Доспехи бога

Выбор сделан!

Из прорезей глухой драпировки императорского экипажа на миг вынырнула тонкая бледная рука. Повинуясь знаку, к загадочному паланкину устремляется вернейший евнух владыки; он заглядывает за шторку, он всплескивает пухлыми ладонями в знак восхищения, а вокруг уже гудит, и шелестит, и отчетливо слышны горестные всхлипы вперемежку с возмущенным ропотом: «Нечестно! Император любит тайны больше, чем женщин, это всем известно…» – «Так вы уж постарайтесь, голубушка, узнайте, кто эта змея бесстыжая…» – «Муж меня со свету сживет. Он, бедный, уж так надеялся…» – «Никакого проку от тебя, говорит, хоть тут помоги…» – «И выдрой ругается, представляете, милочка?…»

Тем временем шестеро плечистых слуг окружили паланкин, растянули над ним огромный, затейливо расшитый плат, готовясь набросить его – по обычаю – на избранную незнакомку; а с верхнего яруса экипажа уже спустилось на прочных канатах, пропущенных через хитроумно скользящие валики, изукрашенное вьющимися стеблями кресло. Счастливица так быстро проскользнула к нему, что незадачливые соперницы не успели ничего разглядеть; минута – и кресло, подтягиваемое за нижние концы канатов четырьмя парами мощных рук, взлетело к пятому ярусу и скрылось в широком окне за распахнувшимися на миг завесами.

Пышная процессия ожила и, оставляя позади кукование городских красавиц, их уязвленную гордость и растоптанные надежды их мужей, двинулась по раз и навсегда установленному маршруту под торжествующие трели трубы:

– Радуйтесь, жители Новой Столицы! Выбор сделан!

…Чистым серебром гремело и переливалось небо.

Император поковырял мизинцем в ухе.

– Звенит, – пожаловался он гостье. – Ну, раздевайся, что ли.

– Догола? – приятным баском поинтересовалась та.

Владыка хмыкнул.

– Хоть личико открой, красавица…

Красавица повиновалась.

Из-под густой вуали вынырнула короткая, аккуратно подстриженная бородка, а затем и все личико – потное, раскрасневшееся, сияющее озорной улыбкой.

– Ну, здравствуй, Рыжий…

И не разверзлось небо, потрясенное неслыханным кощунством, не рухнули молнии Вечного на голову святотатца…

– Здравствуй, Дылда, – откликнулся владыка. – А тебе идет!

«Гостья», злобно запыхтев, принялся выпутываться из обширных, хитроумно скроенных кринолинов.

– А, зар-раза, всех Светлых тебе в ноздрю, и как это бабы такое носят? – рычал он. – Ненавижу!

– Кого, Ллиэль? – невинно спросил Император, привычно поправляя медно-красные пряди. – Только не говори, что баб, все равно не поверю.

Ллиэль, он же – Дылда, промолчал.

Крыть было нечем: альковные похождения эрра копьеносной Каданги давно уже стали притчей во языцех…

Молчание затянулось.

– Ну? – изволил поторопить Император.

– Не нукай, не кобыла, – огрызнулся дан-Каданга, усугубляя предшествующие святотатства. – Ты бы сперва, как положено, накормил, напоил…

– Держи, проглот! – В лицо Одному-Из-Семи полетел персик, да не простой, а особый, из тех, что лишь в тайных садах произрастают: невероятно огромный, неописуемо душистый, мохнатый до того, что казался бородатым не менее «гостьи».

– Ап!

Дан-Каданга не оплошал.

Отпихнув ногой кучу тряпья, только что бывшую изысканным дамским убранством, он уселся, отдуваясь, на узенькую козетку с кружевной спинкой, тщательно, не спеша, разжевал благоуханную мякоть и проглотил.

Серьезно и пристально поглядел в глаза богоравному.

И вытащил из-за пазухи свиток мятого пергамента с болтающимся на порванной цепочке гербом.

– Это то, о чем ты говорил? – помолчав, спросил владыка.

– То, что обещал, – поправил гость, протягивая документ.

– Стало быть, ты опять оказался прав.

– Часто ли я ошибаюсь, Рыжий?

– Никогда, – проворчал Император, беря бумагу, но читать не стал. Он рассеянно теребил полуоторванный герб, глядя куда-то мимо Дылды, и слушал вполуха его рассуждения, знакомые до последнего слова и страшные своей неопровержимостью.

Да, эрры взяли большую силу в его империи; еще отец его, Гьон Решительный, и вообразить бы себе не мог тех законов, которые приняты в последние годы. Каждый эрр – сам себе Император в своей провинции: у него есть доходы, с которых он под любыми предлогами не платит должных налогов в казну; есть двор, не менее, если не более, услужливый и преданный, чем у Коронованного Вечностью; есть армия, которая, конечно, слабее имперской гвардии; нет, правда, маарваарских наемников – уж этот закон пока еще исполняется! – но…

Вот то-то и есть, что «но».

Любой из Семи, кто бы он ни был – всего лишь подданный Владыки.

Двое, трое, пятеро, объединившие свои деньги, своих слуг, свои войска, – это…

Дылда прав: это конец ему, Рыжему.

Коронованному, Повелевающему, и прочая, и прочая…

Ну-ка, Временно Вечный, слазь! Вышло твое время.

Император тряхнул медной шевелюрой, отгоняя мрачную картинку. Подергал герб за цепочку.

– Лодрин молод, – задумчиво сказал он. – И не женат.

– К тому же сверх меры увлекается охотой на зупыря, – кивнул эрр Каданги.

Несколько мгновений оба молчали.

Рыжий и Дылда с детских лет умели понимать друг друга.

– Наш возлюбленный магистр и так не слаб, – аккуратно подбирая слова, начал владыка. – А когда его хилоумный племянник станет дан-Баэлем…

– Ты сам подписал этот закон, – напомнил Ллиэль.

Император поднял брови:

– Который?

– Закон о наследовании знатнейшим, – пояснил дан-Каданга.

– Но я…

– Знаю! У тебя не было выхода. Пусть даже так. И что теперь? Обе старшие сестры Лодрина замужем за мелочью, спасибо твоему батюшке, успел… но если юнец породнится через младшую с магистром – считай, Баэль уже под задницей у Ордена.

– Ой ли? – хмуро сказал владыка.

– Опять хочешь убедить себя, что на твой век хватит? – усмехнулся Дылда. – Не трудись. Не хватит.

Сиятельнейший друг его детства вдруг запоздало осерчал:

– Но у меня действительно не было выхода! И я не думал…

– Ты и не должен думать, – вздохнул гость. – На то я у тебя есть. Ты бы слушал меня, дурака, хоть иногда. Подписал, подписал; а что ты подписываешь? Ты ведь уже и указ о собственной казни готов подмахнуть, не глядя, нет?

Император смерил его ледяным взглядом:

– Светлых тебе в зубы! Думай, что говоришь! И кому…

Ллиэль, нимало не устрашенный, только отмахнулся.

– Хочешь остаток жизни в славословиях скоротать – гони меня в шею и зови своих… пятколизов. Они тебе расскажут, как ты мудр, как прав, усиливая сильных, обогащая богатых, жалуя все новые и новые блага своим зажравшимся эррам…

– А сам-то ты кто? – заметил владыка, быстро остывая.

Дан-Каданга снова вздохнул:

– Я урод в Семерке. Вместо того чтобы возглавить успешный мятеж, пользуясь императорским доверием, и стать королем Каданги, на что, кстати, имею полное право, я по-прежнему гоняю ядовитых ящериц от одного богоподобного идиота…

Император вздрогнул, вообразив Дылду-мятежника, – этот мятеж действительно был бы обречен на успех! Ллиэль – холодный логик и прирожденный лидер с детства. «Мне и вправду повезло, что он – друг», – подумал Рыжий, вспоминая, как Дылда, старший на целых три года, опекал его во всех детских – а затем и не очень детских – авантюрах, как выгораживал перед отцом, беря на себя все мыслимые и немыслимые вины, как отпаивал собственноручно изготовленными отварами, выгоняя яд птицы коору, в чье гнездо они лазили за радужными яйцами, – об этом так никто и не узнал…

Опека Дылды и сейчас – тайна для всех. Даже безъязыкий евнух не знает, что за дама поднялась сегодня на верхний ярус императорского шатра…

А мятеж… Дылда не ошибается. Будет мятеж. И не сносить ему, Рыжему, медноволосой головы…

Ишь как Шестеро силенки-то собирают! Землицу к землице, арбалет к арбалету; и, уж верно, у каждого в заветном сундучке приготовлена королевская корона…

За каждым словом императорским следят, за каждым чихом; красавиц своих родовитых в высочайшую спальню наперебой заталкивают; улыбнешься кому сверх положенного – сразу вой: Владыка, мол, фаворита назначил, права наши эррские попрал, гнева Вечного не боясь… Чтобы со старым другом встретиться, вон какой маскарад разводить надо: выбор, переодевание… Аудиенции – строго по расписанию, указы – из-под пера советников, эррами купленных-перекупленных – и слова в тех указах изменить не позволяют!..