Двойники

На следующий день остатки батальона проскакали в виду деревушки эль-Галлеа. Дюк приказал развернуть захваченное знамя. Это помогло — никто не выехал навстречу, ибо скакал Теноч, а гарнизон состоял из тласкаланцев. Через сутки батальон-кортеж прорвался в Хаши-Мессаид.

А в эль-Бессаре дюка ожидала радиодепеша — срочно возвращаться в аль-Джер. Высочайшим повелением батальон-кортеж и его командир отзывались назад, в Россию.

В аль-Джере дюк доложил в подробнейших мелочах результаты разведки оазисов, умолчав лишь о плененном ацтекском офицере. Однако выводы дюка касаемо подготовки вторжения в Европу не встретили понимания в штабе третьей стрелковой дивизии Ее Величества. Начальник штаба, генерал-барон Стивен Скоттишер резонно заметил, что сообщенное скорее свидетельствует о правильном понимании в штабе планов противника: к декабрю-январю, захватив Марокко, ударить на аль-Джер с запада и одновременно с юга, через горы. Кроме того, если Гибралтар не будет удержан, нам обеспечена еще и морская блокада. Что же касается зимнего обмундирования, любезный дюк, то откуда варварам знать — нужны ли зимой в Сахаре валенки и тулупы или же без них можно обойтись. Так что благодарю за важные сведения, добытые столь дорогой ценой, эт сетера, эт сетера…

Спустя несколько дней батальон-кортеж, вернее, остатки батальон-кортежа, погрузился на русский транспорт «Азов Великий», шедший прямо в Таганрог. От отряда в шестьсот сабель осталось немного более двухсот, и добрая половина людей — с ранениями разной тяжести. Но зато дюк Глебуардус Авторитетнейший увозил с собой пленного ацтека.

Пленный офицер носил имя Ицтлакоатль (Обсидиановый Змей) и состоял в воинском звании «чак» («топор»), что приблизительно соответствовало, как уяснил дюк, званию то ли поручика, то ли капитана. Пленный хорошо говорил по-англицки, сносно — по-португалльски. Держался спокойно, но с какой-то отрешенностью, на вопросы — отвечал. Подтвердил, что он — ацтек, родом из самой Месоамерики, с Юкатана. Об устройстве империи и целях войны поведал, впрочем, не больше тласкаланцев.

После очередного допроса, уже на борту «Азова», пленный спросил дюка:

— Теперь, когда я сказал всё, что мне дозволено, и больше не нужен, ответь, Уэкойотль, когда же ты принесешь меня в жертву своему богу?

— Мы не приносим жертв богу, — ответил несколько обескураженный Глебуардус.

Ицтлакоатль, доселе невозмутимый, казалось, был поражен услышанным.

— Не принóсите жертв… — раздельно повторил он. — Я слышал об этом, так говорили жрецы и дипломаты, но не мог поверить. На что же вы рассчитываете? Невозможно победить воинство Смеющегося, но вдвойне невозможно — без жертв. Вдвойне позор мне.

— В чем позор? — переспросил Глебуардус.

— Ты пленил меня, Уэкойотль. Теперь я не воин, и не могу быть посвящен высшей жертве. Однако если ты, пленивший, собственноручно убьешь меня… Дай мне эту возможность, — воскликнул он, заметив отрицательный жест Глебуардуса, — пребывать, пока не совершится великая жертва, духом в сумрачных подземельях Миктлана.

— Что значит имя, которым ты меня называешь?

— Старый Лис, — усмехнулся ацтек. — Что ж, я буду ждать, когда ты решишь… Клянусь Дымящимся Зеркалом Того, чьи рабы — все мы, Врага с обеих сторон, и ожерельем Уицилопочтли, Колибри-Левши.

А радиосообщения с театра военных действий становились всё неутешительней. Касабланка пала, противник стремительно продвигался на восток, почти всё алжирское побережье захвачено. Шотландские стрелки, засевшие в горах, полностью отрезаны от основных сил. Англикания в морской блокаде, и подкреплений оттуда не будет. Становилось ясно, что аль-Джер падет задолго до наступления зимы…

В Босфоре «Азов» разминулся с флотилией пушечных парусников под российским военно-морским флагом — Черноморская парусная флотилия с попутным ветром спешила к Гибралтару. Это означало — Россия вступила в войну. Никто не знал тогда, что флотилия шла навстречу славной, но бессмысленной гибели, что ценой этой гибели удастся всего лишь ненадолго отсрочить окончательный разгром союзников на море и прорыв ацтекских броненосцев в средиземноморский бассейн.

«Азов Великий» благополучно прибыл в Таганрогский порт. Расквартировав людей, дюк не мешкая выехал в Москву, где его доклада ждал государь.

Следует сказать, что в отличие от англицкого командования император отнесся к сведениям дюка с самым пристальным вниманием. Государь, выслушав доклад, заговорил сам:

— Ну что ж, князь, благодарю, вы славно послужили России. Теперь многое становится понятным. Впрочем, мы предполагали нечто подобное и поэтому Государство Российское объявило войну Ацтеко-Тольтекским Штатам. Итак, я хочу рассказать вам, князь, то, чего вы знать не можете.

— Я должен хранить конфиденциальность, государь?

— В высшей мере. Итак, знайте, князь, что при дворе китайского богдыхана имеется наш человек. Полгода назад, весной, от него пришло прелюбопытное сообщение. Оказывается, ацтеки усиленно вели секретные переговоры с Императором китайским. Предмет переговоров — война с Россией.

— Китайцы традиционно нейтральны, и такие предложения не могли…

— Ацтеки посулили китайцам за военную помощь против нас — что бы вы думали, князь? — ни много ни мало — Дальний Восток, Забайкалье и Сибирь, всё, что южнее Новосибирска и восточнее Урала. Кроме того, их эмиссар обещал китайцам договор о вечной дружбе. Тогда мы не восприняли всерьез это сообщение. Но сейчас мне тревожно, очень тревожно, князь.

— Надобно думать, китайцы не согласились?

— Увы, согласились. Вторжение в Россию начнется летом.

— Этим летом? — удивился дюк. — Значит…

— Значит, они рассчитывают к тому времени расправиться с Европой. Вы говорите, князь, ацтеки двинут в Европу миллионную армию?

— Ваше величество, миллион — это по меньшей мере.

— Да, войн такого масштаба Европа не знала.

Император встал из-за стола, прошелся по кабинету. Казалось, он хочет что-то неприятное сообщить, но не находит сил. Наконец он вернулся в кресло и произнес:

— Утром пришло сообщение — индейцы вошли в Средиземное море. Черноморской флотилии больше нет. Всех потопили. Всего толку, что португаллы выскочили, ушли к Корсике. В Африке ацтекские орды — у стен аль-Джера. Город охвачен восстанием, арабы перешли на сторону неприятеля. Князь, мы не можем сидеть сложа руки и ждать. Для спасения государства потребна решимость.

— Китайцы не понимают, что после нас настанет их черед. Мой пленный рассказал, что пока идет эта война, в главном храме их гнусного божества ежедневно убивают по двести человек. Это людоедское государство людоедского бога. Их религия замешана на крови, человеческая жизнь для них — ожидание жертвы и не стоит ломаной копейки. И не только жизнь неприятеля, но и своя жизнь тоже…

— Князь, помилуйте, — перебил император. — Следует ли столь буквально понимать слова пленного врага?

— У нас с ним сложились странные отношения. По их вере, если я, пленивший его, собственноручно его зарежу — то ли часть позора этим смоется, то ли дух его ожидает не самое страшное наказание. Я хочу сказать, государь, что пленный относится ко мне несколько мистически, поэтому в том, что касается их религии и обычаев, по-видимому, точен.

— Где же находится этот главный храм?

— Этого он никогда не скажет. Во время войны там постоянно живет главный жрец, как я уяснил, — фактически первое лицо государства… Кажется, я понимаю, государь, к чему вы ведете дело. Экспедиционный поход?

— Да, Глебуардус! Ударить первыми, ударить оттуда, откуда противник не ждет. У них всё распланировано, всё расписано как по нотам. Миллионная армия в Европе — что ж, прекрасно, — император, взволнованный, снова вскочил и принялся расхаживать. — Как им понравится наш двадцатитысячный корпус в самой Месоамерике?

— Идея хороша. Я докладывал, государь, что ацтеки, будучи отменно подготовленными, дисциплинированными бойцами, тем не менее не выдерживают неожиданностей в бою, и в особенности потерю командования. Но для переброски такого количества людей у нас на Тихом океане недостанет ни транспортов, ни кораблей охранения.