Тени

Елена Колесник, Андрей Федорив

Тени

Эта книга содержит оригинальный текст рукописи, автор которой – участник описываемых в ней событий. Параллельно тексту рукописи публикуются дневники, имеющие непосредственное отношение к случившемуся. Отрывки из дневников вставлены в рукопись без каких бы то ни было изменений. Некоторые несовпадения при описании одних и тех же событий в текстах рукописи и дневников оставлены и не исправлены намеренно, чтобы донести до читателя непредвзятое, более полное и объемное представление о происшедшем.

Понял ОН, что не вечен, и расстроился…

Но продолжалось это недолго –

ОН быстро осознал, что происходит:

ОН изменялся, ОН таял, медленно,

настолько медленно, что трудно  заметить.

Но ОН заметил:

ЕГО уничтожало Время;

«Что ж, – подумал ОН,

– Время было, Время есть,

Времени больше не будет…»

И ОН изменил себя так,

что вместил Время.

Теперь Время было внутри НЕГО,

ОН сам стал Временем,

оставаясь собой.

Для этого пришлось изменить

Законы и Числа.

Пришлось создать внутри себя НЕЧТО,

НЕЧТО, что изменялось бы под действием

Времени, оставляя тем самым

Его – неизменность, вечность и покой.

ОН уснул…

НЕОН не хотел быть вечным,

ОН хотел изменяться,

ОН любил игры со Временем.

Радость изменения привлекала ЕГО

больше, чем угрюмая вечность,

но ОН не мог бороться с самим собой,

ОН вообще не умел бороться.

ОН заглянул в себя:

НЕЧТО бурлило и начинало быть;

Время загоралось и гасло,

распадаясь на миллионы маленьких  искрящихся огней…

Огненные змейки вспыхивали,

извивались, закручивались, замыкаясь  сами на себя;

Время, как безумная змея, кусало свой хвост.

ОН с интересом наблюдал за движением

внутри себя – происходящее завораживало

и манило, сознание расширялось

и вмещало

границы,

И ОН почувствовал, что падает,

падает в себя, подставляя себя Времени:

Новая игра,

Новый мир,

Новая Вселенная.

ОН проснулся.

Что-то внутри его оторвалось

и падало…

_{Глава 1}

«…Нужно это убить. Убить в себе себя. А что останется? Останется человеческая природа. И я стану, как все. Я буду просто жить. И радоваться жизни. Зачем? И как это осуществить, если знаю, что жизни нет, что жизнь – это иллюзия, сплошь фантазия человеческого сознания. Нет ничего более несуществующего, чем жизнь. Ну и что? Жизнь – это этап, ступень, игра. Без нее нет пути дальше. Надо себя заставить. Сколько вокруг счастья. Сколько сознаний радуется. Они радуются всему. Неужели у меня не получится? У меня есть сын – чисто человеческое приобретение. Наверное, я его люблю. Любовь. Надо влюбиться в мужчину. Чтобы боль в затылке и дышать нечем. Легко сказать! Я даже не знаю, как это бывает. Но я ведь много чего люблю. По аналогии, и вперед. Так что же я люблю? Или не люблю?

Люблю море, океан, горы, сосны, эвкалипты, мокрый песок. Не люблю неряшливость, фанатизм, самодовольство, категоричность. Люблю летать, плавать, ходить босиком, слушать шум дождя и океана. Не люблю, когда давят, кричат, унижают и обижают слабых. Люблю самолеты, корабли, скрипку, сноуборд, снег хлопьями, влажный морской воздух, запах кофе, имбиря и апельсинов. Не люблю толпу, пробки, грязь, серость, кислые подмышки, жеманную, еле внятную, липкую, искаженную ошибками речь. Люблю, когда мне дуют в уши, наглые огни городов, завороженность сердца, удивление души. Не люблю, когда в воображении заводятся гниды, не люблю искусственные цветы и искусственных людей. Боюсь химического процесса, который начинается в моей душе от созерцания того, что я не люблю. Не боюсь остаться одной и быть отвергнутой ради кого-то другого, не боюсь покинуть все то, что мне суждено оставить. Стоп. Достаточно. Последнее уже совсем лишнее. Человеческого во мне вполне хватает. Для начала. Вперед!». Она захлопнула ноутбук.

С грустью проводив глазами последнюю отъезжающую от гостиницы машину, обвешанную цветастыми лыжными чехлами, она отошла от окна и плюхнулась на кровать.

«Крысы бегут с корабля».

Непогода, нескончаемый снег и свирепый ветер гнали отважных горнолыжников, сноубордистов и всех тех, кто с ними, в аэропорт. Впрочем отважные как раз и остались…

Она закрыла глаза и попыталась прочувствовать, как долго еще продлится ураган, практически уничтоживший на прошлой неделе верхнюю станцию «канатки». Не прочувствовала. Хотя если самолеты уже начали летать, то, наверное, скоро.

Запрыгал на комоде, пронзенный виброзвонком в искусственное сердце, мобильный телефон. Лицо расползлось в удовлетворенной улыбке. Звонил он. На экране, над строкой с определившимся номером замелькало расколотое пополам сердечко.

Она познакомилась с ним в Интернете, никогда не видела в лицо и набирала его номер, только когда наваливалась скука и тоска. Не чаще. На этот раз она вспомнила о нем, когда началась эта снежная буря. Он проникся, вошел в положение и теперь звонил ей каждый день, пытаясь развлечь и поддержать. Они болтали часами, ни о чем, платя за удовольствие условными единицами, методично списываемыми с их телефонных счетов. Вчера купила в баре бутылку коньяка и выпила ее в «прямом эфире». То, что он на своем конце пил какую-то водку или настойку, не испортило праздника. Для нее он был голосом. Просто голосом. И только голосом. Низким, приятным и спокойным. Пусть озвучивал этот голос не всегда то, что хотелось слышать, нравился он ей все больше и больше. И все чаще и чаще представляла она себе того, кто этим голосом обладает, пробуждая неокрепшее еще желание с ним встретиться. Сразу после знакомства в сети они пытались пересечься в кофейне, но по каким-то причинам эта встреча откладывалась и переносилась, вероятно, потому, что не хватало сильного желания. Она решила, что мужчин у нее и без того – более чем достаточно, а просто голоса в ее жизни еще не было. Очень даже романтично. Иметь такой голос. Что думал он – неизвестно, в любом случае на встрече он тоже особо не настаивал. Так и тянулось – вяло. Зато теперь оживилось – спасибо буре.

Она нажала на кнопку вызова:

– Алло, добрый день…

И понеслось… Условные единицы запрыгали, падая в чей-то невидимый карман. Душа расцвела. Снег и ураган отступили перед превосходящими по силе потоками сознания.

– Буря, снег, метель. Никакого просвета. Подъемники стоят, вертолет не взлетает. Конец света. Чтобы понять, на каком я свете, сегодня с утра пошла в гору ногами. Одна. Представляешь? Ветер отодрал не только одежду от тела, но и кожу от костей. Свет, безусловно, еще этот, но теперь я без кожи. Хочешь взглянуть?

Он, видимо, хотел.

Она продолжала:

– Самые последние из самых прозорливых только что зачехлили все, что можно было зачехлить, и рванули в аэропорт. Остались, наверно, только братья Ардо. Шутка. Сейчас пойду смотреть, кто еще остался.

В дверь стучали. В дверь уже не стучали. В нее вошли.

– Извини, Кирилл, тут ко мне пришли. Я тебе попозже перезвоню. Целую.

– Опять затяжная беседа с далеким другом? – Давид сел в кресло, вытянув ноги, Данил остался стоять в дверях. – Что это за телефонная любовь-морковь такая?

Несмотря на то, что братья-близнецы были похожи, как два передних колеса ее «Audi», – различала она их безошибочно, даже тогда, когда они хотели ее разыграть. Братья владели в этих местах практически всем, в том числе и гостиницей, в которой она жила, а в свободное от производственных проблем время катались на досках. Очень хорошо катались. Лет пять назад они сумели взять в аренду эмчээсовский вертолет, и теперь любители экстрима могли добираться до склонов, на которые не ступала еще нога человека, и прокладывать свой собственный путь по высокогорью. От иностранцев отбоя не было. В Альпах подобное развлечение стоило на порядок дороже и только при предъявлении лицензии. Здесь – плати деньги и лети. Если не боишься. Она не платила. Она была своя. Знала братьев Арно с детства и верила им, как себе, может быть, даже больше.