусарски сдвинул задники стоптанных тапок, сделал ручкой приветственный жест:

— Виват, мой капитан!

— Ничего я разгадывать не собираюсь, — сказал Мачитадзе моей спине. — Времени нет. Кто будет идти по заливу, третий штурман? После обеда в Мурманске будем. Если в шифровке действительно что-то важное, разыщут меня, вызовут куда надо и все объяснят на словах.

Письмо жгло карман. Но я все равно спустился на камбуз, взял у повара две банки «собачьих» сосисок и кусок хлеба. Эти сосиски мы получили в Исландии в качестве благотворительной помощи. Ну, заграничный товар! Не банка — конфетка с яркой и броской надписью «Hot dog». Общество порешило, что это корм для собак.

Запив содержимое баночкой слабоалкогольного пива, я, наконец, вскрыл конверт. Письмо было не мне, а какому-то тезке. Судя по тексту — шалопаю холостяку. Его доставала какая-то двоечница на предмет нерастраченных чувств.

Скрытый текст был написан методом водяного давления. (Чем проще уловка — тем надежней она срабатывает) Я набрал теплой воды в раковину умывальника, окунул исписанный лист. Вопреки ожиданиям, проявились всего три цифры: семьсот девятнадцать. Ничего нового. Это значит, тайник с информацией ждет меня в прежнем месте. Но отец и так знает, что я его периодически проверяю. К чему эти сложности? Ладно, зайдем с другой стороны. Я включил настольную лампу, прилепил письмо на плафон. Почти сразу же стали проявляться слова.

«Здравствуй, Антон! Скорее всего, меня уже нет. Ничего не выходит, даже попрощаться по-человечески. По всем признакам нашу страну ожидает тихий переворот, а я вынужден ставить не на ту лошадь. Будут бить по хвостам. По моим — в первую очередь. Архив я зачистил, но остаются люди. Ты понял о ком это я и знаешь, как следует поступить. Забудь о нашей размолвке. Прощения не прошу. Если бы все повторилось, я поступил бы так же. Ухожу с мыслями о тебе и Наталье. Позаботься о ней. Больше просить некого. Удачи тебе, сын!»

У меня перехватило дыхание. Выбрасывая письмо, я чуть было не отправил за борт и смятый конверт, но вовремя спохватился, отдернул руку. Осторожно разгладив его, я впился глазами в дату на смазанном штемпеле. Письмо поступило на почту ровно шесть дней назад.

Может, успею на помощь? Да нет, вряд ли. Успеешь тут! — судно резко замедлило ход, отработало полный назад и шарахнулось в сторону. По правому борту поднималась из глубины черная громада подводной лодки.

Я пулей взлетел на мостик.

— Ты че, гондон?! — орал Мачитадзе в стационарный мегафон — «колокол», характеризуя, видимо, фигуру в прорезиненном черном реглане на борту АПЛ. — Ты че, гондон, картуз с крабом на башку нацепил? Думаешь, твоих ослиных ушей под картузом видно не будет?!

«Гондон», весь окутанный клубами пара, указательными пальцами показывал на свои ослиные уши и мотал головой, давая понять, что совсем ничего не слышит.

— Пятнадцать девяносто второй! — зычно донеслось из поднебесья. — Вы случайно не в Мурманск следуете? Застопорьте, пожалуйста, ход. Мы вышлем к вам катер.

От такой беспросветной наглости Сергей Павлович онемел. Повисшая пауза черной грозовой тучей клубилась над его головой.

— И как я успел отвернуть? — ломая спички и сигареты, прохрипел второй штурман. — Вот уж действительно: «Бойся в море рыбака и вояку–дурака!»

Горячая грузинская кровь с новой силою забурлила в жилах нашего капитана.

— «Вы, случайно, не в Мурманск следуете?» — он довольно похоже спародировал голос с подводной лодки. — Нет, падла! Из Мурманска! Везем вон, на палубе партию «Запорожцев» в океане топить. Чтобы вы, педерасты, в гости друг к другу почаще ездили.

— Проект девятьсот сорок один «Акула», — по-хозяйски оглядывая подводный ракетоносец, пояснил второй штурман. — Когда-то служил на таком. Судя по внешнему виду и хамскому поведению командира, из автономки домой возвращается.

— Сколько же в нем регистровых тонн? — с подозрением спросил капитан.

— Почти пятьдесят тысяч.

— Представляешь, с такой дурой поцеловаться?

— Да он бы и не заметил.

Катер с вояками на борту подходил с правого борта. Боцман готовил штормтрап.

— Рыбы им надо, что ли? — предположил капитан, обращаясь ко всем, кто в данный момент находился на мостике. — Так нет ничего. Все в Исландии сдали. Что там у нас с приловом?